Литмир - Электронная Библиотека

- Вы воевали?

- Нет.

- Странно. - И на лице его появилась обеспокоенность.

Она невольно передалась и мне.

- Почему странно? Я был подростком.

- У вас седые волосы.

Я рассмеялся неожиданной шутке и все же решил

посмотреться в зеркало. Да, виски были по-настоящему

седыми. Серебристый иней сверкал кое-где и в моей жесткой,

щетинистой шевелюре.

- Вчера этого не было, - уверенно сказал я, изумленный

неожиданным открытием.

Он понимающе кивнул. Значит, это случилось сегодня,

сейчас. Вот, оказывается, как седеют люди.

- Ничего, вам это идет, - сказал он ободряюще я тихо

улыбнулся.

- Вы давно знаете Ирину? - спросил я стремительно.

- Мы вместе учились. - Он посмотрел на фотографию. -

Интересная девушка. После института меня на флот

направили. Собственно, сам напросился. А с ней у нас так,

шапочное знакомство было, - добавил он поспешно и

смутился. - Собственно, я ее не видел с тех пор, как она

уехала с мужем из Ленинграда. Вам она пишет?

Я ответил, что никогда не переписывался с ней, и

осторожно спросил, писала ли она ему. Он отрицательно

покачал головой. Я смотрел в его маленькие карие пытливые

глаза и читал в них невеселые мысли: "Значит, и ты о ней

ничего не знаешь? А я-то думал..." Может быть, это были не

его, а мои собственные мысли и он читал их в моих глазах.

Мне определенно нравился этот человек, бросивший

Ленинград, где его оставляли в аспирантуре, научную работу.

Ради чего? Что влекло сюда этого хрупкого юношу?

- Не скучаете? - спросил меня Шустов.

- Некогда. Все время на корабле.

- Не верю, - сказал он, испытующе глядя мне в глаза. -

Вы говорите неправду. А это?

Он кивнул на фотокарточку. Трудно было возразить.

Действительно, я лгал, говоря, что не скучаю, но скука эта

посещала меня не так уж часто.

- А я скучаю, - признался он. - Давайте будем скучать

вместе?

У меня здесь не было близких друзей, и вот человек,

понравившийся мне с первого взгляда, предлагает свою

дружбу. А я не ответил, по существу, не принял его дружбы. Я

боялся. Чего? Да как сказать, может, боялся иметь рядом с

собой друга, влюбленного в мечту моей юности, почувствовал

в нем соперника. В то же время мне нравились чистота его

чувств и несколько наивная доверчивость.

Мы простились тогда с чувством недоговоренности. Но я

был уверен, что время все утрясет, оно, невзирая ни на какие

обстоятельства, не подчиняясь никаким авторитетам, лицам и

рангам, сделает свое, только ему подвластное дело. И оно, это

время, представлялось мне не только мерой расстояния от

одного события до другого. Я видел его более образно: оно

казалось мне огромным, вечно вертящимся колесом истории, в

котором бурлило, точно горная река, то, что мы называем

жизнью.

Время шло. Оно пробило брешь в полярной ночи, и в эту

брешь сегодня впервые выглянуло солнце. Мы ходили

встречать его. То есть что значит ходили: поднялись на

невысокую скалу здесь, недалеко от причала, и

приветствовали столь долгожданное солнце.

День выдался как по заказу: небо легкое, просторное, без

единого облачка. Снежно, морозно, и видно далеко. Полдень

был отмечен величественным зрелищем. В двенадцатом часу

зардел южный горизонт. Сначала розовые, нежные тона с

яркими переливами. Потом краски становились все гуще и

сочней, они разливались во все стороны: прямо на глазах

разгорался багровый костер, раздаваясь вширь и ввысь.

Казалось, где-то далеко на юге полпланеты горит, а пламя от

этого необычного пожара вот-вот вспыхнет и растопит глубокие

северные снега.

И вот показалось солнце, молодое, свежее, заискрились

холмы по ту сторону залива. Первое после долгой ночи солнце

ослепительно сверкало среди снежной белизны. Но это

продолжалось недолго: солнце показалось и скоро опять ушло.

Лишь подожженное им небо горело немногим дольше, до

первого дуновения северного ветра, пригнавшего от полюса

темно-синюю рыхлую тучу. Она быстро набухла, раздалась,

закрыла собой небо, запорошила белыми мотыльками, точно

хотела напомнить нам, что впереди еще морозный март,

снежный апрель и что живем мы в краю холодов и метелей.

Был воскресный день, матросы отдыхали. Одни на катке,

другие на лыжах, третьи в кино ушли, а я после встречи

солнца решил в одиночку побродить по окрестностям Завирухи

на лыжах. Хотелось хотя бы на часок отрешиться от нелегких

забот нашей повседневной службы и остаться наедине со

своими мыслями и чувствами. Встреча с Василием Шустовым,

короткий разговор с ним разбудили в душе и памяти приятные

воспоминания о быстро промчавшейся юности, о годах,

проведенных в Ленинграде, о прожитом и пережитом, которое

теперь, на расстоянии, казалось ярче, отчетливей и проще.

Глава вторая

Мы толпимся у массивной двери, на которой несколько

повыше сверкающей медной ручки висит дощечка с надписью:

"Приемная комиссия". Там, за дверью, решается наша судьба,

и каждый из нас, кандидатов в Высшее военно-морское

училище, с волнением ожидает, когда и до него дойдет очередь

предстать перед комиссией. Каждый пытается сейчас

мысленно проникнуть в просторный кабинет, где за длинным

столом сидят бывалые моряки, капитаны всех рангов во главе

с адмиралом, и представить, что и как там происходит. Мы

разговариваем вполголоса, прислушиваемся. Но за дверью

ничего но слышно. Всей стаей жадно набрасываемся на

выходящих из кабинета:

- Ну как?

Отвечают по-разному. Одни безнадежно машут рукой и

отводят в сторону взгляд, другие неопределенно пожимают

плечами, третьи сдержанно улыбаются, должно быть

уверенные в удаче.

Но точно никто ничего не знает: списки зачисленных в

училище будут вывешены завтра...

Нас вызывают по алфавиту. Я знаю: моя очередь

последняя. В школе ребята завидовали мне: я был последним

в классном журнале, и меня действительно учителя

спрашивали реже других. Сейчас же мне досадно, что

тягостное ожидание продлится еще долго.

Нас становится все меньше. Вот вышел долговязый

белобрысый юноша. В списке он был предпоследним. Лицо у

него бледное. Он хочет улыбнуться, но улыбка не получается.

И вдруг как выстрел:

- Ясенев!

Это меня. Как неожиданно прозвучало это слово! Я

торопливо, словно боясь опоздать, открываю дверь. Навстречу

мне движутся два огромных окна, раскрытых настежь, и

длинный зеленый стол, за которым сидят те, кому дано решить

мою судьбу. Год назад я уже был в этом кабинете. Тогда меня

не приняли. Некоторых членов комиссии я узнаю. Хорошо,

если бы они меня не узнали. Председатель комиссии,

бритоголовый, с мягким добродушным лицом адмирал Пряхин

- я запомнил его фамилию, - смотрит на меня совсем дружески

и, мельком заглядывая в бумаги, повторяет мое имя:

- Ясенев Андрей Платонович? Помню, помню,

встречались однажды.

Он загадочно улыбается. Я вижу, как у глаз его сходятся

мелкие морщинки и затем, словно по чьей-то команде, вмиг

разбегаются во все стороны.

Я краснею, как мальчишка, пойманный в чужом огороде.

Офицеры о чем-то негромко переговариваются, - должно быть,

о том, что я уже однажды пытался поступить в их училище и

они мне любезно отказали.

- Ну, так чем же вы занимались этот год? - спрашивает

адмирал ровным, мягким голосом, в котором вопреки моему

ожиданию слышатся дружелюбные, располагающие

интонации. А в глазах все те же веселые огоньки и

доброжелательность.

Я стараюсь быть по-военному кратким: работал

7
{"b":"268933","o":1}