согласились на чай, и она ушла на кухню.

Какое-то время уныло молчали. Наконец Василий

Иванович спросил:

- Скажите, Константин Харитонович, что же дальше... с

Россией? Или уже покончено?

- Не совсем. Чубайс, конечно, со своей дьявольской

приватизацией разорил экономику на долгие времена. Грачев

разорил армию. Все это по плану Вашингтона и Тель-Авива.

Но им пока что не удалось осуществить свою главную и

последнюю цель - лишить нас ядерного потенциала. Потому и

хотят отделить от министерства Генштаб, а министром

поставить гражданского человека и обязательно своего, вроде

Кокошина, чтоб легче было захватить или нейтрализовать

ядерное оружие. Вот когда они достигнут этой цели, с Россией

и вообще с русскими будет покончено и, возможно, навсегда.

- Вы говорите страшные вещи. Этого не произойдет. Не

могу поверить, - взволнованно сказал Василий Иванович.

- Будем надеяться, что не произойдет.

Таня принесла чай, весело спросила:

- Ну как, все стратегические проблемы решили?

- Всего лишь обсудили, - ответил Силин.

Было уже поздно, и Таня предложила отцу остаться у нее

заночевать. Он согласился. Прощаясь с Силиным в прихожей,

Таня вполголоса сказала:

- Звоните, заходите. Не теряйте надежды и верьте в

свою мечту: мне она нравится.

Она подтянулась на носках и поцеловала его в щеку. А он

растроганно произнес:

- Спасибо, дорогая Танечка, - впервые назвав ее по

имени, и добавил: - У вас прекрасный отец.

Когда отец и дочь остались одни, Таня спросила:

- Ну, как тебе мой гость? - Ей очень хотелось знать

мнение отца, которому она всегда доверяла.

- Твой большой друг? - шутливо напомнил ее слова

Василий Иванович. - Первое впечатление положительное.

Мужик твердый, капитальный, со светлой головой. А в

остальном, как говорится, надо пуд соли съесть. А У тебя что,

на него серьезные виды?

- У него на меня... Он сегодня сделал мне предложение.

- И ты что ответила?

- Пока решила повременить, разобраться.

420

- Это верно, с таким делом спешить не следует. Хотя и

тянуть волынку тоже ни к чему. Как я успел заметить, он тебя

обожает. А как ты? Ты его любишь?

- Мне он нравится. На фоне современных мужиков он -

заметная личность во всех отношениях.

- Даже "во всех"? Тогда, я думаю, дело идет к

положительной развязке. - Василий Иванович легко вздохнул

и, как бы размышляя вслух, продолжал: - Коль он сумел

растопить твой душевный лед, значит у него доброе горячее

сердце. Тебе уже не двадцать, а годы ой как быстро летят, как

в той песне: "а годы летят, наши годы как птицы летят, и

некогда нам оглянуться назад". А может, и не надо

оглядываться. Решай. Тебе решать - тебе жить.

4.

Знакомый адвокат предложил Силину два билета в

Большой театр на сольный концерт обладателя великолепного

баса Владимира Маторина. Сам адвокат по какой-то причине

не смог пойти, и чтоб не пропадали билеты, решил услужить

Константину Харитоновичу. Тот с благодарностью принял

подарок - все-таки Большой театр, тем более концерт

состоится в Бетховенском зале, в котором Силин никогда не

был. Лишь однажды по телевидению он видел, как в

Бетховенском зале Большого театра Ельцин собирал своих

лакеев под маркой творческой интеллигенции,

демократическую шваль, большинство из которых составляли

представители "богоизбранного народа". Концерт приходился

на субботу, и Таня с радостью согласилась пойти в театр.

Был холодный осенний день, дул колючий, жесткий

ветер. На девятом троллейбусе они доехали до конечной

остановки - Детского мира, а там пешочком минут за семь

добрались до Театральной площади. Небольшой, но уютный

зал, вмещающий в себя три сотни зрителей, был заполнен до

предела. Так как места в билетах не были указаны, Таня и

Силин сели в третьем ряду, причем Константин Харитонович

расположился у самой сцены, обтянутой вишневого цвета

шелком, чтобы своей могучей фигурой не заслонять сцену от

позади сидящих. Зрители, в основном люди среднего возраста,

но были и пожилые и совсем немного молодежи. И все

почтенные, даже добродушные, видно, искренние любители

искусства и поклонники талантливого певца, звезды, так

внезапно засверкавшей на вокальном небосклоне. Ни Силин,

ни Таня до того ничего не знали об этом артисте, даже имени

421

его не слышали - В. Маторин. Кто такой, откуда? В программе -

арии из опер. В основном, Мусоргский.

Силин давно не был в театрах вообще, а в Большом тем

более, потому что попасть туда было не так просто. Таня,

одетая в свое новое, нарядное платье, которое впервые

надела в тот злопамятный вечер-банкет, когда обстреляли их

машину, немножечко стеснялась своего богатого наряда. По

скромным манерам и некричащим нарядам она догадывалась,

что среди зрителей тут нет "новых русских": классику, особенно

отечественную они не приемлют. Силин шел на этот концерт с

превеликой охотой и радостью, потому что с ним была

любимая женщина, которую он теперь уже называл просто по

имени: Таня, Танечка, Танюша.

И вот вышел на сцену уверенной быстрой походкой

богатырского телосложения человек с черной бородой и усами,

с густыми, тщательно зачесанными, со стальным отливом

черными волосами, полнолицый, с тихой, приветливой

улыбкой добрых глаз. Взгляд Тани сосредоточен на нем: своей

богатырской фигурой, скромной, доверчивой улыбкой и

открытым взглядом он напоминал ей рядом сидящего Силина.

Она не обратила внимания на концертмейстера, просто не

заметила хрупкую, очаровательную, уже не молодую, но еще и

не пожилую женщину, одетую скромно: черное платье с белым

воротничком, потому что Таня не спускала глаз с певца. А

Силин заметил концертмейстера и невольно сравнил ее с

Таней, найдя между ними разительное сходство.

Зал напряженно притих. И вот прозвучали первые

аккорды рояля, вспугнувшие настороженную тишину, их

подхватил могучий многокрасочный голос певца,

стремительно, как водопад, хлынувший в зал, и дивное

творение двух русских гениев - Пушкина и Мусоргского - арии

из оперы "Борис Годунов" - колдовской силой пленили

зрителей, врываясь в души, поднимали ответный ураган

чувств. Гибкий, как ветер, то плавно журчащий ручьем, то вдруг

взметенный вздыбленной волной, голос захватывал

одновременно и сердце, и разум, и безраздельно овладел ими.

И уже не Владимир Маторин, а Борис Годунов изливал свою

черную преступную душу:

Тяжела десница грозной судьбы,

Ужасен приговор души преступной.

Окрест лишь тьма и мрак непроглядный...

Таня трепетно прижалась к Силину, словно желая

передать ему свои мысли и чувства, слиться воедино. "О ком,

422

о чьей преступной душе, сотворившей тьму и мрак

непроглядный вещает певец?"

И в ответ на ее мысли, как тяжкий стон, вырываются и

захлестывают крутым накатом вещие слова могучего таланта:

Глад и мор, и трус, и разоренье.

Словно дикий зверь рыщет люд зачумленный.

Голодная, бедная стонет Русь...

Силин прикоснулся своей ладонью к Таниной руке, нежно

погладил ее, взволнованно прошептал: "Это о нашем

времени". А громоподобный голос артиста, сверкающий

множеством оттенков и граней, изливал слушателям - далеким

потомкам той давней смуты, современникам новой, более

страшной трагедии России, покаянную исповедь окаянного

царя Бориса: И лютым горем, ниспосланным Богом