И все же исторический договор состоялся: Горбачев и апостолы «нового мышления» Яковлев и Шеварднадзе договорились с Бушем об окончательных «демократических переменах» в Восточной Европе. Детали этого договора снова были удержаны в секрете, но, как и о рейкьявикских соглашениях, о них можно судить по реально развернувшимся событиям…

ГДР

Выполняя тайные договоренности, достигнутые в Рейкьявике, Горбачев сосредоточил свои усилия на разрушении Варшавского договора. Его краеугольным камнем и форпостом на Западе была ГДР. Подкрепленная советскими танками, защищенная Берлинской стеной и «самой непроходимой границей в мире» с ФРГ, она являлась крепким орешком не только для войск НАТО. Режим Хоннекера был, в отличие от Польши, внутренне довольно прочным. Начиная с 1961 г. в Восточной Германии не наблюдалось заметных волнений, как и сильного диссидентского движения. Экономическая ситуация в стране не могла характеризоваться как блестящая, но и кризис еще далеко не назрел.

Осенью 1987 г. Восточный Берлин посетил президент США Рональд Рейган. Его встречала молчаливая недружелюбная толпа, подобранная из членов СЕПГ и сотрудников «штази». Невзирая на отсутствие энтузиазма, американский гость выступил с речью, в которой предсказал скорое падение Берлинской стены и объединение Германии. Но рычаги управления этих будущих, казавшихся тогда фантастическими, событий находились не только в Берлине и Вашингтоне.

Как и в случае с другими братскими партиями, с конца 1987 г. Горбачев и Международный отдел ЦК КПСС начинают оказывать давление на СЕПГ с целью «демократизации внутриполитической жизни в республике». Но старую лису Хоннекера было не так-то легко провести: он цепко держался за власть. Аппарат правящей партии в массе своей состоял из преданных ему ортодоксов-марксистов, с самого начала настороженно воспринявших советскую перестройку. По мере углубления последней Хоннекер с сотоварищи предпринимают «меры обороны». Летом 1988 г. руководитель СЕПГ совместно с лидерами Чехословакии и Румынии пытался договориться с московскими «консерваторами» о смещении Горбачева. Неудача подхлестнула усиление внутренней цензуры и даже ограничение подписки на московскую прессу, дышавшую «заразой разложения».

Меры были не напрасны: с начала 1989 г. в ГДР началось определенное «брожение». В основном оно сводилось к попыткам молодых восточных немцев всеми возможными путями выехать на Запад. Несколько сотен, а затем тысяч их, преимущественно через Венгрию в итоге перебрались на ту сторону от «железного занавеса». Несмотря на шумную западную рекламу этого «исхода», процесс не представлял еще непосредственной угрозы режиму. В Берлине припоминали, что в 1980-м волна эмиграции с Кубы была куда более высокой, но в результате ее Кастро лишь укрепил свои позиции, выпустив из страны активные и опасные элементы.

Но здесь хуже было то, что тогда кубинского лидера поддерживала Москва, а теперь она не только отвернулась от «немецких друзей», но и ставила им палки в колеса. Гости из Советского Союза слышали в восточногерманских высоких кабинетах один и тот же вопрос: «Вы хотите устроить у нас переворот? Зачем?» Позднее, уже сидя в берлинской Тюрьме «Моабит», Хоннекер, впрочем, признает, что имел ответ на этот вопрос: «Обновление» ГДР, закончившееся присоединением к ФРГ… было запрограммировано в Вашингтоне после закулисных переговоров Горбачева и Шеварднадзе с руководством США еще на заре перестройки».

Действительно, меры «партийного влияния» Горбачева до поры до времени не давали результата: Хоннекер ни на йоту не сдвинулся в сторону «гласности и демократии». Поэтому, как поняли в Берлине, советский вождь решил использовать другие каналы, в том числе КГБ. Так, в апреле 1989 г. в ГДР прибыл с «инспекционной» поездкой новый глава Первого (разведывательного) управления Лубянки генерал Шебаршин. Агенты Москвы негласно поддержали вдруг возникшее оппозиционное движение, обрабатывали в соответствующем духе людей в партийном аппарате. Немцы даже попытались установить наблюдение за советским посольством- штаб-квартирой «шпионов перестройки». Хоннекер в начале 1989 г. запретил распространение в стране советского дайджеста «Спутник» как «подрывного». Любопытно, что он издавался АПН — известной «фирмой» КГБ. Впрочем, руководство восточногерманских органов безопасности под влиянием коллег из Москвы само уже готовилось «поддержать демократию».

Почва для «переворота» была подготовлена осенью 1989 г.: Советы сделали это «изнутри», Запад обеспечивал информационную атаку, а также прямое военное вмешательство. 12 сентября было опубликовано паническое заявление Министерства обороны СССР: на пространстве от Норвегии до Турции к границам восточного блока подтянулось свыше 200 тысяч солдат, тысяча танков и 2 тысячи самолетов НАТО. Такого массированного скопления боевой силы и техники не наблюдалось в центральной Европе со второй мировой войны. Эти так называемые маневры «Осенняя кузница» явно подразумевали вторжение в Восточную Европу и помощь «демократическим переменам»^[92]. Советские генштабисты, привыкшие отвечать «есть» на указания Политбюро, не могли понять, почему появление этой ударной группировки не отрезвляет Горбачева и компанию, продолжавших настаивать на сокращении сил Варшавского договора.

Но «меченый Михаил» как раз следовал стратегии, согласованной с Соединенными Штатами. 6 октября он прибывает в Берлин на торжества по случаю 40-летия ГДР. К его визиту, как по команде (так же, как и за полгода до того в Китае) крупные города Восточной Германии взрываются демонстрациями в «поддержку перестройки». Отвечая в аэропорту на вопрос о степени опасности ситуации, Горбачев ответил: «Полагаю, опасности подстерегают тех, кто не реагирует на острые вопросы жизни». Эти слова прозвучали эпитафией хоннекеровскому режиму. Хотя на прощание советский генсек облобызал «дорогого Эриха», это был поцелуй Иуды. Во время двухдневного пребывания в ГДР Горбачев и его помощники из Международного отдела Фалин и Шахназаров обработали колеблющихся местных партработников в пользу выбора «перемен». Уже на следующий день после отлета высокого гостя из Берлина, трое членов Политбюро СЕПГ (Мильке, Кренц, Шабовский) втайне собрались, чтобы, как пишет бывший советский посол в Берлине Максимычев, организовать «бунт против Хоннекера».

Тем временем, почувствовав, что дело пахнет жареным, Хоннекер попытался вновь сколотить оппозицию горбачевскому курсу. Сразу же после отлета советской делегации в Берлин срочно прибыл лидер коммунистической Румынии Николае Чаушеску. Велись телефонные переговоры с Живковым и Якешем, а также с представителями советского Генштаба, ряд генералов которого высказались за «наведение порядка». Но это уже была агония. 17 октября на пленуме ЦК СЕПГ тройка заговорщиков потребовала отставки лидера партии и «немедленного проведения реформ». Глава СЕПГ в сердцах вскричал, обращаясь к остальным: «Это же заговор… да не будьте же предателями!», однако он уже понимал, что дело проиграно. Против него два генерала спецслужб: шеф госбезопасности Эрих Мильке и Эгон Кренц (ранее возглавлявший МВД республики). Во-первых, у них и так здесь «все схвачено», во-вторых, они не стали бы верховодить в этом партийном путче без твердых указаний Москвы. При угрюмом молчании большинства присутствовавших он и его ближайший соратник Миттаг были сняты со своих партийных и государственных постов. Лидером СЕПГ избрали Эгона Кренца.

Правда, уже через три недели, выполнив свою роль разрушителя, он вынужден был уйти в отставку. На финальном этапе развития событий немалую роль сыграли средства массовой информации Бонна, уже бесконтрольно и 24 часа в сутки вещавшие на восточного соседа. Впрочем, когда инспирируемые радио и телевидением толпы несколько раз пытались сокрушить Берлинскую стену, у них ничего не выходило. Армия и полиция успешно держали оборону.