торжествующе сказал:

- Никак нет-с. Ваш покорный слуга пять лет назад.

Четвертая фотография перед вами в натуральном виде. - Он

ткнул пальцем в свою широкую грудь.

Да, это действительно чудо. Меня поразил факт

восстановления волос - это ж извечная проблема, волнующая

добрую половину человечества, проблема, которая до сего

времени кажется неразрешимой. Медицина своим

вмешательством может задержать преждевременное

облысение, отсрочить - и только. Восстановить потерянные

волосы, кажется, никто не в силах. И вдруг передо мной живой

пример, когда врач полностью вернул человеку волосы,

казалось, навсегда потерявшему их. Притом не в двадцать или

тридцать, а в шестьдесят лет. Ведь это грандиозно.

Небывалая сенсация! Как ему такое удалось? На мои

восторженные вопросы Василий ответил без того пыла, с

каким он говорил об успешном лечении больных

трофическими язвами.

- Больше всего я опасаюсь сенсации, - сдержанно

сказал он. - Сделаны еще только первые удачные шаги, я,

кажется, нащупал ключ к разрешению древней загадки. О

каком-то открытии, о грандиозной победе пока что говорить

рано. Нужны новые опыты, исследования.

- И это тоже путем вашего вакуума? - спросил Андрей.

- Не только. В сочетании с другими, - ответил Василий и

хитровато добавил: - Пока что это профессиональная тайна

изобретателя... Ведь изобретение еще не завершено. А уже,

между прочим, о нем пронюхали дельцы. Почуяли возможность

наживы. Осы почуяли сладкое и облепили меня со всех

сторон. Один такой шершень прямо заявил мне, разумеется, с

глазу на глаз, без свидетелей: брось к черту всех этих больных

трофическими язвами и переходи исключительно на

восстановление волос. Он сулил мне горы золота и лавровых

венков. При одном условии - что я возьму к себе в компаньоны

несколько таких шершней и ос, как он, раскрою им метод

лечения. Больше того: он предлагал мне поехать за границу и

остаться там. С ним, конечно. Мол, в Стране Советов нет

подходящих условий для бизнеса.

- И так откровенно? - удивился Андрей.

- Нагло, без тени смущения, - ответил Василий. - Я

вышвырнул его за дверь. Но у него хватило нахальства

вернуться и высказать мне угрозу: мол, в противном случае,

как врач, я буду скомпрометирован и уничтожен. Не думайте,

что это была пустая угроза, шантаж мелкого мошенника. Нет.

Они мне на самом деле много седых волос добавили.

Пакостью, которую вы читали в газетах, дело не ограничилось.

Меня таскали по судам и партийным комиссиям, давали

выговоры и порицания. Но как врача им не удалось меня

уничтожить. Напротив, после всех этих дрязг приказом

министра создано при одной больнице специальное отделение

по лечению трофических язв. И я назначен заведующим этим

отделением. Хотя битва вообще-то не окончена. Она

продолжается и по сей день.

- Я поражаюсь, как он выдержал, - сказал Алексей

Макарыч, бросив горделивый взгляд на сына. - Другой бы на

его месте не устоял. Нет, не устоял.

- Ты забываешь, батя, что я моряк. Военный моряк. - И

затем, повернувшись в мою сторону, прибавил: - На флоте я

служил не так долго. По времени. Но всем лучшим, что есть во

мне, я обязан флоту, военным морякам, морю. И даже

Заполярью, где, откровенно говоря, несладко живется

человеку. Флот меня к дисциплине приучил, научил твердости,

непоколебимости, убежденности. Научил верить в правоту и

отстаивать ее.

Телефонный звонок прервал его. Василий взял трубку:

- Здравствуй, Аристарх Иванович... Нет, не один. Друзья

из Заполярья... Вспоминаем дни былые... Ну пожалуйста, буду

рад. Заходи.

Положив трубку, Василий обменялся быстрым

многозначительным взглядом с отцом, и, как мне показалось,

во взгляде отца проскользнуло сожаление, а взгляд сына

взывал к снисхождению.

- У Аристарха особый нюх к спиртному, - не очень

добродушно заметил отец. - Он чует за десять километров, где

пьют. Теперь Василий посмотрел на Алексея Макарыча с

укором и пояснил нам:

- Известный фотограф Ларионов, Аристарх Иванович.

Наверно, слышали, встречали в газетах и журналах. Он много

печатается. Но больше работает в цветной фотографии.

- Предпочитает портреты знаменитостей, - вставил

Алексей Макарыч с плохо прикрытым злорадством и встал из-

за стола. - С вашего разрешения я пойду покурю.

- Ну как же, известное имя, часто встречаешь фото А.

Ларионова, - вспомнил Андрей.

Когда Алексей Макарыч удалился, Василий сказал,

кивнув на дверь:

- Батя недолюбливает Аристарха. Он вообще не может

прощать людям их слабости. С Ларионовым мы

познакомились недавно при довольно трагических

обстоятельствах. Были мы в Загорской лавре. Возвращались

обратно в Москву. Что-то случилось с пригородным поездом -

большой перерыв образовался, путь, что ли, ремонтировали. А

у станции Загорск полно московских такси. Мы вчетвером -

совсем незнакомые люди - договорились ехать на такси.

Получалось что-то по два рубля с человека. Поехали. Впереди,

рядом с шофером села женщина, а мы, трое мужиков, сзади: я

и еще какой-то угрюмый, неразговорчивый мужчина - по краям,

а между нами представительный чернобородый академик - так

я о нем вначале подумал. - Потом выяснилось, что он никакой

не академик, а просто известный фотограф Аристарх

Иванович Ларионов. Отъехали мы от Загорска километров

двадцать. Шоссе Ярославское хорошее, асфальт блестит-

переливается, дорога красивая, по сторонам березовые рощи.

Машина идет с ветерком. И вдруг шофер панически закричал:

"Потерял управление!" Я не успел сообразить, что случилось,

как Ларионов мгновенно открыл мою дверь, сильным рывком

навалился на меня, и мы оба в какие-то секунды оказались в

зеленом кювете. Я слегка оцарапал ухо, Ларионов ушиб ногу. А

машина через каких-нибудь полсотни метров врезалась в

столб. Шофер и двое пассажиров - насмерть.

Василий замолчал и посмотрел на дверь, точно ожидал,

что оттуда вот-вот появится его спаситель. И он действительно

минут через десять появился. Первое впечатление более чем

приятное. Выше среднего роста, стройный, подтянутый,

совсем не склонный к полноте, он смотрел сквозь тонкие, едва

различимые стекла очков застенчивыми темными глазами.

Галантно поцеловал мне руку, с легким поклоном пожал руну

Андрею, сбросив при этом на лоб увесистую прядь черных с

седым отливом волос. Одет элегантно, хотя и традиционно -

темно-коричневый однобортный на две пуговицы костюм,

сшитый у первоклассного портного, белая нейлоновая сорочка

и переливающийся с зеленого в бордо галстук. Взгляд

внимательный, пристальный, какой-то профессиональный, что

ли, взгляд, изучающий человека. Мне он показался

воплощением скромности и благородства. Тихий мягкий голос,

сдержанные до застенчивости жесты, ненавязчивость в

разговоре, умение молчаливо слушать других - все это

подкупало, порождало чувство симпатии. Андрей потом

признался мне, что и на него точно такое же впечатление

произвел Ларионов в первые минуты знакомства.

Но вот Аристарх Иванович сел за стол. Ему налили

рюмку коньяку. Он поднял ее медленно, несколько даже

церемонно, поклонился в мою сторону, кротко взглянул на

Андрея и вполголоса произнес:

- Очень рад познакомиться. Мне всегда приятно... - Не

договорив фразы, он откашлялся, поправил очки и после

некоторой паузы, точно решив не продолжать начатое,

закруглил, глядя улыбчиво на Василия: - Друзья моего друга -

мои друзья.

Пил он медленно и не до дна, что несколько удивило