скрывая свое волнение.

Ирина (помолчав). Отец отказался принять тебя?

Доброхотов. Да. Он отказался говорить со мной и не принял меня.

Ирина (тихо). Что ты думаешь делать дальше?

Доброхотов. Я был у секретаря партийной организации института.

Ирина. Ты показывал ему эти документы?

Доброхотов. Показывал.

Ирина. Что он тебе сказал?

Доброхотов. Он просил их оставить ему, но я не оставил.

Ирина. Почему?

Доброхотов. Я должен был во что бы то ни стало увидеть тебя! Я должен

был в первую очередь доказать тебе, что я ни в чем не виноват! Что меня

оклеветали! Ты понимаешь, как это было важно для меня? Пусть еще неделю, две, наконец, месяц они будут разбираться во всем этом, взвешивать все "за"

и "против", пока не убедятся в том, что правда на моей стороне. Но ты, Ирина, ни дня, ни часа, ни лишней минуты не должна была сомневаться в том, что я честен перед тобой и перед твоим отцом. Не-е-ет. Я не вор! Вот почему

я не оставил сегодня этих документов в институте и позвонил тебе. Вот почему

мы с тобой встретились сегодня.

Ирина. Хорошо, что ты позвонил мне.

Доброхотов (помолчав). Я работал три с половиной года. (Положив руку на

папку.) Ира! Это мой труд! Мои мысли, мои сомнения, мои бессонные ночи.

Через месяц я должен был защищать диссертацию, и вдруг... эта книга! (Берет

в руки лежащую на столе книгу.) То же расположение глав, название разделов, слово в слово те же формулировки и обороты речи... Сначала я, честно скажу, просто потерял голову! Так неожиданно все обрушилось на меня. Я не мог

понять, как это получилось? Кому могла прийти в голову нелепая мысль таким

наивным образом воспользоваться чужой работой? Для чего? Это неминуемо

должно было открыться! (Помолчав.) В партийную организацию поступает

заявление за подписью твоего отца. Меня обвиняют в плагиате. Требуют

объяснений. А тут еще телеграмма из Комитета по делам физкультуры.

Ирина. И до них дошло?

Доброхотов. Стоит вопрос о лишении меня звания мастера спорта.

Назначается комиссия. Ни о какой защите диссертации не может быть и речи. По

улицам хожу - стыдно людям в глаза смотреть, кажется, что перед каждым

прохожим надо оправдываться, объяснять, что не виновен... Домой прихожу, скрываю, вру, что все идет отлично... А врать ведь тоже надо уметь! Без

тренировки не много наврешь! (Грустно улыбается.) Вот курить начал.

(Показывает на папиросы.)

Ирина. Ну, а дальше что?

Доброхотов. Кое-как собрался с духом, с мыслями. Раз, думаю, не виноват

- буду бороться!

Ирина. Правильно!

Доброхотов. Не сдамся без боя!

Ирина. Конечно!

Доброхотов. Но как вспомню, с кем бороться, так сразу руки опускаются!

Невидимский - это же твой отец!

Ирина. Да, мой отец...

Доброхотов (продолжая рассказывать). Ну, посоветовался с друзьями,

обратился к профессорам, что меня три года консультировали. Хорошо, что

сохранились у меня, да и у них, черновики работы, отдельные главы, отзывы, рецензии.

Ирина. Ну...

Доброхотов. Собрал все в кучу в эту папку и представил комиссии на

рассмотрение.

Ирина. Ну а комиссия что?

Доброхотов. Комиссия знакомилась с материалами, слушала мои объяснения,

изучала вопрос и наконец вынесла решение.

Ирина. Какое решение?

Доброхотов (достает из кармана документ, читает его вслух).

"Диссертация аспиранта Доброхотова "Формирование нравственных черт личности

в трудовом социалистическом коллективе" представляет собой вариант работы

авторов Невидимского и Шапкина "Личность и коллектив". Однако достаточных

оснований для обвинения Доброхотова в плагиате не установлено. По справке

издательства, выпускающего книгу вышеупомянутых двух авторов, рукопись книги

поступила в издательство значительно позже, нежели рукопись Доброхотова, представившего ее на защиту как свою диссертацию. По прилагаемым черновикам

рукописи Доброхотова, помеченным 1953-1954 годами, а также из отзывов и

рецензий консультантов можно установить, что аспирант Доброхотов

разрабатывал данную тему в продолжение трех лет. В связи с этим вопрос

перенести на рассмотрение вышестоящих инстанций". (Прячет документ в

карман.) Дали мне отпуск за свой счет и отпустили за правдой!

Ирина (с большим волнением). Выходит, что не ты, а мой отец совершил

нечестный поступок! Алексей! Он член партии! Он ученый! Здесь какая-то

страшная неправда! У отца есть враги! Ему завидуют! Он всегда говорит об

этом! Шапкин... Кто этот Шапкин? Я никогда раньше не слышала этой фамилии!

Шапкин... Шапкин!.. (Встает и отходит в сторону. Стоит спиной к

Доброхотову.)

Доброхотов (подходит к ней; дрогнувшим голосом). Ну, а мне-то ты

веришь?

Ирина (решительно обернувшись). Идем к отцу! Да! Идем к нему! Ты

покажешь ему все эти документы! Вы должны объясниться, и обязательно при

мне! Идем! Он сейчас в институте! Он тебя примет! Я должна знать правду!

Идем! Идем! (Тянет его за руку.)

Доброхотов. К отцу? Сейчас? С тобой?

Ирина. Да! Сейчас! Со мной! Идем! Идем! (Увлекает Доброхотова за собой,

захватив папку с документами.)

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Декорация первой и третьей картин. Невидимский лежит в

своем кабинете на диване и, заложив руки под голову,

смотрит перед собой на рога лося. Кокорев сидит в

кресле. Пауза.

Невидимский (думая о своем). Ччерт! Никогда я дураком не был, а

последние две недели живу как дурак!

Кокорев. Как же это вы человека найти не можете? Ведь не иголка! Вы бы

через милицию.

Невидимский. Этого еще не хватало... Да-а-а... Глупейшая история: был

Шапкин. Был Невидимский. А теперь получается: "Шапкин-Невидимский!"

Стук в дверь. Входит Ольга Кирилловна.

Ольга Кирилловна. Виталий Федорович, до вас с черного хода гражданин

пришел.

Невидимский (быстро приподнимаясь на диване). Кто? Какой гражданин?

Ольга Кирилловна. Выползов какой-то. Говорит, редактор.

Невидимский (раздраженно). Скажите, что я сплю. Отдыхаю. Одним словом,

пусть зайдет завтра. Я болен. И вообще никого ко мне не пускайте. Меня нет

дома.

Ольга Кирилловна уходит.

Опять этот Выглазов! Его сократили, вот он и ходит теперь, подписи под свою

жалобу собирает... Ничего ему подписывать не буду. Сам скоро с подписным

листом пойду! Ты куда?

Кокорев. На кухню.

Невидимский. Ладно, кури здесь!

Кокорев (закуривая). Теперь многие, которых сокращают, за писанину

взялись. Поскольку все грамотные - разбираются, что к чему, слабые места в

аппарате знают, ну и пишут во все инстанции. У нас в управлении тоже...

кое-кого сократить хотели, так они заранее пронюхали и нашли противоядие: давай доносы строчить - и в инспекцию, и в министерство, и в контроль, и в

прокуратуру... Такая началась свистопляска! Да-а... Не все из города уезжать

хотят. Здесь газ, а там надо дрова колоть! И все пишут!..

Невидимский. А мне что делать прикажешь? Тоже на целину ехать? Я даже

на балалайке играть не умею.

Кокорев. Ты тоже грамотный. Напишешь куда-нибудь...

В кабинет неожиданно входит Цианова. Она в пальто и в

шляпе с вуалеткой. Невидимский вскакивает с дивана.

Кокорев поднимается.

Цианова (возбужденно). Виталий Федорович! Меня к вам не пускают! Душа

моя! Я знала, что вы дома! Мне необходимо вас видеть! Необходимо! Простите, но я не могу ждать до завтра. (Кокореву.) Извините, нам нужно поговорить

визави.

Кокорев, молча поклонившись, уходит из комнаты.

Невидимский. Что случилось, Мария Игнатьевна? Чем вы так взволнованы?

Цианова (опускается в кресло, достает носовой платок). Душа моя!

Заклинаю вас, ничего от меня не скрывайте! Я готова на все! Говорите мне