В результате рождаются полотна, герои которых смелые, побеждающие стихию
люди. Таковы, например, те, кто сегодня составляет славу Апшерона и кого мы
видим у Салахова.
"Мои картины, - говорит Таир, - это то, что меня волнует, что мне
по-настоящему дорого, что я хорошо знаю и люблю..."
"Я родился на Апшероне, я бесконечно люблю его землю, море, воздух.
Краски этой земли, сдержанные, суровые, особенно близки мне... Я стараюсь
перенести их на свою палитру".
Думается, что эти слова живописца убедительны и раскрывают многое...
...Портрет Дмитрия Шостаковича. Больше полутора десятилетий отделяют
его от портрета Кара Караева, и мы убеждаемся, что этот путь проделан
художником не зря. Значительно глубже, человечнее, масштабнее стал
психологический анализ Салахова. Он пытается постичь в этой работе тайну
творческой мастерской композитора, заставившего в своих творениях звучать
саму эпоху, полную драматизма и героики.
Вот как рассказывает живописец об истории ее создания;
- Шостакович... Я много, много лет подходил к решению портрета и
теперь счастлив, что все же удалось запечатлеть образ этого человека. Не
скрою, холст дался нелегко, не говоря уже о том, что Дмитрий Дмитриевич
очень неохотно позировал. За всю его жизнь лишь немногим художникам довелось
с натуры написать композитора...
И вот раздался долгожданный звонок... И я на даче в Жуковке. Мы сидим и
беседуем с Шостаковичем... Он много говорил о произведениях искусства, о
музыке. Я слушал, слушал внимательно, пристально вглядываясь в его черты.
Потом захотелось спросить у Дмитрия Дмитриевича: какого композитора он
больше всего любит? Он как-то мило улыбнулся и ответил: "Мне нравятся очень,
очень разные композиторы", - и опять как-то застенчиво улыбнулся...
К процессу работы над портретом он отнесся очень серьезно, позировал
несколько раз. Он надел свой любимый зеленый жилет и сел напротив, прямо
смотря на меня. Поза нашлась не сразу, она была трудная, сидеть нужно было
без спинки, и выдержать часами такое положение не так легко... Но он сидел.
Терпеливо... Он забыл, что я пишу его, и пальцы его неслышно скользили,
будто он наигрывал какие-то еще никому не ведомые мелодии. Порою казалось,
что звучит, да, звучит немая музыка, мощная, подобная колокольному набату. Я
трепетно ощущал борьбу этого человека с физическим недугом, недомоганием,
возможно, с возрастом. Но я видел могучего, с непокоренным духом композитора
и постарался выразить это в портрете...
Словно вспышкой белой молнии озарено полотно. И нам понятнее становятся
вечные раздумья о борении духа человека с роковыми преградами, которые
ставит судьба. О победе творца, о прозрении... и об усталости, идущей вслед
за битвой. Мы невольно ощущаем глубокие философские обобщения, которые
пришлось решать живописцу. Мощная, монументальная лепка как бы утверждает
величие характера крупнейшего музыканта нашего времени.
В распахнутой белоснежной рубашке, необычайно простой и близкий, сидит
в раздумье композитор. Глубокие борозды морщин, острый, во все проникающий
взгляд много видевшего и сделавшего человека. Непринужденно падают ломкие
складки одежды... И все это нанесено на холст кистью острой и точной. Только
тонко видящий художник мог создать многоплановый, если хотите,
полифонический образ современника. Салахов прошел большой путь
живописца-новатора, длинную, многотрудную дорогу тщательного отбора. Потому
полотно лишено многословных деталей, которые как будто могли бы помочь еще
глубже раскрыть всю бездну сложнейшего характера. В холсте звучит лишь одна
музыкальная тема, скорее даже один инструмент, солирующий и не требующий
аккомпанемента, - человек!
Вглядываясь в усталые черты немолодого лица, невольно вспоминаешь
огромный труд Шостаковича в создании новых звучаний времени. Портрет
композитора лишен какого-либо внешнего блеска, позировки. Он прост до
предела, так как выстроен мастером, знавшим свою сверхзадачу, - оставить
людям образ современника. Холст поражает аскетичностью, сверхотбором,
удалившим все лишнее, что могло бы помешать услышать биение великого сердца
великого музыканта...
- Как начинается песня? Как рождается голос поэ-га, художника? Мне
думается, - говорит Салахов, - когда они начинают видеть красоту своей
земли, ощущать ту непреходящую поэзию простых будней, из которых состоит
почти вся наша жизнь, и стремятся рассказать современникам о романтике
прозы, о прекрасном, которое всегда с нами. Баку, Апшерон - это не только
гамма земляных, черных, серых и белых тонов, но и вспышки то алой, то
багровой краски цветущего граната. Весь город как бы опоясан кружевами вышек
и напоен кипением цветущих садов... И когда еще мальчишкой я бродил по
берегу Каспия, в меня навсегда вошло море, с его вечным беспокойством, то
грозным и величавым, то ласковым и добрым...
А когда приехал учиться в Москву в пятьдесят первом году в институт
имени Сурикова, меня поразили и потрясли величавые древние храмы Кремля,
Новодевичьего монастыря, Василий Блаженный. Я также увидел новь, новое
время. Никогда не забуду замечательную выставку Дейнеки в Академии
художеств, которая сыграла огромную роль в формировании моего взгляда на
искусство и жизнь... Он звал активно вторгаться в ритм будней, знать и
любить свое время... Я чувствую порой себя участником великого отряда
строителей прекрасного, соратником борцов за светлое начало в человеке, и
это мне помогли понять и сделать не только Дейнека, не только наши
мастера... Не могу не вспомнить Сикстинскую капеллу, и подвиг гениального
Микеланджело, и фрески раннего Ренессанса. Хочу сказать слова благодарности
Ороско, Ри-вере и Сикейросу. Я всегда с восторгом слушаю стихи Маяковского,
смотрю фильмы Эйзенштейна. Они все, эти столь разные могучие таланты,
принадлежали своему времени. И мне хотелось загореться этим же священным
чувством. Быть гражданином своей страны. Быть участником, строителем этого
сложного, взволнованного, порою напряженного, но всегда чудесного и
поражающего воображение по масштабам свершений времени - эпохи, которая
творит новую красоту и м и р на нашей планете.
Кока Игнатов
Утренний Тбилиси. Ласковое южное солнце. Жемчужная дымка над городом.
На проспекте Руставели станция воздушной канатной дороги, красно-желтые
вагончики которой доставляют пассажиров на гору Мтацминда. У ее подножия
широко, просторно раскинулась столица Грузии. Тают в лиловой дали горы.
Узорной лентой вьется Кура. Скользят по крышам фиолетовые прозрачные тени.
Зал приемов в здании верхней станции фуникулера на вершине горы.
Большой, светлый. Во всю стену напротив огромного окна роспись "Посвящение
Пиросмани" - работа грузинского художника Николая Игнатова.
Шестьдесят квадратных метров живописи. Гигантский труд. Стоцветное
марево. Словно само солнце пришло в гости к художнику и расцветило немую
стену. Заставило роспись заговорить, запеть, засиять всеми колерами спектра.
Но во всем этом буйстве, безудержном пиршестве красок, в кажущемся на первый
взгляд случайным потоке стихии цветописи есть камертон - тонкий,
своеобычный, определяющий лейтмотив грандиозного холста. Букет фиалок. Да,
маленький букет фиалок в руках у веселого мальчишки-подростка.
Он принес их, принес целую корзинку и, мило улыбаясь, предлагает нам.
