копьем. И неслись эти бычки, как буйный ветер в степи.

— О превеликий Мажан-Арамазд! — воскликнул Каранни. — Какое

потрясающее зрелище!

— А у моего отца, — сказала тикин Лор, — люди творят еще большее

чудо: уже несколько лет, как они ездят верхом на лошадях.

— Что? — удивился Каранни. — Люди садятся на коня? Как эти люди на

бычков?!

— Да, божественный. Привязывают ему на спину особую подушку и

садятся. Неужели не слыхал?

— Нет, не доводилось. Значит, мужчина и конь!..

— Да, царевич, мужчина и конь. И так это красиво, когда они, слившись

воедино, мчатся во весь дух.

— Они могут так и в бою участвовать на коне?

— Конечно, божественный. Воины моего отца часто приезжают из Арцаха к

нам в Сисакан верхом на лошадях. И вид у них очень воинственный. Нам такое

непривычно, но, видимо, мужчина на лошади — это большая сила.

Каранни выразил желание немедленно попробовать свою силу, сесть на

коня. Они подъехали к крепости. Удивительное это дело — человек на коне!..

Надо непременно побывать в Арцахе. И как можно скорее!..

Они прежде вошли в храм, где сисаканские жрецы готовились к

ритуальной церемонии. Царевич, не сдержав своего нетерпения, подозвал

шурина:

— Подыщи мне хорошую арцахскую лошадь. Ты уже ездил на коне, а?

Пробовал?..

— Нет, пока не доводилось, божественный, — отвечал Татан, — но видел,

как это получается у других. В войске у тестя своего не раз видел.

Арцахские конники успешно одолевают в стычках своих противников

егимаис-еранцев. Последние теперь, как завидят всадников моего тестя,

сразу разбегаются врассыпную, бросая при этом все, что у них есть.

Каранни не мог дождаться, когда наконец окончится церемония и он,

покинув храм, тотчас отправится в Арцах.

* * *

Властитель Сисакана родоначальник Шатлойс и тикин Лор остались в

крепости, а Татан выехал сопровождать Каранни в его поездке по соседним

провинциям.

В горах, где брала начало бурная речка, которая потом, спускаясь

ущельем в долину, впадала в Ерасх, располагалось окруженное крепостной

стеной селение Диц Майри. Едва они пересекли крепостные ворота, Каранни

послал гонца к властителю Арцаха Багарату Дола, мол, садись на коня,

приезжай немедленно и возьми с собой еще всадников, да побольше...

Крепость Диц Майри зажата в медно-бурых скалах. Из ближних пещер

раздалось воронье карканье и эхом отозвалось в селе. Каранни вышел к реке.

С того берега сельский староста громко прокричал слова приветствия. Татан

таким же манером ответил ему. Сельчане вскоре перекинули деревянные мостки

через реку. Староста со всеми домочадцами, да и весь люд тоже ринулись по

мосткам и, едва ступив на другой берег, бросились в ноги царевичу.

Каранни спросил:

— Как он, мост-то ваш, надежный?

— И мост, и село мое очень надежны, божественный! — отвечал

распростертый на земле староста. — Приказывай, государь наш!

Каранни вскочил в колесницу и направился к мосту. В прозрачной воде

он увидел свое трепещущее отражение. Выходит, боги благословляют его

приезд!..

Престолонаследник успел отметить, что сисаканские армяне отличаются

некоторой странностью. Их словно бы ничто не удивляет. Нет у них и особой

приверженности богам, нет и страха перед оными, и поминают их редко. Как

бы для виду они у них, эти боги. Тикин Лор говорит, что превыше всего

сисаканцы почитают женщину, хранительницу очага. Богоравна та хозяйка

дома, которая может испечь хороший хлеб.

Просо и пшеницу, коих здесь мало, и ячмень, которого достаточно,

обжаривают, затем насыпают в каменную ступу, измельчают, провеивают, потом

мелют на мельнице и уж из муки пекут этот особый, тонко раскатанный хлеб в

печах, вырытых прямо в земле и выложенных гладким, отполированным камнем.

Царевичу очень нравилось, что сисаканцы уважительны и добропорядочны,

свято чтут долг и обязанность.

Из Диц Майри хорошо просматривалось довольно обширное поле, заботливо

возделанное и уже засеянное.

Ночь провели за пиршеством.

Каранни специальной грамотой утвердил, что впредь Диц Майри

объявляется городом.

Дальше путь лежал в Арцах.

Сисакан край лесистый, и потому местами колесницы рабам приходилось

нести на себе сквозь бездорожную чащобу, а распряженных коней они при этом

гнали перед собой...

Три дня довелось провести в долине реки Вараракн. Тут еще многие

семьи и жили в пещерах, храмов не возводили, все обряды отправляли тоже в

пещерах, а поклонялись, как правило, скалистым глыбам, дыбившимся у

родников.

Каранни, весело улыбаясь, похлопал по плечу Каш Бихуни.

— Привез бы сюда с собою одну-другую из своих жен, глядишь, помолясь

на эти священные скалы, одарил бы тебя потомством.

— Э-э, — засмеявшись, махнул рукой верховный военачальник, — уж если

от такого быка, как я, нет плода, от камня и вовсе ждать нечего. Так уж

суждено, прогневил, видно, бессмертных, они и карают...

На поклон к престолонаследнику явились старейшины родов, обитающих в

окрестных горах. Одежда на них из козьих шкур, вид у всех решительный и

непокорный.

— Где ваши жилища? — спросил Каранни.

В ответ заговорили все разом и очень громко:

— Вон в тех самых высоких скалах, государь наш, видишь? Где еще снег

не стаял.

— Говорите потише, — попросил Каранни. — И не все разом.

Оглядев собравшихся, он обратился к тому, кто показался ему старше

других:

— Ты говори. Один только ты.

— Мне говорить? — удивился человек. Сняв с головы козью шапку, он

сунул ее под мышку, прокашлялся, чуть продвинулся вперед и... загремел как

гром: — Я, который есть жертва бога Тибуна, я, постелью которому служит

медвежья шкура, я, у коего семь жен и девяносто девять потомков, имею к

тебе жалобу!..

При упоминании бога Тибуна Каш Бихуни насторожился. Этого бога

почитают на его родине, расположенной у истока реки Тер Мадон. Неужели эти

люди оттуда?.. Он обратился к громовержцу:

— Эй, раб Тибуна, ты родом откуда?

— Предки мои каскейцы, но они еще в седьмом колене до меня бежали со

своих мест и угодили сюда.

— От кого бежали-то?

— Не знаю, господин. Да и неважно это сейчас. Не уводи разговора в

сторону... Так вот о жалобе. — Он показал на стоявших в сторонке людей. —

Наша жалоба на них. Они не кашки. Местные они, издревле здесь живут...

— Что, притесняют вас? — спросил Каранни.

— Да. Воры они. Скот у нас крадут. Девушек умыкают...

Обвиняемые тут же загалдели:

— Враки. Не верь им, государь. Безбожники они. Их бог — бездушный

камень. Камню поклоняются. Разве это люди? Явились сюда, захватили наши и

без того скудные пастбища и нас же называют ворами! Сами они воры. А что

до девушек ихних, так ничего не поделаешь, сами бегут к нашим парням.

Распалясь, они стали размахивать палицами, кидаться друг на друга,

того и гляди, разразится драка. Каранни вскочил с места, и гвалт тут же

оборвался. Старейшины бросились ему в ноги, но, даже распростертые, они

перекидывались грозными взглядами.

Царевич знал о том, что между родами и племенами его страны нет мира,

что в раздорах они порой доходят до кровопролитных стычек. И все больше

из-за пастбищ. Сисаканские пастухи лето проводят в высоких горах, а зимой

спускаются вниз. Тут все и начинается.

Каранни думал уже о том, чтобы разделить и пастбища и пашни. Между

родами и семьями установить твердые границы владений и таким образом

устранить причину вечных столкновений и свар. Но и царь-отец, и особенно

верховный военачальник Каш Бихуни не соглашались с ним в этом. Они