буду любить всегда. И если тебе понадобится помощь - дай

знать, не стесняйся. Я с радостью .. - осеклась она и вдруг

84

порывисто поцеловала его в щеку. А он стоял перед ней,

растерянный и смущенный, и не находил слов в ответ на ее

признание, и в то же время понимал, что "выстрел" ее прошел

мимо.

Глава пятая

ЗВЕЗДА ЛЮБВИ ПРИВЕТНАЯ

1

Новый, 1992 год Алексей Петрович встречал в семье

Дмитрия Михеевича Якубенко. Генерал жил вдвоем с женой в

двухкомнатной квартире в большом доме на площади Победы.

Из окон была видна Поклонная гора, вокруг которой еще

недавно бушевали страсти: быть или не быть там мемориалу в

честь победы над гитлеровским нашествием, а если быть, то

каким? Якубенко уговаривал Иванова предложить свой проект

на конкурс - мол, тебе, фронтовику, и карты в руки, - но

Алексей Петрович категорически отказывался, ссылаясь на то

что это не его "жанр", что он не монументалист, что тут нужен

вучетичевский размах. И высказывал уже не новую,

родившуюся еще при жизни Вучетича идею перенести в

Москву из берлинского Трептов парка бронзового солдата с

ребенком на руке и мечом, разрубившим фашистскую свастику.

Страсти улеглись, перестройка отодвинула идею с памятником

куда-то на задворки старанием сионистской прессы,

юродствующей над нашей победой, над воинской доблестью и

славой, над памятью павших и горькой судьбой доживающих

свой век в нищете и позоре ветеранов Великой Отечественной.

У Якубенко не было детей. Встречать Новый год, кроме

Иванова, они пригласили своего лечащего врача и "друга дома"

Тамару Афанасьевну, работающую в военной поликлинике.

Это была миловидная вдовушка, муж которой погиб в

Афганистане незадолго до вывода советских войск из этой

многострадальной исламской страны. Тамаре Афанасьевне

шел сорок пятый год, то есть она вплотную приблизилась к той

возрастной черте, когда говорят "бабе сорок пять - баба ягодка

опять". Тамара Афанасьевна в полной мере соответствовала

народному изречению: она принадлежала к категории людей,

наделенных оптимизмом от рождения. Чувство радости жизни,

умение владеть собой, не поддаваться унынию в самые

трагические дни - составляли черту ее характера. Даже смерть

любимого человека не смогла сломить ее, и она стоически

85

перенесла эту мучительную трагедию. В дни печали и

житейских невзгод она любила повторять строки своей

выдающейся землячки Леси Украинки:

"Да, я буду сквозь плач улыбаться.

Песни петь даже в горькие дни,

Без надежды надеясь смеяться.

Прочь, унылые думы мои!"

Генерал Якубенко не однажды советовал Иванову

жениться.

- Это пока у тебя есть силенки и здоровье, ты все

хорохоришься, свободой своей холостяцкой наслаждаешься, -

увещевал друга Дмитрий Михеевич. - А заболеешь,

одряхлеешь, как тогда? Так и будешь околевать в этом своем

шалаше? Воды некому будет подать. То-то и оно. В наши годы

надо почаще вперед смотреть.

- У тебя и невеста, стало быть, на примете? - иронически

шутил Иванов.

- И невеста. Бесподобная будет жена. Врач по

профессии. Великолепный специалист-терапевт. Обаятельная

женщина. Для нашего подлого времени - ангел, хранитель и

утешитель.

- Вот именно утешителей я и опасаюсь, поскольку не

нуждаюсь в утешении. А они - утешители, все равно будут

утешать, то бишь - не для меня. Как говорят, это мы уже

проходили.

И чем сильней противился Иванов, тем настойчивей

старался Якубенко надеть на друга семейный хомут. С этой

целью и была приглашена встречать Новый год Тамара

Афанасьевна. От супруги Дмитрия Михеевича она имела

полную информацию об Иванове, как о потенциальном женихе

и человеке положительном по всем статьям. На Алексея

Петровича, который с некоторой долей иронии и любопытства

рассматривал приготовленный ему хомут, Тамара

Афанасьевна произвела приятное впечатление. Ниже

среднего роста, пепельноволосая блондинка с постоянной

доверчивой улыбкой на круглом, мелком здоровом лице,

сохранившем естественный румянец, она напоминала

общительную воспитательницу детского сада. В светло

голубых притягивающих глазах ее сияло мечтательное счастье

и готовность быть полезной людям. Маленький рот ее с резко

очерченными и слегка накрашенными губами постоянно

обнажал мелкие жемчужины зубов. Пушистый пепел волос

придавал ей беззаботную легкость и беспечность. И это

86

впечатление усиливал птичий щебечущий голосок, теплый,

ласкающий, как дуновение июльского ветра. И все это

выглядело естественно, без нарочитости и манерничания. Да и

одета она скромно, хотя и элегантно: серый костюм - пиджак и

юбка - хорошо вырисовывал ее еще не полную, но склонную к

полноте фигуру. Маленькие уши украшали две капельки

солнечного янтаря. Такая же капелька нанизывала

единственное колечко.

Вместе с генеральшей Тамара Афанасьевна побывала

на выставке и сделала Иванову комплимент, впрочем,

довольно тактично, без восклицательных восторгов. Ей

искренне понравилась "Первая любовь", но, пожалуй еще

больше понравился сам автор, о котором она потом сказала

супруге Дмитрия Михеевича: "Он какой-то святой". Слова эти

генеральша передала генералу, а Якубенко не замедлил

передать их "святому", который в ответ весело и раскатисто

расхохотался. Он не чувствовал в себе никакой святости, не

понимал, что именно имела в виду Тамара Афанасьевна,

назвав его "святым человеком"?

Пили шампанское и коньяк: у генерала были

доперестроечные запасы. С закуской обстояло поскромней:

провожали полуголодный год, встречали голодный.

Рассказывали анекдоты и пели песни - русские народные,

фронтовые. Тамара Афанасьевна обладала приятным

голосом. Пела украинские "выйди коханая працей изморена

хоть на хвилиночку в гай", "Ихав казак на вийноньку". Супруги

Якубенко помогали. Иванов слушал. Он любил песни, они

всегда жили в его душе, даже иногда в мастерской напевал

сам себе, а в компаниях стеснялся. Хоть и голосом, и слухом

не был обделен. Он наблюдал за Тамарой Афанасьевной, как

она поет, и считал, что в песне раскрывается душа человека, и

заключал: душа врачихи добрая, открытая, характер

покладистый, бесхитростный и общительный. С такой,

наверное, легко. Даже не веселая песня в ее исполнении

звучала весело и задорно: "Ридна мати моя, ты ночей не

доспала, ты водыла мене на зори в край села..."

В час ночи гости простились с хозяевами, отказавшись

смотреть новогоднюю телебесовщину, и вместе вышли на

безморозный пустынный Кутузовский проспект, по которому

пробегали редкие такси и еще более редкие частники,

решившие подзаработать в новогоднюю ночь. Именно

частника и удалось им поймать. За сотню деревянных рублей

он отвез их по домам. В машине они тягостно молчали,

87

разговор почему-то не клеился. Впрочем, Тамара Афанасьевна

изъявила робкое желание посмотреть портрет Дмитрия

Михеевича, на что Иванов ответил, что в гипсе смотреть его не

интересно, что надо было раньше, когда он был еще в глине,

что глина - жизнь, гипс - смерть, а мрамор - бессмертие, а

потому надо теперь ждать, когда он переведет из гипса в

мрамор, а возможно, и в бронзу: вопрос еще не решен.

У подъезда ее дома Тамара Афанасьевна не спешила

отпускать его руку, спрашивала, сверкая веселой дружеской

улыбкой:

- Так когда же вы обессмертите Дмитрия Михеевича?