Она не позволила мне приблизиться, требовательно и

ласково приказала:

- Сядьте.

Не повиноваться было нельзя.

- Расскажите о себе.

- Что рассказывать?

- Почему вы здесь один? Ни с кем не встречаетесь? Вас

называют убежденным холостяком.

- Тут две неправды. Во-первых, я встречаюсь. С вами,

например. А во-вторых, я холостяк без убеждений...

Глаза ее, в которых светился ясный ум, строгие,

властные глаза улыбнулись.

Вечером в клубе офицеров мы смотрели выступление

флотского ансамбля песни и пляски. Потом у моря слушали

шепот волн.

Держась за руки, как дети, мы спустились по скалам к

самой воде, отступившей от берега во время отлива на

несколько метров. На берегу ни души.

Марина поднимала камешки и бросала их в дремавшее

море, точно дразнила его, нарушая дремотный покой. Оба мы

молчали.

Утонув в застывшем море, солнце оставило на северной

части неба багряный след. Он не угасал, а разгорался. Ночь

приближалась к концу. Пора было расставаться.

Случилось это как-то очень естественно, само собой: я

поцеловал ее. Она рассердилась или сделала вид, что

рассердилась, быстро оглянулась. Нет, никто не смотрел на

нас, если не считать просыпавшихся чаек. Она сказала,

впервые назвав меня на "ты":

- Иди, тебе нужно выспаться.

- А ты?

- Мне что, я высплюсь. А сейчас хочу здесь побыть одна.

- Посмотрела мне в глаза, попросила почти умоляюще: - Ну

иди, иди же.

Я стоял, не двигаясь и не отпуская ее рук.

- Пойдем вместе?

Она посмотрела на меня и покачала головой.

- Закрой глаза. А теперь открой.

Я охотно удовлетворил ее просьбу. Она подошла ко мне

вплотную, с преувеличенным интересом всматривалась мне в

глаза. Снова приказала:

- Еще закрой и не открывай, пока я не скажу. - И вдруг

быстро и горячо поцеловала меня в губы. Прежде чем я успел

опомниться, стремительным прыжком взметнулась на скалу и,

не оглядываясь, бросилась к своему дому. Остановилась у

крыльца, помахала мне рукой.

Придя в свою каюту, я первым делом спрятал в стол

фотографию Ирины. Я должен был это сделать.

Глава четвертая

Пряхин еще не уехал, а Инофатьев уже прибыл в нашу

Завируху. Правда, пока что это был только Инофатьев Второй.

О его приезде я узнал от адмирала Пряхина.

- Прислали на мою голову родственничка, - мрачно

ворчал Дмитрий Федорович. Чувствовалось, что командир

базы недоволен приездом зятя, но расспрашивать его о

Марате было неудобно.

Вечером я встретил Марата в клубе офицеров. Он был

назначен командиром учебной подлодки, в ожидании которой

слонялся без дела. Внешне он сильно изменился: располнел,

даже обрюзг, под глазами наметились подтеки. Во всем его

облике была какая-то нарочитая развязность.

- Вот и я к вам угодил, - весело сообщил он, слегка

пожав мою руку. - Прямо по этапу, вроде как в ссылку.

- В ссылку посылают провинившихся, - напомнил я.

- Само собой разумеется, - подтвердил он без тени

раскаяния или сожаления. И с той же развязной

откровенностью стал рассказывать то, о чем его не

спрашивали: - Фортель у меня получился. В "Поплавке" по

случаю нашего флотского праздника здорово набрались.

Понимаешь, "Двин" шампанским запивали... Я был на своей

машине. Со мной приятель - цивильный один, ну и две

приятельницы. - Он подмигнул. - Ехали по городу, нарушили

правила движения, милиция сцапала нас. Я сгоряча нанес

постовому физическое оскорбление, и по этому поводу раздули

кадило. Старик мой рассвирепел, обещал выпороть и отречься

от меня. Грозили судом чести, кончилось дело ссылкой на

Север.

- Кстати, ты это запомни - здесь не место ссылки, - не

удержался я.

- Один черт. Мне все равно. Как-нибудь утрясется-

отстоится, а там видно будет!

- Ты один, без семьи? - спросил я осторожно.

- Да, разумеется. Жена моя не похожа на княжну

Волконскую. Да я и не требую от нее такой жертвы. Жена,

старик, это должность, как сказал один боцман, уходя в

кругосветное плавание. А должности часто бывают

вакантными. Ты не женился? И правильно делаешь. Моряку

это совсем ни к чему. Кстати, как у вас насчет досуга?

Наверное, тоска-кручина и поволочиться не за кем?

Мне были противны его пошлости, но я сдержался.

- Ты очень, изменился, Марат. Тебя трудно узнать.

Он ответил даже с некоторой гордостью:

- Диалектика, старина: все течет, все изменяется.

- В лучшую сторону. Но ты изменился диалектике

вопреки.

- Ах, ты вот в каком смысле. Ну что ж, могу тебя

поздравить: тесть мне сказал то же самое. И вообще оп

встретил меня сухо, официально. Не знаю, кому я этим обязан,

думаю, что твоему подчиненному старшему лейтенанту

Панкову.

- Брось ты, Марат, кривляться, - резко оборвал я его. -

Всем ты обязан только себе.

- Что ж, поживем - увидим, - кисло отозвался оп.

Уехал адмирал Пряхин и увез с собой короткое полярное

лето. Зачастили дожди. С полюса примчались отдохнувшие в

июле ветры и не замедлили показать свою новую силу.

Разбуженное ими море загудело, помрачнело, ощетинилось

белой чешуей.

Должность командира базы временно исполнял

начальник штаба: Инофатьев Первый задерживался.

Стояло время напряженной боевой учебы. На берегу

редко приходилось бывать, хотя теперь туда и тянуло. С

Маратом мы встречались часто, по службе. От прежних

курсантских отношений у нас не сохранилось и следа: мы оба

чувствовали себя чужими друг другу и далекими людьми. А

заниматься все-таки приходилось вместе - он выходил на

подводной лодке в море, я со своими "охотниками" искал его,

атаковал и "уничтожал". Занятия с действующей, а не условно

обозначенной подводной лодкой, как это было раньше,

становились интересными, целеустремленными.

Однажды Валерка сказал мне:

- Послушай, Андрей, а ты не находишь, что у нас еще до

черта упрощенчества в боевой учебе?

- Не нахожу, - ответил я в недоумении. Мне казалось, что

появление у нас подводной лодки совершило целый переворот

во всей боевой учебе.

- Уж больно быстро и легко мы находим "противника". В

бою будет гораздо сложней, - пояснял Валерка с не присущей

ему степенностью. - Полигон узок.

С ним нельзя было не согласиться. Полигон - район, в

котором действовала подводная лодка, - и в самом деле не

был достаточно широк. Мы уже знали, что "противник"

находится именно в таком-то квадрате и за пределы его не

уйдет. Так искать легко.

Это было еще до отъезда Пряхина. Я поговорил тогда с

Дмитрием Федоровичем. Он долго думал, должно быть, с кем-

то советовался и, наконец, издал приказ о расширении

полигона. Поиск производить стало труднее, но зато намного

интересней. Это решение особенно пришлось по душе Марату.

Теперь он забирался куда-то в преисподнюю, где найти его

было не так легко. Вообще он страшно переживал, когда его

находили, атаковали и особенно когда наши бомбы накрывали

цель. И как он ликовал, если ему удавалось перехитрить нас,

ускользнуть из-под удара!

Марину в эти дни я видел только мельком. С заходом

солнца маяк зажигал огни, и яркий светло-розовый с

сиреневым переливом луч всю ночь заигрывал с морем,

дразнил его, слегка касаясь волн на короткий миг, и тотчас же

убегал. Так в детстве я играл солнечным зайчиком. И теперь

мне иногда казалось, что это Марина, сидя на маяке, шалит

мощным лучом. Когда вечером - это случалось раз в неделю -

я заходил в свою необжитую холостяцкую комнату в новом,