Вместо свечей жители употребляют тонко наколотые еловые лучины, которые втыкают, одну за другой, в железный светец, подставляя под него ведро с водой; иногда же они суют такие горящие лучины прямо в деревянную стену, нисколько не заботясь о том, что от этого может сгореть вся изба.

Их детские зыбки тоже мудреные. К гибкому шесту, укрепленному, как у токарей, в потолок, привязывают тесьмой или веревкой продолговатую корзину, в которую кладут младенца, обложив его старым лохмотьем, какими-нибудь общипанными перьями или соломой; потом корзинку то тянут вниз, то отпускают вверх, приводя ее таким образом в качательное движение; когда же мать хочет дать ребенку грудь, то она, не вынимая его, наклоняется для этого над корзиной.

При постройке своих изб они довольствуются небольшим топором с прибавкою разве еще угломера, а вместо скобеля употребляют кривой крюк, каким в Германии мясники счищают и соскребают чурбан, на котором рубится мясо или готовятся колбасы. Этих орудий им, как и русским, стает на все, и избы их поспевают в самое короткое время. Двери в последних обычно так невысоки, что входящему надо очень низко наклоняться, и когда их отворяют, из избы валит такой дым и чад, что можно упасть в обморок или задохнуться; но жителям ни до этого, ни вообще до какой-нибудь чистоплотности нет ни малейшего дела.

Из всего сказанного легко себе представить, какой жалости достойны эти бедняки, когда промысл насылает на них голод, войну и повальные болезни, особливо же чуму.

В проезд мой этими краями к С.-Петербургу, я находил еще кое-кого по деревням; но на возвратном пути, на каких-нибудь 30, 40, 60 и более миль, уже не было ни одной живой души; все погибло и перемерло, и если бы царь, овладев Лифляндией, не устроил по дороге из Нарвы через Дерпт (теперь этот город — одна груда камней) до Риги, т. е. на расстоянии почти 100 миль, для собственного своего удобства и для порядочных путешественников, нескольких почтовых домов через каждые 3 или 6 миль, то проезжему в суровое зимнее время пришлось бы погибнуть от стужи и голода.

Война и моровая язва вконец разорили плодоносную и богатую Лифляндию и Курляндию. В деревнях почти не видать жителей, хлеб стоит на полях несжатый, скот разбрелся и съеден волками, дома в совершенном запустении; помещичьи имения и большие общины, в которых было по нескольку тысяч крестьян, так вымерли, что местами осталось не более трех, четырех или шести душ...

Упомяну также, что чума хотя доходила до Нарвы и, как говорят, до Копорья, однако в С.-Петербург не проникла; но так как и здесь недостаток продовольствия имел следствием большую смертность, то вывели заключение, будто бы в этом городе тоже чума, из-за чего были приняты разные меры предосторожности.

С умирающими из бедных классов здесь не много, впрочем, церемонятся: труп, завернув в рогожу, привяжут веревками к шесту и таким образом несут его два человека; лишь иногда везут на дровнях  как мне самому случалось видеть  совсем нагого на кладбище, гдe зарывают его в землю без всякого дальнейшего обряда».

Строительство Санкт-Петербурга было делом весьма непростым.

Москва являлась деревянным городом, Петербург должен быть каменным, и в сентябре 1714 г. появляется указ «О воспрещении на несколько лет возводить во всем государстве каменное строение, так как в Петербурге трудно достать каменщиков и мастеров каменного дела». Для того, чтобы Петербург мог застроиться каменными постройками, прекращается на ряд лет, причем не указывается на сколько же лет, каменное строительство во всем государстве — принимается мера небывалая; но она все-таки не вполне достигает своей цели, в Петербурге много деревянных построек. Тогда издаются два взаимно дополняющих распоряжения — первое о том, чтобы строились мазанки, т. е. особые постройки из глины, если и не каменные, то походящие на каменные. Но мазанковые постройки пригодны к южному климату, а никак не к сырому петербугскому  это обстоятельство не принимается в расчет, важно сохранить идею каменного строительства. Далее приказывается деревянные постройки обшивать тесом, а последний раскрашивать под кирпич. Пусть хоть внешний вид будет каменный, пусть это будет маскарад, но все же город не будет походить на старозаветную, узкую, с тысячами переулочков, закоулочков, бревенчатую Москву.

Стремление к новому строительству было сильно у Петра I, но в то же время были сильны и традиции прошлого. По этим традициям город составлялся из слободок, в которых жили люди, соединенные или по национальностям, или по роду занятий. Этот принцип Петр отчасти положил и в основание своего строительства Петербурга.

Но где же конкретно его следовало строить?

Петербургская сторона для этого не годилась — она была низка, низменна, да и кроме того — пусть взят Выборг, пусть положена крепкая подушка в основание Петербурга, все же шведы, если они возобновят свои нападения на Петербург, легко смогут подойти к Петербургской стороне — здесь нет широкой Невы, естественными преградами служат лишь менее широкие, менее глубокие Невки. Адмиралтейский остров, нынешняя Адмиралтейская часть, нынешний центр Петербурга, уже занят Адмиралтейством, около которого могут и должны жить люди морского дела, здесь не место купцам, разночинцам, служилому люду, тут должна быть Морская слободка. За речкой Мойкой, тогда сохранявшей еще финское название Мья, уже начиналось предместье, отводились участки под дачи богатых и знатных особ. Литейная сторона? Но она тоже была уже занята. На том месте, где теперь начинается въезд на Литейный мост, предприимчивый Яков Вилимович Брюс, чернокнижник, могущий по звездам и другим знакам небесным узнавать грядущие события, построил деревянный Литейный амбар со шпицем, на верху которого красовался двуглавый орел. Близ этого амбара должны были расположиться артиллерийская и литейная слободки.

Брюс Яков Вилимович (1670  1735) — сподвижник Петра I, дипломат, полководец и ученый. Популяризатор учения Коперника в России. В 1707 г. составил «Глобус небесный иже о сфере небесной». Составленный под его наблюдением календарь выдержал огромное число изданий. В 1696 г. составил первую карту российских земель от Москвы до Малой Азии. В 1699 г. организовал «навигацкую школу».

Таким образом, к 1714—1716 гг., когда Петр решил серьезно заняться устройством своего «парадиза», оказалось, что для этого имеется лишь один Васильевский остров.

Несмотря на топографические неблагоприятные условия, с 1717 г. начинается ряд крупных строительных работ. Отыскано 55 актов, регулирующих заселение Васильевского острова, из них 16 падают на время Петра I. Первым указом — «помещики и вотчиники» обязывались строить дома по числу душ принадлежавших им крестьян, т. е. в зависимости от этого числа нужно было брать больший или меньший участок земли, воздвигать больший или меньший и по размеру, и по числу этажей дом. Но, очевидно, такое исчисление найдено было неудобным на практике, и не прошло месяца после появления первого указа, как был опубликован второй. В этом указе постройка ставилась в зависимость от числа дворов. Однако и это условие тоже, видимо, не вполне отвечало требованиям жизни, так как очень скоро — 21 сентября 1721 г. — вернулись к первому, хотя одновременно предъявлялось и второе, а для торговцев и купцов величина домового участка регулировалась, как говорили тогда, «промыслом», т. е. количеством платимого налога. Это обстоятельство — неустановление твердого принципа для основания заселения — очень характерно для петровской эпохи: проводился опыт, во время которого и испытывали те или иные средства. Но, конечно, очень скоро выяснилось, что мало издать указы о заселении  необходимо «обязать»: принять те или другие репрессивные меры. Прежде всего указывалось, что дворянство должно «добровольно» прибыть в Петербург к определенному сроку. Но таких желающих находилось очень немного, большинство было глухо к вызовам, и были посланы указы к местным властям, чтобы уже те принимали меры и высылали «обязанных строиться».