(Цедербаум), и Рязанов (Гольденбах) и целый легион таких же

"пламенных революционеров" - вершителей судьбы России.

Возглавлял масонскую ложу Троцкий (Бронштейн).

- Вы, несомненно, правы в том, что во главе революции

стояли главным образом евреи, - как бы мягко соглашаясь,

проговорил Иванов. - Но ведь народ пошел за коммунистами,

поддержал революцию. А почему? Потому, что жил русский

народ - рабочие, крестьяне - в нищете, в бескультурье. Это я

знаю из жизни своих односельчан, из рассказов стариков. А вы

можете поверить - я носил лапти.

- Но вы родились уже в советское время.

- Да, но не коммунисты повинны в том, что мужик был

темен, нищ, полуголоден. Коммунисты пообещали ему земной

рай, он и пошел за ними. Пошла беднота. Справный

крестьянин, а таких было немало, противился. Особенно когда

его силком в колхоз загоняли. Вроде того, как нынешняя власть

насильно загоняет народ в рынок. Обманывали и тогда,

обманывают и теперь. Погрязли во лжи по самые уши. Вот

теперешняя желтая пресса, или сионистская, как ее называет

мой генерал, на все лады расписывает, как хорошо жилось в

России до революции и как плохо в советское время. А я

думаю, что хуже чем сегодня в России никогда не было. Хотя

много всякого лиха пережил наш народ - и ордынское иго, и

шведских рыцарей, и смутное время Лжедмитрия. Нашествие

Наполеона и Гитлера. Все было: кровь, слезы, пожары и

другие ужасы. Но оставалось государство, держава

оставалась, ее фундамент не разрушался. А нынешние

перестройщики разрушили фундамент.

- А мне кажется, фундамент еще цел и не потеряна

последняя надежда, - сказала Маша. - Хотя то, что происходит

с нашей страной сейчас, похоже на кошмар, на жуткий сон, где

все лишено логики и смысла, поставлено с ног на голову. И

самое страшное, что народ - хотя это уже не народ, а сборище

безвольных, лишенных разума человечиков - позволяет

безропотно собой манипулировать.

- А кто его лишил разума? - быстро отозвался Иванов. -

Вы, пресса. Телевидение. Радио. Впрочем, извините - вашей

газеты это не касается. Но сколько их, патриотических газет?

Раз, два и обчелся. А тех, сеющих ложь, дурман, разврат, - их

сотни, если не тысячи. Мой генерал утверждает, что вся

169

желтая пресса находится на содержании Запада или фонда

Горбачева, хотя это одно и то же.

Маша молчала, погрузившись в невеселые думы. Взгляд

ее, устремленный в пространство, казался отсутствующим, и

сама она была какой-то другой, печально сосредоточенной,

напряженной, сжатой, как пружина. Иванов, с восхищением

глядя на нее, как бы зримо, осязаемо ощущал углубленную

работу ее мысли и ни словом, ни жестом не смел потревожить

ее. Наконец Маша, как бы очнувшись, подняла на него взгляд,

улыбка смущения только на миг сверкнула в ее грустных

глазах, отчего суровое лицо ее сразу потеплело, оттаяло.

Устремив на Иванова тихий печальный взгляд, она медленно,

словно продолжая свои тяжелые думы, проговорила:

- Вы сказали, что разрушен фундамент. Какой

фундамент вы имели в виду? Социализма? - Последнее слово

она произнесла с подчеркнутой иронией.

- Совсем нет. Я имел в виду духовную, нравственную

основу. Разного рода наполеоны, гитлеры для нашего народа

были внешними врагами, интервентами. Против них

поднимался весь духовный, патриотический потенциал народа,

и была это главная сила, которую не сумели одолеть

чужеземцы. Обратите внимание: ни Наполеон, ни даже Гитлер

не имели "пятой колонны", которая бы вонзила нож в спину

России. Их наследники это учли и все предусмотрели. Они

заранее, на протяжении многих лет создавали в нашей стране

"пятую колонну", ядро которой составляли сионисты, а

попросту евреи. - Он вдруг поймал себя на мысли, что

повторяет слова генерала Якубенко. - И начала она

действовать с подрыва фундамента, духовного растления не

одного, а многих поколений. Начали с изоискусства:

абстракционисты, авангардисты; проповедь уродства,

безобразия. Потом в музыке: там уже пошла откровенная

бесовщина - поп, рок и тому подобная мерзость. Все это денно

и нощно заполняло эфир и телеэкраны. Шло массовое

духовное растление, запрограммированное, организованное,

поощряемое отечественными и западными "авторитетами".

Они наступали нагло, цинично, без опаски, пользуясь

поддержкой и покровительством самых высоких властей -

Хрущева, Брежнева. Когда под фундамент заложили

достаточно тола, когда внедрили в сознание людей бациллы

духовного СПИДа, тогда и произвели тот взрыв, который

назвали "перестройкой".

170

- Все это так, и я с вами согласна. Взрыв произошел,

фундамент поврежден, но не разрушен.

Маша посмотрела на него с глубокой солидарностью, и

теплая улыбка затрепетала на ее влажных губах. Произнесла

тихо и нежно:

- Теперь я вижу: мы единомышленники. Я очень-очень

рада этому. Иметь верного друга-единомышленника - это

большое счастье. - Она расчувствовалась. Глаза загорелись и

осветили розовой вспышкой лицо, голос задрожал: - Простите

меня за банальность, но это искренне: у меня такое чувство,

что я знаю вас очень давно.

- Я верю, потому что и сам испытываю такое чувство. -

Он хотел признаться, с каким трепетным волнением ждал ее,

но не решился.

- Мне пора. Настенька ждет. Когда теперь встретимся?

- После праздника, - с непринужденной сердечностью

ответил Алексей Петрович.

- Какой праздник вы имеете в виду?

- Завтра воскресенье, 23 февраля - День Советской

Армии.

- Ах, да... Армии, которой нет.

- Она еще есть. И праздник ее будет. Мы с генералом

договорились пойти к вечному огню у Кремлевской стены.

Почтим память...

На прощание он вручил ей куклу, которую купил вчера в

"Детском мире". Она протянула ему руку, узкую, нежную с

крепким пожатием, не отпуская его руки, сказала:

- От души поздравляю вас с праздником Советской

Армии. - Смутилась в нерешительности. Потом порывисто

обняла его и поцеловала в щеку.

3

День 23 февраля 1992 года будущие календари назовут

"кровавым воскресеньем". К нему готовились по обе стороны

политических баррикад. Народ России помнил этот день, как

праздник своих Вооруженных Сил, которыми он всегда

гордился. Службу в армии прошла большая часть мужского

населения, и потому в каждом доме, в каждой семье этот день

воспринимали как всенародный праздник, с ним связывали и

героический подвиг в годы Великой Отечественной, и память о

жертвах той страшной, невиданной по жестокости войны. По

обычаю в этот день люди шли к Вечному огню, чтобы

возложить цветы на могилу неизвестного солдата. Чтоб

171

повиниться перед ним за свои малодушие, беспечность,

нерешительность и глупость, позволившие без сражений

оккупировать свою Родину претендентами на мировое

господство. У доведенных до отчаяния обманутых и

деморализованных "пятой колонной" людей, растерянных

перед наглостью и цинизмом оккупантов, еще теплилась

надежда на свою армию, на то, что у ее офицеров и солдат

пробудятся

чувства

человеческого

достоинства,

профессиональной гордости и гражданского мужества. Этого и

боялись оккупационные власти, и мэр Москвы Попов с

благословения президента Ельцина закрыл плотной стеной из

сотен самосвалов и грузовиков, из тысяч омоновцев,