захотелось пить. Глянул на ребят - они облизывали пересохшие губы. Наверно, им тоже привиделась знойная пустыня.

- Сейчас бы глоточек воды, - тягуче проныл Горох, - ужасно пить

хочется.

Оказывается, в надежде на кислое молочко ребята потихоньку выдули из

своих фляжек всю воду. Теперь даже губы смочить нечем.

И на ночевку мы остановились неудачно - ни реки, ни ручейка поблизости.

Я забрался в свой рюкзак. Ура! У меня еще целых полфляги.

- Эх вы, полярники! - сказал я и отпил глоток. - Эх вы, пустынники! -

сказал я и отпил еще глоток. А потом передал флягу ребятам. Полярники и

пустынники (это которые путешествуют в пустынях) набросились на воду и вмиг

осушили флягу.

Настроение из мрачного стало солнечным.

- Хорошо верблюду, - подал голос Горох, - он может две недели без еды и

воды прожить.

- Ученые скоро придумают, - вступил в разговор Генка, - чтобы и человек

мог так долго без пищи обходиться.

- Значит, у человека будет два горба? - съязвил Горох.

- Не обязательно, - спокойно объяснил Генка. - Просто в пустыню или на

льдину человек возьмет с собой особые таблетки. Проглотил одну, как будто

кружку воды холодной выпил. Другую проглотил, как будто две котлетки съел.

- Не растравляй душу, - притворно застонал Горох.

- А третью таблетку проглотил, - подлил я масла в огонь, - как будто

тарелку бульбы с кислым молоком уплел.

Колька надулся и больше не раскрывал рта, пока мы рассуждали о

таблетках будущего. В конце концов мы так наговорились, словно сами

попробовали эти таблетки и сейчас нам уже совсем не хотелось есть.

Легли в палатку в отличном настроении. Было довольно тесно, и мы стали

толкать друг друга. Я оттеснил Семку к стенке палатки. Мой друг - парень

здоровый, но где ему со мной тягаться. Семка затих на несколько секунд в

своем углу, а потом внезапно набросился на меня и стал щекотать. А щекотка

для меня - враг номер один.

Я дико взвыл, вскочил на ноги и свалил стойки, на которых держалась

палатка. Палатка, конечно, рухнула. Погребенные заживо под брезентом, мы

забарахтались, пытаясь найти выход.

Наконец, по одному, еле дыша, выползли на свободу. Как в такой

кромешной тьме снова поставить палатку? Оказывается, выскочили и два боковых

колышка.

Решили лечь прямо на палатку. Авось, дождя не будет, авось, не

замерзнем. Положили под головы похудевшие рюкзаки и затихли. Потому что на

нас с любопытством глядели звезды. Еще бы! На всей земле люди спят под

крышами домов, а мы прямо на земле. Вот им и любопытно, а кто мы такие и что

нам нужно.

- А может, вон на той звезде, видите, она на кончике ручки Малой

Медведицы, - тихо произнес Генка, - может, там сейчас лежат четверо ребят и, как мы на них, глазеют на нас.

- И одного из них зовут Генка, - подхватил я.

- А другого - Валерка, - в тон мне сказал Генка.

- А третьего - Семка! - радостно закричал Горох.

- А четвертого - Горох! - заорал Семка.

- А четвертого - Колька, - спокойно поправил Семку Горох, - потому что

на Малой Медведице горох не растет, там таблетками питаются.

Мы захохотали.

- И лежат эти ребята на своей звезде, - продолжал Генка, - и думают о

нас. Им очень хочется, чтобы мы приехали к ним в гости.

- А что? - как ни в чем не бывало сказал я. - И приедем. В это лето не

обещаем, нам надо еще до Зеленого добраться. А вот на будущий год

обязательно навестим. Оседлаем велосипеды - и по Млечному Пути напрямик до

Малой Медведицы.

Перед тем как захрапеть, я успел одним глазом заметить, что звезды

глядят на нас уже с восхищением, а одним ухом услышать, как шуршат шины

наших велосипедов по Млечному Пути.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

В КОТОРОЙ МЫ РАЗБЕГАЕМСЯ

К утру звезды погасли, и на их месте снова появилось солнце. Первым

делом оно разбудило меня. Я попробовал подняться, но ничего из этого не

вышло. Ныла поясница.

Кряхтя и проклиная все на свете, я кое-как встал и начал разминку.

Прямой, как столб, я пробежался взад-вперед по полянке. Потом взялся за

приседания. Присел и ойкнул. Снова присел и снова ойкнул. И когда в сотый

раз присел и уже не ойкнул, понял, что снова стал человеком.

- Подъем! - закричал я, хватая ребят за ноги.

Друзья с ужасными стонами подымались на карачки и ползали по земле, не

в силах встать на ноги.

- Где твоя деревня? Где твой дом родной? - вопрошал я Гороха, когда с

горем пополам ребята из обезьян превратились в человеков и увязали на

багажниках рюкзаки. - Куда ехать, попросту говоря, если ты не понимаешь

стихами?

Колька уныло почесал затылок и махнул неопределенно рукой:

- Прямо.

Мы с трудом вскарабкались на наших двухколесных коней и покатили с

горочки вниз. Сосны и березки стали убегать в стороны, освобождая

пространство бревенчатым домам со стеклянными верандами.

- Вот моя деревня! Вот мой дом родной! - орал во все горло Горох. - А

что я говорил - надо прямо ехать.

Чего только в жизни не бывает! Сидели усталые, голодные и не знали, что

в двух шагах деревня, где и студеная вода и аппетитная бульбочка с кислым

молочком.

У дома бабушки Горох затормозил, прислонил велосипед к забору и

устремился по асфальтированной дорожке к крыльцу, бормоча на ходу:

- Вот моя деревня! Вот мой дом родной!

Мы тоже поставили велосипеды у забора, а сами уселись в теньке.

- Засада! - поднял нас на ноги отчаянный крик Кольки Гороха. - Тикай, ребята!

Мы лихорадочно схватили велосипеды, но было поздно. По дорожке прямо на

нас бежали, крича и размахивая руками, наши мамы. Мы опустили головы и

сдались в плен.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Как нас встретили мамы и какие теплые слова они нам сказали, вы и сами

прекрасно знаете. Не один раз, наверное, в таких переделках бывали.

Бульбочку с кислым молоком мы все-таки попробовали, а потом, погрузившись вместе с мамами и велосипедами в электричку, отправились домой.

Про засаду я уже рассказал, а теперь про военный совет в Семкиной

квартире.

Мы сидели тихо, как мыши. И даже еще тише.

Мы не сводили глаз с двери, ведущей в соседнюю комнату. Там заседал

военный совет из четырех мам. Сперва в военном совете был один папа -

Семкин. Но его вскоре выставили. Семкин папа, когда появился в нашей

комнате, был очень похож на Семку. Он так же, как Семка, вертел головой, а

его щеки были малиновыми, будто помидоры.

- Попробовал за вас вступиться, - вздохнул Семкин папа. - Да где там! -

Он махнул рукой и ушел.

Скоро нам надоело сидеть тихо и ничего не делать. Семка с Генкой

уселись за шахматы, а мы с Горохом стали браться на руку. Левой я его

положил, а правой - он меня. И когда мы пошли по второму кругу, дверь из

соседней комнаты распахнулась, и перед нашим взором предстал военный совет.

Мамины лица не предвещали ничего хорошего. Они были, как у скульптур, то

есть каменные.

Мы неловко вскочили, шахматы грохнулись на пол, и черные и белые фигуры

покатились по желтым брусочкам паркета.

Мамы некоторое время грозно оглядывали нас, а мы потупили очи. Мол, видите, как мы раскаиваемся и переживаем.

Начала Генкина мама.

- Мы решили, - громко произнесла она, - что вместе вам быть нельзя.

Лето только начинается, и вы еще сумеете натворить таких дел, от которых у

нас не раз и не два разорвется сердце.

Генкина мама шумно втянула в себя воздух и продолжала:

- Так вот, завтра утром Сема летит к Черному морю. Коля уезжает к

бабушке в деревню. Тоже завтра. А Валерик и Гена через несколько дней

отправятся в пионерский лагерь. Опять-таки не вместе. Понятно?