вырученную сумму в 2500 рублей добыл волю юному поэту.

Брюллов работал как одержимый. Есть много записей, рассказывающих о

неистовом темпераменте живописца, его феноменальной работоспособности.

"Мы очень хорошо помним Карла Павловича, встававшего вместе с солнцем и

уходившего в свою мастерскую, в то время когда он был занят этой картиной.

Сумерки только заставляли Брюллова бросать кисть. Так длились с небольшим

две недели, и художник до того горел, что, кажется, хотел бы обратить и ночь

в день. Никто в это время не был допускаем в его мастерскую, несмотря ни на

какие просьбы и ни на какое лицо. Брюллов страшно похудел в это время -

одним словом, Брюллов работал..."

Живописец не всех охотно пускал в свою обитель. Вот как описана,

например, история визита царя к нему:

В 1838 году зимою, около трех часов пополудни, государь в санях

возвращался из Горного корпуса во дворец... Он увидел в окно Брюллова,

который сидел... на лестнице и писал... Государь приказал кучеру повернуть

сани и остановиться у подъезда академии. Брюллову тотчас же дали знать, что

государь идет к нему. Мастер бросил палитру на то место, где сидел, сбежал с

лестницы, ушел на антресоли, в спальню и лег на постель. Государь вошел в

мастерскую, посмотрел на картину, на брошенные, запачканные кисти и палитру

и спросил Липина: "А где Карл Павлович?" - "Он, ваше величество, ушел в

спальню", - отвечал Липин.

Государь поднялся на антресоли, застал Брюллова в постели и

осведомился, что с ним. Брюллов пожаловался государю на нездоровье. Государь

улыбнулся, простился с Брюлловым и, уходя, сказал ему:

- Ну, ну, выздоравливай скорее; мне пора домой.

Если вспомнить сложную атмосферу той далекой эпохи, когда немилость

царя могла стоить любому человеку слишком дорого, то поведение Брюллова

можно счесть довольно оригинальным, если даже не смелым.

...Одним из редких качеств Брюллова была необыкновенная

доброжелательность и отзывчивость к своим коллегам-художникам. Всем известно

его отношение к Федотову, когда тот, будучи еще только начинающим

живописцем, пришел к великому мастеру и встретил у него поддержку и

внимание... Прошло несколько лет, и Федотов снова у Брюллова.

Вот выдержка из письма Федотова к историку, публицисту и писателю

Погодину после посещения тяжело больного художника:

"Милостивый государь, Михаил Петрович!

Извольте получить ответ на ваш вопрос. Перед тем, как представил я

первые картины в Академию, я так давно не бывал у Брюллова, что и не видал,

как он захворал и как дошел до отчаянного положения, в каком его находили и

каким я сам нашел его, когда по его зову явился к нему с Басковым. Худой,

бледный, мрачный, сидел он в Вольтере; перед ним на полу приставленные к

стульям мои две картины: "Кавалер" и "Разборчивая невеста". "Что вас давно

не видно?" - был первый вопрос Брюллова. Разумеется, я отвечал, что не смел

беспокоить его в болезни. "Напротив, - продолжал он, - ваши картины

доставили мне большое удовольствие, а стало быть - и облегчение. И

поздравляю вас, я от вас ждал, всегда ждал, но вы меня обогнали..."

Какой искренностью души надо было обладать, чтобы сказать всего лишь

три слова: "Вы меня обогнали".

Автопортрет

В один из серых петербургских дней, когда доктора разрешили Брюллову

после семимесячной болезни покинуть постель, он попросил придвинуть кресло

ближе к трюмо, потребовал принести в спальню мольберт, палитру, кисти. Вмиг

наметил на картоне рисунок головы, рук... С вечера он повелел не пускать к

нему никого!

Автопортрет Брюллова 1848 года... Художник на пороге пятидесятилетия.

Живописец перенес тяжелую болезнь. Но не только недуг отнял у него краски

лица и блеск глаз.

Усталость. Постоянная, неуходящая. Она залегла в тревожных складках

крутого, чистого лба, притаилась в пепельных, некогда блестящих золотых

кудрях. Усталость во вздутых венах тонкой руки, повисшей на подлокотнике

кресла. Усталость в самом колорите полотна, в сочетании черных, красных,

восково-бледных тонов.

Время. Зрелость. Пора жестоких переоценок, пора разочарований и

потерь - вот истинные слагаемые образа...

Мастерство Брюллова в эти годы достигло совершенства.

Его кисть поистине виртуозна. Ведь автопортрет написан всего за

каких-нибудь два-три часа!

Но почему же глаза художника так безрадостны, почему в них нет сияния,

удовлетворения творца? Почему они так тревожны? Почему так пристально

всматриваются они в зеркало?

Может быть, потому, что Брюллов впервые за всю полувековую жизнь именно

в эти часы, именно в этот миг так остро ощутил бег времени, так трезво

оценил свои потери, так чутко понял суть безвозвратно упущенных лет. Может

быть, в эти короткие часы перед художником промелькнула вся его жизнь?

...Многое не свершилось. Не сбылась заветная мечта оставить родине

картины, в которых была бы видна вся ее жизнь, самое сокровенное - судьба

народа, великая история России... О, как он мечтал заткнуть глотку светской

черни, болтавшей в своих золоченых салонах об угасании его таланта! О, как

он мечтал уйти от мелочной и тем не менее тяжкой опеки царя, от неотступного

взора монарха!

Но все это были лишь мечты.

...Привычно ходит кисть, и на холсте возникают черты больного, усталого

человека.

Бьют часы. В мастерской тихо. Шум Петербурга не проникает сюда. Но это

только кажущийся покой.

Напряженно глядят на нас с автопортрета глаза великого художника,

создавшего прекраснейшие образы, воспевшего человека во всей его красоте,

отдавшего всего себя людям.

Павел Федотов

В Первом московском кадетском корпусе парадный выпускной акт. Играет

музыка. Среди присутствующих на торжестве - юный Павел Федотов, будущий

знаменитый живописец.

Любопытный факт - в корпусе Павел был отмечен как ленивый в рисовании и

черчении ситуационных планов. Как же могло случиться, что, считавшийся

способным к живописи, он отстал в рисунке? Ответ весьма простой, хотя и

несколько неожиданный. Федотов правил чужие рисунки: "Я за это получал

булки, чего со своего рисунка взять было нельзя, и поэтому свой всегда был

неокончен..."

Кадетов учили "фортификации, экзерциции, верховой езде, закону божьему,

словесности, чистой математике, танцеванию" и многому другому, в том числе и

рисованию. Не все выдерживали муштру, многие г.оспи-танники оставляли учебу

из-за "трепетания сердца, аневризма и подобных болезней". Эти напасти, к

счастью, миновали Павла. Он прибыл в Петербург полным сил и энергии.

В лейб-гвардии Финляндском полку чсе полюбили талантливого юношу за его

жизнерадостность, умение сочинять песни и прекрасно исполнять их, за доброту

и, главное, за его способность к рисованию. Он писал портреты своих друзей

по полку, "и вот начали уже говорить, что всегда делает похоже".

Федотов серьезно интересуется искусством, посещает вечерние классы в

Академии художеств. Он пробует писать акварелью жанровые сцены из полковой

жизни. За одну из них получил в подарок от великого киязя Михаила Павловича

бриллиантовый перстень. Однако успехи не делали его счастливым.

"Столица поглотила пять лет моей лучшей молодости... Пока в столице,