квартира пустая. Что мы - старый да малый, так и слоняемся

по комнатам. Пусть бы твой дед - иначе Алексея Петровича

теща и не называла - жил там в своем сарае, а ты здесь, у

себя. - С милым и в шалаше рай, - игриво отшучивалась

Маша. И, поцеловав дочку, спешила в мастерскую.

Композиция новой скульптуры очень нравилась Маше,

потому она позировала, как она сама признавалась, с

наслаждением и просила Иванова не проявлять спешки в

ущерб качеству. Сам автор считал, что для него будет

достаточно десяти - двенадцати сеансов в среднем по

полтора-два часа. Уже после третьего сеанса, когда появилась

фигура Лебедя, Маша заметила, что название "Лебединая

песня" не подходит. Алексей Петрович это чувствовал и сам,

но, желая угодить молодой жене, не стал высказывать свои

мысли вслух, пока сама Маша не заговорила об этом. Тем

более что сам Иванов не придавал значения названиям в

скульптуре.

- Лешенька, а ты не находишь, что "Лебедица" лучше

"Лебединой песни"? - говорила Маша и поясняла почему: - Во-

первых, твой лебедь не поет, ему не до песни. Во-вторых,

говорят, что лебеди поют раз в жизни перед своей кончиной. А

здесь этот символ неуместен. Я не права?

- Совершенно права, детка. Ты же умница.

- Может, лучше сделать, чтоб он пел? - все же спросила

она. - Это невозможно технически, вернее, сложно. Поднятую

голову лебедя, его длинную тонкую шею пришлось бы

отливать только в металле. В дереве и тем более в камне

изобразить довольно сложно. А в монолите проще простого.

Лебедь с полураскрытыми крыльями, стоящий сзади

девушки, нежно касается ее обнаженных плеч. Голова девушки

с распущенными волосами слегка запрокинута назад в сладкой

истоме. Изящная шея лебедя покоится на тугой девичьей

груди, а клюв его касается соска. У девушки классическая

фигура. Самое главное и самое сложное для ваятеля в этой

композиции - донести до зрителя, заставить его почувствовать

212

трепет обнаженного тела. Иванову это удается, как никому

другому. Маша рада. После сеанса она стремительно

соскакивает с подмостка и порывисто обнимает мужа,

прильнув к нему чуть-чуть озябшим обнаженным телом.

- Согрей меня, любимый.

Алексей Петрович переносит электрообогреватель в

спальню, куда уже упорхнула Маша. И снова воркование

возлюбленных в постели:

- Алешенька, тебе хорошо со мной, ты не жалеешь?

- Родная, зачем спрашиваешь? Мне до сих пор кажется,

что это сон. Не могу поверить. Хочется кричать: "Люди! Я

счастлив!"

- Алешенька, милый, я люблю тебя. Впервые в жизни

люблю. Ты мой гений. Ты сам не знаешь, какой ты

необыкновенный, ни на кого не похожий, ни с кем не

сравнимый. Мы долго искали друг друга. Кто нам помог?

Инопланетяне?

С работы она звонит по нескольку раз на день.

- Чем занимаешься, любимый?

- Колдую над Лебедем. Надо бы с натуры, но не могу

найти лебедя-натурщика.

Работая над фигурой лебедя, он не без тревоги

задумывался над вопросом, который волнует девяносто

процентов граждан несчастной России: как выжить, как свести

концы с концами при немыслимых ценах? Когда не было Маши

и Настеньки, проблема выживания его не очень волновала, он

не задумывался над ней всерьез. Пенсии и кое-каких

сбережений ему хватало на скромное питание и на

содержание мастерской-квартиры. Имелся и необходимый

запас одежды и обуви, так что в промтоварные магазины он

мог не заглядывать года два-три, а при особой нужде и до пяти

лет. Но теперь он обязан заботиться о горячо любимой жене и

приемной дочери. Отлить в фарфоре "Девичьи грезы" вдруг

оказалось невозможным. Да и швед не давал о себе знать. Из

оставленных им пятисот долларов почти половину пришлось

платить мраморщику. Остальные он решил отдать Маше.

Пусть распорядится ими как знает. Вспомнил ее слова:

влюбленным сулят златые горы и реки, полные вина, и буйну

голову. Да, но при одном условии: "когда б имел". А он,

скульптор Иванов, не имеет возможности сделать любимой

женщине достойный ее подарок. За флакон заморских духов

он заплатил полторы тысячи. Остается предложить лишь

буйну голову.

213

Когда-то в "застойное" время (Маша называла его

"застольным") у Иванова не было недостатка от частных

заказов надгробий. Иногда он делал и мемориальные доски в

честь "выдающихся и достойных". К нему шли с просьбами -

знали, что он делает добротно и лишнего не запросит. За годы

перестройки не было ни одного заказа. Властям и гражданам в

смутное время было не до покойников.

Ловкие пальцы скатывают податливую глину жгутом - это

шея лебедя - и бережно укладывают ее на грудь девушки.

Клюв царственной птицы робко и нежно касается соска.

Иванову нравится эта композиция, он доволен. Но главное -

нравится Маше. Это ей свадебный подарок. Он зримо

представляет, как будет смотреться выполненная в дереве.

Походя Иванов бросает взгляд на мраморные "Девичьи грезы",

и его как-то исподтишка, но походя задевает мысль: "А может,

отдать шведу?" И он тут же стряхивает с себя эту коварную,

провокационную мысль. "Продать, как продал "Первую

любовь"? Какая нелепость!" Он подходит к скульптуре, кладет

руку на мраморное плечо, и белый камень ему кажется

горячим. Он любовно смотрит на такие знакомые и родные

черты мраморного лица и мысленно произносит: "Милая,

прекрасная девочка. Извини. Разве могу я с тобой расстаться,

моя последняя любовь? Здесь твои грезы. Они сбылись и

воплотились в "Лебедице".

Он не услышал, как вошла Маша, возбужденная,

радостная. Расцеловала его и сразу, не переводя дыхания:

- Ну как твой лебедь? - И замерла перед композицией,

испаряющей специфический запах глины. Лицо сияет, в глазах

озорная смешинка. - А он довольно агрессивен.

- Что ты, Машенька, это благородная и добрая птица. Он

целует. Ты погляди на лицо девушки, всмотрись. Ей приятно?

Или... больно?

- Приятно. А теперь хватит вкалывать. Оставим их

вдвоем - лебедя и лебедицу - и пойдем ужинать.

Они вошли в гостиную, где в центре стола

демонстративно возвышалась бутылка портвейна.

- В честь чего? - спросил Алексей Петрович.

- У меня сегодня гонорар. Решила по этому поводу

устроить пир. А это тебе. - И она подала мужу носки.

- Спасибо, девочка. - Он грустно улыбнулся и поцеловал

ее горячую щеку. - К сожалению, у меня гонораров не

предвидится.

214

- И не нужно сожалеть: у тебя есть пенсия, у меня

зарплата да плюс гонорары иногда набегают. Будем жить - не

тужить, - с нарочитой беспечностью сказала Маша и начала

накрывать на стол.

- И все же досадно, что мы не встретились с тобой в

пору моего материального благоденствия.

Алексей Петрович с грустью вздохнул, и Маша правильно

поняла его вздох. Она вообще умела тонко улавливать его

душевное состояние и настроение, иногда безошибочно

читала его мысли по выражению лица, по голосу. "Он

переживает, сокрушается", - подумала она.

- Не досадуй, родной. Материальное благополучие -

дело третьестепенное. Вдвоем мы выстоим назло всем

мафиозным демократам, миллионерам и американским

лакеям. У нас есть главное - наша любовь, вечная,

неугасимая, святая. Она нам поможет не просто выжить, а

выстоять в жестокой войне.

Он осенил ее благодарным взглядом, тихие глаза его

блеснули влагой, бережно, как хрупкую драгоценную чашу, взял