предлагаю вам мировую! Между нами ничего не было. А я со своей стороны

обещаю: никогда не дам вам повода краснеть за меня... И кто старое помянет, тому глаз вон!

Щеглов. Вон!

Скуратов. Иван Иванович!

Щеглов. Сию минуту вон!

Скуратов. Ну, ударьте меня еще раз, ну, прокляните, но не гоните вон!

Щеглов. И запомните - я больше вас знать не хочу!

Скуратов (растерянно). Как это глупо... Глупо и недальновидно.

(Уходит.)

Входит Щеглова.

Щеглов. Оля, если бы я родился на сто лет раньше, я наверняка был бы

убит на дуэли...

КАРТИНА ВТОРАЯ

Середина мая. Кабинет Щеглова в клинике. Щеглов что-то

пишет. Входит секретарь партийной организации

Огуренкова.

Огуренкова. Иван Иванович, можно?

Щеглов. Да, пожалуйста.

Огуренкова. Иван Иванович, вы утверждаете, что дали доктору Скуратову

пощечину?

Щеглов. Я же уже заявил об этом. Или у вас есть основания сомневаться?

Огуренкова. Доктор Скуратов категорически это отрицает. Он признает,

что между вами состоялся разговор, неприятный для него разговор и к тому же

в повышенных тонах, но то, что вы его ударили, он категорически отрицает.

Щеглов. Серафима Петровна, я дал ему пощечину! Да! Признаюсь и не

скрываю.

Огуренкова. Честно говоря, я даже представить себе не могла, что вы

вообще способны кого-нибудь пальцем тронуть.

Щеглов. Вот как мы еще плохо друг друга знаем. В детстве я был

отчаянным драчуном.

Огуренкова. Я уже десять лет с вами работаю. За десять лет совместной

работы с вами я привыкла к резкости, прямоте вашего характера. Однако не

думала, что она когда-нибудь так проявится. Надо же было довести вас до

такого срыва! Как же теперь быть? Вы заявляете, что ударили его, а он

категорически отрицает.

Щеглов. Я готов ответить за свой срыв. И готов нести ответственность.

На аплодисменты я не рассчитываю.

Огуренкова. Как райком посмотрит...

Щеглов. Серафима Петровна, да разве в этом дело? Пощечину получили все

мы. Щека горит и у меня!

Огуренкова. Во всяком случае, для меня ясно одно: вопрос надо ставить

со всей остротой... вопрос надо рассматривать по существу. А там уж... Одним

словом, посмотрим. Дело это неприятное. Скуратов должен защищать

диссертацию. Вы его руководитель. В декабре ваше шестидесятилетие. Все одно

к одному.

Щеглов. Я понимаю. Понимаю. Ну, что поделаешь... Серафима Петровна, как

вы думаете, могу я как коммунист пройти равнодушно мимо поведения доктора

Скуратова, как бы я его в свое время ни поощрял и ни поддерживал? Но и сам

я, конечно, повел себя далеко не лучшим образом... Раздавать пощечины - не

способ вести разговор... Но теперь назад эту оплеуху уже не вернешь.

Огуренкова. Скуратов категорически отрицает рукоприкладство.

Щеглов. Ему стыдно признаться. В прошлом веке за пощечину вызывали на

дуэль.

Огуренкова. А в нынешнем...

Щеглов. На партийное бюро. Преимущество века!

Огуренкова. Мы назначим партбюро на восемнадцать часов.

Щеглов. Я только домой съезжу, пообедаю и тут же вернусь.

Входит секретарь Машенька.

Что, Машенька?

Машенька. Иван Иванович, вас дожидается Захарова.

Щеглов. Это какая Захарова? Напомните...

Машенька. Аспирантка. Вы назначили ей на среду в двенадцать. А она

пришла сегодня. Нервничает, ждет и не уходит.

Щеглов. По какому она вопросу?

Машенька. По личному. Я просила уточнить. Говорит: "По сугубо личному

делу". В среду, говорит, будет уже поздно.

Щеглов (смотрит на часы). Не могу. В шесть часов партийное бюро. А я

хотел еще домой заехать.

Машенька. Иван Иванович, она очень просит, чтоб вы сегодня ее приняли,

говорит - безотлагательно важно.

Щеглов. Ну хорошо! Раз это ей безотлагательно важно, пусть заходит.

Приглашай!

Машенька уходит. Входит Захарова.

Соня. Добрый день!

Щеглов. Здравствуйте!

Соня. Вы извините меня, пожалуйста. Я понимаю. Что пришла не вовремя.

Но в среду уже может быть поздно. А вы мне назначили на среду в

двенадцать...

Щеглов. Так. Я слушаю вас. У вас ко мне какое-то дело? Присаживайтесь.

Чем я могу быть вам полезен?

Соня. Видите ли... Я аспирантка кафедры педиатрии. Мой научный

руководитель - доцент Пекарский.

Щеглов. Сергей Альбертович? Знаю такого. Серьезный у вас шеф.

Соня. Но дело не в этом. (Мнется.) Просто я не знаю, с чего начать.

Щеглов (сочувственно). Прежде всего не надо волноваться. Скажите, как

вас зовут? Садитесь.

Соня. Соня...

Щеглов. Ну вот и хорошо. Стало быть, Соня, у вас ко мне дело личного

характера? "Сугубо личное", как мне передали? В чем же оно заключается? Чем

я могу вам помочь?

Соня. Иван Иванович! Моя фамилия Захарова. Она вам что-нибудь говорит?

Щеглов (вспоминает). Захарова... Захарова... Вы имеете какое-нибудь

отношение к семье генерала Захарова Петра Михайловича?

Соня. Нет. Не имею. Но вы когда-то знали мою маму. Во время войны.

Щеглов. Вашу маму?

Соня. Да, Анну Александровну Захарову. Медицинскую сестру.

Щеглов. Анну Александровну? Аннушку?.. Мы были большими друзьями...

Четыре года в одном госпитале... Бог ты мой, сколько же лет мы не

виделись?.. Как она? Где она?

Соня (тихо). Мама умерла в феврале этого года.

Щеглов. Сердце?

Соня. Сердце. Спасти было невозможно.

Щеглов. Сколько же ей было лет?

Соня. Шестьдесят три. Вы меня извините, я вас, наверно, задерживаю? Я

сейчас...

Щеглов. Нет... Нет... Вы даже не представляете, как я рад, что вы

пришли ко мне и мы с вами познакомились: И я постараюсь вам помочь, если

только смогу. Только не волнуйтесь. Дайте мне вашу лапу. И рассказывайте все

ваши беды.

Соня. Я пришла к вам за помощью... Сейчас самое главное... Может быть,

я не должна была к вам приходить... Скорее всего... Но произошло то, что

может сломать всю мою жизнь, и не только мою... И только вы можете, наверное, что-то еще сделать.

Щеглов. Я не совсем еще понимаю: о чем вы говорите?

Соня (волнуясь). Я понимаю, вы честный, принципиальный. Помогите же

мне... и ему... Я люблю его!

Щеглов. Кого?

Соня. Аркадия!

Щеглов. Какого Аркадия?

Соня. Доктора Скуратова. Я не защищаю его. Он виноват. Он очень

виноват. Но он раскаивается, он глубоко раскаивается. Если его будут судить, если его исключат из партии, он пропадет. Он очень самолюбивый, очень

ранимый. У него масса недостатков, но ведь он талантливый врач. Вы сами

говорили ему это. Он виноват... и если теперь все рухнет - всему конец.

Через полгода мы уедем из Москвы, будем вместе работать... А сейчас

помогите! Прошу вас!

Щеглов. Я ничего не могу сделать! Уже поздно...

Соня. Вы все можете. Вас все уважают. Он уже заявил, что никакой

пощечины не было. А она была. Я знаю. И как он у вас дома был, и как вы его

приняли. Он мне все рассказал. Простите его.

Щеглов. Я ничего не могу сделать.

Соня. Ради моей мамы... помогите мне. Я ваша дочь!

Улица. Щеглов и Соня продолжают разговор, начатый в

клинике.

Соня. Когда мама умерла, в ее бумагах я нашла конверт с фотографией. На

конверте ваш старый адрес: "Красноармейская, пятнадцать, квартира восемь".

Вы там раньше жили. Мама почему-то не отправила вам письмо, но сохранила

его. На оборотной стороне фотографии маминой рукой надпись: "Нашей Сонечке

два года. Июнь 1947 г.".

Щеглов. Я ничего не знал... Ровным счетом ничего... Мы с Аннушкой очень

любили друг друга. Зимой сорок четвертого она оставила меня, уехала

неожиданно, так мы и не попрощались... За все эти годы она ни разу не

напомнила о себе. Я подумаю, что можно сделать... Подумаю... Позвони мне