близкого и самого большого друга. Ведь ей, дочери адмирала,

тоже нелегко расставаться с морем. - Без работы не

останемся, - обнадеживала она.

- Ну разумеется! - вспылил я и тут же понял, что

напрасно вспылил. Добавил уже тихо: - Это я знаю. Только я

хочу, чтоб работа была по мне. Чтоб в нее всю душу. . Как

флоту, морю. Понимаешь, Иринушка?

Она солидарно закивала головой и улыбнулась. Эта

улыбка всегда обезоруживала меня.

Почти весь день мы бродили по Москве, в которой для

нас все было новым, как неожиданное открытие. Нас не

покидало ощущение праздника, которое испытывают,

очевидно, многие провинциалы, вдруг очутившись в большом

городе. Люди, запрудившие улицы, нам казались праздными.

Мне и в голову не приходила мысль, что добрая половина из

них была занята делом, обременена заботами: одни спешили

на службу, другие в учреждения по разным надобностям.

Говорят, в летние месяцы в столице половина людей

приезжих. Мы в этом убедились, обратись поочередно к трем

прохожим с одним и тем же вопросом:

- Как проехать к панораме "Бородинская битва"?

Прохожие виновато пожимали плечами, отвечая:

- Не знаю... Спросите москвичей.

Потом оказалось, что панорама не открыта, и мы пошли

на выставку живописи в Манеж. Устали, разумеется, изрядно,

особенно Катюша. Потом отдыхали у кремлевской стены в

Александровском саду. Обедали в ресторане "Центральный", в

том самом, где, по выражению моего бывшего подчиненного

Юрия Струнова, голые девки подпирают руками потолок. Я

рассказал об этом Ирине, и она от души смеялась. Кстати

вспомнил, что Струнов - москвич и у меня есть его адрес и

телефон. Он настоятельно просил, если случится бывать в

столице, дать ему знать. Мы жили в гостинице на улице

Горького, недалеко от красного здания Моссовета, о котором

Маяковский писал: "В красное здание на заседание. Сидите,

не совейте в моем Моссовете".

Катюша сразу же после обеда уснула. Нам хотелось еще

многое посмотреть: университет на Ленинских горах, Выставку

достижений народного хозяйства, хотелось побывать в

театрах. Но с кем оставишь Катюшу? Чтобы не терять

времени, я решил позвонить Струнову. Телефон его был занят.

Я смотрел в свою записную книжку - на букву "М" я записывал

адреса знакомых москвичей. Рядом с фамилией Струнова

нашел фамилию Василия Шустова. И почему-то обрадовался.

Быть может, потому, что Шустова мы часто вспоминали.

Для этого были свои причины. С Севера он уехал в

Москву вскоре после знаменитой операции в области сердца.

Учился в аспирантуре, и несколько лет о нем не было слышно.

Потом как-то однажды, сияя от радости, Ирина показала мне

газету со статьей о волшебном докторе Шустове Василии

Алексеевиче, его методе лечения тяжелых форм трофических

язв. В статье приводились полные трогательной

благодарности письма исцеленных им людей. Ирина с жаром

старалась как можно популярней объяснить мне существо

вопроса, поскольку в медицине я не горазд. Из ее объяснений

я понял, что трофическая язва чаще всего бывает на почве

тромбофлебита. Нога гноится и нестерпимо зудит. Нередко

дает злокачественные последствия, попросту вызывает рак

кожи. Эффективных методов и средств борьбы с трофической

язвой нет, и, чтобы предотвратить распространение очага

болезни, часто врачи прибегают к крайней мере - ампутируют

ногу. И вот наш заполярец капитан медицинской службы

Василий Шустов победил этот тяжелый недуг.

Я был рад за своего сослуживца, воспитанника

Северного флота. Ирина, естественно, гордилась своим

однокурсником, к тому же, как мы оба знали, тайно

влюбленным в нее. У меня не было чувства мужской ревности

к Шустову - я видел в нем человека, в высшей степени

порядочного, не способного на подлость, умного, талантливого

ученого с большим будущим. Словом, я искренне разделял

радость и восторг своей жены. Как вдруг через год, что ли, в

другой газете появилась разухабистая статья или даже

фельетон члена-корреспондента медицинских наук З.

Кроликова, разоблачающая врача Шустова В. А. В

оскорбительном тоне наш друг обвинялся в шарлатанстве,

невежестве, знахарстве, а его метод объявлялся антинаучным.

Потом, спустя месяц, в газете появилось письмо профессора-

хирурга, заслуженного деятеля науки А. Парамонова. В письме

давалась резкая отповедь З. Кроликову, который не привел ни

одного убедительного факта, порочащего метод Шустова. В

письме профессора говорилось, что Шустов - ученый-новатор,

что его метод таит в себе большие перспективы для

медицины. Есть такие люди, с которыми и видишься всего раз

или два, а помнишь о них потом всю жизнь. Таким был

Василий Шустов.

- Позвонить Шустову? - спросил я Ирину.

- Позвони, интересно, как он?

Я позвонил ему в клинику. Ответила девушка:

- Василь Алексеича? Одну минутку. Подождите у

телефона.

Минутка эта тянулась долго, и я с досадой подумал:

может, зря беспокою человека? Потом резкий, пожалуй, даже

раздраженный мужской голос:

- Слушаю, Шустов.

- Василий Алексеевич? Здравствуйте. Рад вас слышать

и приветствовать. Завируху помните?

- Ясенев?! - сразу догадался он. - Это вы, Андрей

Платонович?

- Так точно!

- Какими судьбами? Где вы? - Он был рад моему звонку.

Я объяснил. - Послушайте, дорогой друг: нам нужно

повидаться. Непременно. Долго ли пробудете в Москве? Вы

что делаете завтра вечером? Какие у вас планы?

- Вообще-то мы собирались завтра уезжать, - ответил я

не очень, однако, твердо: билеты еще не компостировали.

- Какая разница - уедете послезавтра, - упрашивал

Шустов. - Надо ж такому случиться: сегодня у нас партийное

собрание, очевидно, затянется допоздна. А мне очень

хотелось бы вас видеть.

- Мне тоже. Ирина шлет вам привет. Сейчас мы с ней

посоветуемся.

Ирина согласилась ехать послезавтра: ей тоже хотелось

встретиться с ним. Наше согласие задержаться в Москве

обрадовало Василия Алексеевича. Он говорил возбужденно:

- Тогда вот что, берите карандаш, бумагу и записывайте

мой домашний адрес. Я вас жду. С Ириной и с дочкой.

Непременно.

Я пообещал.

- Напросились в гости, - сказала Ирина.

- Он искренне рад... Что ж, пожалуй, позвоню Струнову.

Я набрал номер. Слышу низкий знакомый баритон:

- Струнов у телефона.

- Старшина первой статьи Струнов? - дурашливо

переспросил я деланным начальническим тоном. - Доложите

обстановку.

- Кто говорит? - машинально спросил он.

- Капитан второго ранга Ясенев.

- Андрей Платонович!

И опять - откуда, какими судьбами, надо непременно

встретиться.

- Буду рад и в любое время. Хоть сейчас.

- Немедленно! Так, Андрей Платонович? Тогда

разрешите сейчас к вам приехать? Или, может, вы ко мне?

- Нет, лучше приезжай ты.

- Через полчаса буду у вас. Я ведь тут рядом - Петровка,

тридцать восемь.

- Петровка? - зачем-то переспросил я. - Петровский

пассаж?

- Да нет же - Управление московской милиции.

Ирина встала, поправила постель, сказала:

- Пригласил товарища - сходи в буфет, возьми чего-

нибудь.

Напоминание было излишним. "Любопытно, каков он в

милицейской форме, этот бывалый моряк, классный

специалист?" - думал я, спускаясь в буфет. К моему

разочарованию, он явился в штатском костюме. Шутливо

доложил:

- Капитан милиции Струнов по вашему приказанию...

Мы обнялись.

- Почему не в форме, товарищ капитан?

- Так я ведь в МУРе, Андрей Платонович. Имею право.