этот его "поступок" расстроил и возмутил Светлану. Суслов
командовал идеологией, культурой, перед ним заискивали
карьеристы из числа писателей, артистов, художников,
жаждущих наград и почестей. А этот "непрактичный и
странный" Иванов пренебрег выгодной сделкой, сулившей,
кроме карьеры, и хороший заработок, и продолжал лепить
либо обнаженных женщин ("для души"), либо кладбищенские
надгробия (для заработка). Светлана вначале пыталась
ревновать его к натурщицам, и тогда он предложил ей
позировать ему. В ответ она возмутилась:
- Ты что - чокнулся? Чтоб я, голая, перед мужчиной, даже
если он и муж - ни за что.
Это его огорчало и поражало между ними холодок
отчуждения, а иной раз высекало ревнивую искру
подозрительности: перед мужем стыдишься, а перед
любовником... Насчет любовников у Иванова не было никаких
доказательств, кроме предположений, когда жена
возвращалась домой поздно и торопливо объясняла, что была
в театре с подругой. Он верил. Духовная близость непременно
рождает и плотскую. И наоборот.
Он не любил праздной потери времени, на юг отдыхать
ездил лишь один раз с женой и малолетним сыном и весь
месяц маялся от безделья. С тез пор Светлана ездила на
курорты с сыном. В одну из таких поездок у Светланы был
курортный роман, о чем Алексей Петрович случайно узнал от
сына. Он не опустился до выяснения подробностей и
семейного скандала, просто принял к сведению, как
неприятный, огорчительный факт. Спали теперь в разных
комнатах. Семейная трещина медленно расширялась.
39
Большая размолвка произошла между ними, когда
Иванов отказался делать памятник Свердлову. Заказ на этот
"престижный" монумент получил его покровитель-академик. В
то время Алексей Петрович был всецело поглощен
переоборудованием склада под свою мастерскую. Академику
тогда шел восьмой десяток, он плохо видел, часто болел, но
уцепился за этот заказ с присущей ему алчностью: поставить в
центре Москвы памятник первому президенту большевистской
России он считал высоким почетом. И конечно, рассчитывал,
что памятник от начала до конца будет сделан Ивановым,
которого на этот раз - впервые - он пригласил в соавторы. А
Иванов даже раздумывать не стал, сказав категоричное "нет!".
Расстроенный потерей такого заказа академик слег в
Кремлевскую больницу и навсегда порвал с "неблагодарным
учеником". Если академику Алексей Петрович даже не счел
нужным объяснять причину своего отказа, то Светлане,
которая обрушилась на него с упреками и нелепыми
обвинениями в лентяйстве, обывательщине, не внимании к
интересам и нуждам семьи, он, выведенный из терпения,
гневно сказал:
- Под угрозой казни я не стану делать памятник этому
палачу, антихристу, душегубу! Ни за какие блага никто не
заставит меня продавать свою совесть и честь! Да, да, я
честный русский художник и патриот. Только тебе этого не
понять.
- Но кто тебя заставляет быть соавтором? - пыталась
уговорить Светлана. - Пусть будет автором академик. Ему
слава, а тебе деньги. Поставь такие условия.
Это было превыше его сил. Она не понимает, не хочет
понять. Для нее деньги - главное. И он вспылил:
- Да разве в деньгах дело!?
- А в чем? Ты можешь объяснить? - уже теряя
самообладание, наступала Светлана.
- В Свердлове, - с дрожью в голосе выпалил он. - Ты не
хочешь понять и толкаешь меня на бесчестье. А честь не
имеет цены, честь не продается. Но тебе это не понять.
Это была последняя капля в горькой чаше их отношений.
Они расстались. Памятник Свердлову воздвигли в центре
Москвы без участия Иванова и академика. Но не долгой была
судьба этого бронзового палача казачества: в девяносто
первом митинговая толпа свалила вместе с Дзержинским и
Калининым и Свердлова.
40
Алексей Петрович любил одиночество, избегал шумных
компаний и не имел постоянных настоящих друзей, которые
"на всю жизнь", за исключением, пожалуй, двух. Один из них -
генерал-лейтенант Дмитрий Михеевич Якубенко, Герой
Советского Союза, его взводный фронтовой командир - был
старше Иванова тремя годами. Дружба их в буквальном
смысле скреплена кровью - оба были ранены в одном бою,
оба потом лежали в одном госпитале и после поправки
одновременно вернулись в свою часть, в которой и закончили
войну и продолжали дружить до последнего времени. Не
схожие ни характерами, ни вкусами, они тем не менее
искренне любили друг друга, хотя и нередко спорили,
расходились во взглядах на жизнь и события, тем не менее
уважали привычки, взгляды и вкусы друг друга. Другим
настоящим другом Алексея Петровича был епископ Хрисанф -
в миру Николай Семенович Еселев - земляк Иванова. Этот был
моложе на десять лет, и познакомились они, когда Николай
Семенович ходил еще в сане архимандрита. С тех пор минуло
лет семь, а дружба их крепла с каждым годом. И как ни
странно, до сегодняшнего дня у Иванова не нашлось случая,
чтобы свести и познакомить генерала с епископом, хотя и тот и
другой нередко бывали в мастерской скульптора, но ни тот ни
другой не изъявляли желания познакомиться, а сам Иванов не
знал, найдут ли общий язык ветеран партии, кондовый
коммунист и противник коммунистической идеологии -
представитель высшего духовенства. Генерал, как и епископ,
вышел из крестьянской семьи и тоже был крещен. Оба имели
высшее образование - один окончил военную Академию и
затем преподавал в ней будучи профессором, другой -
духовную Академию и тоже имел ученую степень. Когда лет
пять тому назад Иванов восторженно рассказывал генералу о
своем друге епископе, тот ревниво морщился:
- Не понимаю, что у тебя общего с этим попом?..
- Во-первых, он не рядовой священник, он архиерей, то
есть по-вашему тоже генерал, - отвечал Иванов и просвещал: -
Епископ - это как бы генерал-майор, а архиепископ - это
генерал-лейтенант, митрополит - считай генерал армии, ну а
патриарх - церковный маршал. Разница лишь та, что в армии
маршалов пруд пруди, а в русской православной церкви - один
- патриарх всея Руси. Во-вторых, он образованный,
эрудированный интеллигент, интересный, мыслящий человек.
Иванов сказал Инне правду, что в ближайшие два дня он
хочет закончить портрет генерала. Лет двадцать тому назад
41
Алексей Петрович вылепил небольшой портрет, в три четверти
натуры, бюст генерала Якубенко и подарил ему в день его
пятидесятилетия. То был моложавый цветущий генерал с
мужественными приятными чертами лица и упрямым вихрем
тщательно ухоженных волос. Два десятка прошедших лет
наложили свой отпечаток на бравого генерала. Некогда чистое
цветущее лицо пробороздили морщины, в посуровевшем
взгляде появились черточки задумчивой грусти, в мудрых
глазах выразилась тихая усталость и боль. Дмитрий Михеевич,
свободный от службы и общественных дел, все чаще
заглядывал в конце рабочего дня в мастерскую Иванова "на
огонек", чтобы обменяться мнением о событиях сумбурно-
трагических перестроечных лет. За все, что творилось в стране
в эти годы, он болезненно переживал и постоянно испытывал
потребность излить душу близкому человеку. У Иванова он
находил полное понимание и поддержку. Оба они считали, что
в стране произошел контрреволюционный переворот,
организованный, тщательно спланированный западными
спецслужбами - американским ЦРУ и израильской Моссад.
Совершен переворот вопреки воли народа, в интересах