Сколько ни звала Рея, тот упрямо молчал, пока я его на балконе случайно не нашла. Там холодно было и ветрено немного. Призрак безразлично взглянул на меня, так что под землю захотелось провалится.

Все-таки у него страшные глаза. Когда пустые.

– Что это за город такой? – попытка не пытка. Главное, чтобы голос не подвел. – Необитаемый?

– Нет, почему же, – призрак отвечал так, как будто меня здесь не было, а он неторопливо-задушевную беседу с пустотой здешнего серо-душного мирка вел, – здесь даже люди живут. И умирают. А есть те, кто уже… Ну, как я, только свободные от обязанностей. Спокойный город. И тихий.

Рей замолчал на некоторое время, не дождавшись ответа, а потом уронил голову на шаткие перила. Очень-очень хотелось спросить, о чем у него так болит – а видно было, что болит – но страх быть бестактной влезал некстати.

– Плохо мне здесь, понимаешь? – признался Рей неохотно, не выдержав моего пронзительно-неловкого взгляда. – И хорошо, и плохо. Город на границе мира, в который я так хочу отойти… – призрак снова осекся и как-то смущенно глаза спрятал. – Извини, я гружу тебя этим… Ною тут, как девчонка.

Между тем, я понимала. Впервые, наверное, в жизни, я понимала что-то по-настоящему серьезное. Ему выговориться было некому все эти сотни лет. Как он с ума не сошел – вообще неразрешимая загадка для моего разума. Человеческого.

Но Рей для такого еще потрясающе молодцом держится.

– Не расстраивайся, – а прозвучало глупо. Я положила руки ему на плечи. – Ну… Может, как-нибудь… тебя туда…

– Гиблая затея, – он сразу вздрогнул от этих слов и мгновенно отвернулся, покачав головой. – Прости… больная тема. Ты бы обо мне не пеклась, справлюсь как-нибудь сам. О тебе бы кто позаботился.

Я в совершенном и странном до рези в желудке замешательстве уже было хотела уйти с балконам оставить его одного, наверное. Уж больно Рей был сложным последнее время, и кидало его резко из настроения в настроение. Из характера в характер даже.

– А вот не верь ему особо, – послышалось хитрое на ухо, – это профессиональное, девкам головы дурить красивыми фразами. Ты подвох-то уже небось заподозрила? Не обижайся, он убить тебя не хочет, просто привычка такая.

Призрак, конечно все это слышал, и даже почти сподобился Роню за хвост ухватить, но тот проворной оказался.

– Рей. Обычно это людям говорят, что они в масках запутались. Не думала, что и у призраков в театральной шелухе нужда есть. Нет, теперь-то я понимаю, начальство, долг и все такое… Ладно, ясно. Откровений я от тебя не требую. Только не обманывай. Это отвратительно же.

– Он – не будет, – Рей махнул рукой в сторону уголька. – А я буду отвратительным. И верить мне тебя никто не просит.

Обиделся. Ушел. Несколько сотен лет. Ребенок ребенком.

Иероним, все еще настойчиво жужжащий над ухом, заметил, что призрак дело говорит, и велел слушаться, пока предупреждают. Я тогда всерьез не восприняла. Слишком много бестолковых сведений, забивших голову. И ничего не понятно.

Подозрительный шелест деревьев я списала на ветер. Это незнакомое место – тут все подозрительное. И тут же сбежала с балкона. Все же.

Продолжая слушать курс обучения о Рони, который говорил, что призраков часто так треплет из одного настроения в другое, потому то они как таковые – безликие размытые субстанции. И заодно добавил, что как раз поэтому влюбится в них нельзя, что меня изрядно успокоило.

– Интересно, а сбежать отсюда получится? – не задумываясь, вслух вопросила я, уже и не вслушиваясь невежливо в болтологию уголька.

И тут же щеку ядовито обожгло пощечиной, так что аж голова в сторону дернулась и на губах металлический привкус… Меня никогда ведь по лицу не били.

Поэтому я даже не поверила сначала, медленно сползая по стенке и хвастаясь за шаткую пыльную тумбочку. Ударили так, что даже в голове звенело.

И, интересно, за что?

– Чтобы больше заикаться об этом не смела, – стукнуло в ушах холодной сталью. – Ясно?

Угол обзора сузился, оттого что в глазах слегка потемнело. Я сквозь зубы Рея куда-то послала, хватаясь за голову. Для девушки – слишком грубо, если не вульгарно. Но то чувство, когда тебя лицом в грязь втаптывают, а сейчас меня именно оно жгло, – было хуже любой обиды.

Решила, что с места не сдвинусь, пока призрак, по крайней мере, прощения не попросит. А к вечеру, наверное, нальется у меня под глазом великолепный сиреневый фингал. Меня аж передернуло, как представила. Буду перед зеркалом рыдать. Хотя все равно меня здесь никто не увидит.

Послышались удаляющиеся шаги, потом скрип какой-то, и Рей снова в комнату вернулся. Страшно захотелось отползти куда-нибудь подальше, потому что вставать пока особой охоты не было.

Призрак присел рядом, настойчиво и без особого сочувствия и предупреждения развернув меня щекой к себе, приложил лед, так что я вздрогнула от неожиданности.

– Пошел к черту. Никакой помощи от тебя не хочу. Ты такой противный, что меня тошнит. Уйди, уйди, – бормотала я, пытаясь отбиться от нежелательной заботы, и не успокоилась, пока голову мне не задрали так, что дышать трудно стало, а говорить и вовсе невозможно.

– Я могу быть сколь угодно хорошим, но приказы начальства, каковы бы они не были, выполнять обязан, – глухо отрезал призрак. – Когда ты поймешь наконец, буду рад. Но ударил я тебя лишь по своему усмотрению. Готов об заклад биться – это было не лишним, на руках тебя носить не буду, и полное право имею, в конце концов, – он как-то резко, растерянно даже, осекся.

Может, ничтожность своего оправдания осознал наконец.

Да все с ним ясно. Возможно, ему и плохо чертовские в этом мире, но… Но сетует Рей, только чтобы разжалобить и в доверие втереться. Профессиональный синдром, да? Мерзость.

На самом-то деле призрак весь себе на уме. Или на поводке у начальства.

Он весь, почти насквозь, – фальшивка. Да еще и бесформенная.

– Пусти, – изрядно вывернувшись, потребовала я, – мало того, что синяк теперь будет, так еще и отбморожение заработать недолго.

Он, вздохнув, выпустил. Кончики пальцев скользнули по мокрой от растаявшего льда щеке. Пробрала неприятная дрожь, и страшно захотелось что-то обидное сказать.

– А тебя вообще никто не любит, и не нужен ты никому. И ведешь себя, как марионетка.

Он слушал молча, не поднимая глаз, и выглядел притом, как сильно провинившийся ребенок, только я покупаться не очень спешила, хотя знала, что так говорить не очень-то тактично. Просто сердце требовало мести. Избалованное сердце.

Но осеклась я в свою очередь тоже довольно резко, потому что меня прервал странный шум. Из фильмов про гигантских пауков.

И, признаться честно, очень хотелось, чтобы в фильмах этих их озвучивали неправильно, и звук на самом деле знамением нечто безобидное. Зря, кстати.

Потому что Рей в следующее мгновение дернул меня на себя, зажав рот рукой, что очень правильно сделал, иначе бы я неминуемо завизжала и обрекла бы себя на черт еще знает, насколько плачевную участь.

Не то, что бы я боялась пауков, нет. Я целовала даже одного на спор как-то. Но то, что можно было увидеть из открытой балконной двери… это просто язык не поворачивался назвать никак иначе, как монстром. Насекомое было просто гигантское, на огромных волосатых ногах и с какими-то клещами около рта.

Я тут же вспомнила, как паук мастерски своих жертв обезвреживает. Чуть-чуть яда и паралич а так же съедение чуть ли не заживо – обеспечено. И вот тут-то меня начала бить самая настоящая крупная дрожь.

Гигантский паук остановился. И стало так тихо, что слышно было только тиканье несуразных часов где-то в глубине квартиры. И мое не в меру шумное сбитое дыхание. Нервы медленно сдавали.

– Щ-щ-щ… – прошептал на ухо Рей.

Не знаю, почему, но меня это немного успокоило. Паук неспешно двинулся дальше.

– Прости, – глухо и не совсем осознанно буркнула я, когда шипение и гулкие удары паучьих ног перестали слышаться совсем.

Во всей этой ситуации больше виновата, наверное, все-таки я, а Рей, хоть и понятия не имею, зачем, сделал для меня все, что мог, так ему еще за это и досталось. Что бы там я себе не думала про его душонку.