– Ты с ума сошел?! У тебя же нога вывихнута! – возмутился белый юноша.

– Помоги мне взобраться на вершину горы, дорога каждая минута! – ответил индеец, опираясь на руку Томека.

– Здесь нам не взобраться, – возразил Томек. – Лучше обойти гору кругом, до тропы…

– Если мой бледнолицый брат хочет убедить меня, что наша встреча была случайна, то… поможет мне как можно скорее взобраться на вершину горы, – нетерпеливо сказал навахо.

– Ну-ну! Что ж, попробуем!.. – вздохнул Томек, с опаской посмотрев на крутой склон.

Шаг за шагом карабкались они по косогору. От усилия и боли лицо молодого навахо побледнело и покрылось испариной. То и дело он спотыкался и падал, хотя Томек изо всех сил поддерживал его. Не обращая внимания на острую боль, волоча по земле вывихнутую ногу, индеец упорно отказывался передохну́ть – он спешил на вершину горы.

Томек уже почти выбился из сил; ноги подгибались, рот с трудом ловил воздух, а ведь было проделано всего полпути. Но индеец, видимо, знал здесь каждый кустик; вместо того чтобы взбираться на гору напрямик, он выбрал дорогу наискось, находя неизвестные Томеку удобные проходы. И вот уже выступ, на который они упали с вершины, в нескольких десятках метров справа.

Индеец все больше выказывал тревогу. Неожиданно он присел на склоне. Заслонив ладонью глаза от солнца, он долго всматривался в расстилавшуюся перед ними волнистую прерию.

– Угх! Есть, есть, вон там, на востоке! – воскликнул он, указывая рукой.

Томек напряг зрение. Вдали, на небольшом возвышении, он увидел всадника, глядящего на вершину горы.

Молодой навахо замахал руками, громко закричал на неизвестном Томеку языке, но таинственный всадник стоял неподвижно, словно каменное изваяние. Слишком далеко было до него, чтобы он мог услышать этот крик. И заметить их на темно-зеленом склоне он тоже не мог. Томек понял, что, если бы навахо находился сейчас на вершине, на обломке скалы, всадник прекрасно бы видел его на фоне светлого неба.

– Он не может нас ни увидеть, ни услышать, – крикнул Томек, обращаясь к своему спутнику.

– Выстрели вверх из револьвера! Он наверняка услышит выстрел! – откликнулся навахо. – Скорей, скорей! Смотри, он уезжает!

И впрямь всадник уже стал спускаться с холма; скакун его все быстрее устремлялся к границе Соединенных Штатов.

– Стреляй! – закричал навахо, хватая Томека за руку.

Томек хотел достать револьвер, но так и не нащупал рукоятку: кобура была пуста.

– Я потерял револьвер: наверно, выпал из кобуры, когда мы дрались! – воскликнул он.

– Ищи скорей – или я опозорен! – с отчаянием взмолился индеец.

Томек, словно у него появились свежие силы, бросился к скале, где предполагал найти потерянный револьвер. Спотыкаясь, ползя на четвереньках, он добрался до основания большого обломка скалы. Руками попытался ухватиться за его край, но, даже встав на цыпочки, не смог дотянуться. Он был слишком измучен, чтобы взбираться по почти отвесной скале, и решил найти проход, по которому спустился, неся на плечах бесчувственного индейца. Наконец это удалось, и он очутился наверху скалистого обломка.

После коротких поисков он увидел свой черный револьвер на щебне, покрывавшем склон. С торжествующим криком схватил оружие, но, к несчастью, ствол был забит землей. Пока Томек прочистил его шомполом, всадник, ветром мчавшийся по прерии, очутился напротив одинокой вершины. Томек поднял револьвер и выстрелил пять раз подряд. Но, увы, таинственный всадник не услышал выстрелов. Как раз в этот момент он скрылся за поворотом горы, заглушившей эту пальбу.

Томек понял, что больше ничем не может помочь. Чтобы не терять времени, он не стал перезаряжать револьвер, а сунул его в кобуру и направился помочь индейцу, взбиравшемуся по склону горы.

Стойкость молодого навахо и то упорство, с которым он карабкался наверх, вызвали уважение Томека.

Томек был сообразительным парнем. Он не сомневался, что индеец очутился на одинокой горе для того, чтобы встретиться с таинственным всадником. И встреча, надо думать, была важная, если он кинулся в смертельную схватку, предположив, что Томек выслеживал его по приказанию шерифа Аллана.

Немало потребовалось времени, пока они добрались до вершины. Индеец просто изнемогал. И рана на голове, и вывихнутая нога причиняли значительную боль, но он делал вид, будто не обращает на это никакого внимания. Видимо, все время думал только о таинственном всаднике, потому что не успели они очутиться на вершине, как он сразу бросился к северному ее краю, откуда хорошо была видна прерия на американской стороне.

Томек и навахо напрягали зрение, высматривая всадника. Однако его нигде не было видно. Индеец еще больше помрачнел. Наконец он прервал молчание:

– Может ли мой белый брат найти ружье?

– Сейчас. Наверное, стоит у скалы. Пусть мой краснокожий брат подождет меня здесь, – ответил Томек.

Ружье было на месте. Томек с легкостью нашел его. Это было старое, уже довольно изношенное оружие. Томек тщательно его осмотрел; он знал, что неказистые на вид ружья трапперов[12] и краснокожих отличаются иногда большими достоинствами. На длинном стволе ружья виднелись насечки. Так по обычаю Дикого Запада отмечалось число убитых врагов. Томек посчитал насечки. Их было тринадцать подряд, потом, поодаль, еще четыре.

Индеец был слишком молод, чтобы все насечки на стволе ружья относились к его победам. Вероятно, унаследовал ружье от прославленного воина. Но уже то, что юный навахо имеет такое ружье, доказывает – среди своего племени он человек непростой.

Придя к такому выводу, Томек решил внимательно присмотреться к навахо, поэтому возвращался осторожно, прячась за обломками скал. Так он смог подойти к навахо незаметно. Индеец сидел на земле и, опершись локтями о колени, уткнулся лицом в ладони.

Томек изумился: неужели краснокожий плачет? Невероятно. Слезы никак не вязались с его мужественным поведением. И все же Томек не ошибся: из-под судорожно прижатых к лицу пальцев текли слезы. Навахо и правда плакал. Были ли это слезы боли, отчаяния или разочарования? Этого Томек не знал, но понял, что подглядывать за человеком в минуту его слабости неблагородно. Он осторожно отступил назад и только спустя какое-то время вернулся к спутнику.

Сидя на земле, индеец поправлял волосы, растрепавшиеся во время борьбы. Рядом лежал обрывок рубахи, которым Томек перевязал ему рану. На лице индейца уже не было видно волнения, так прекрасно он владел собой. Увидев Томека, он произнес:

– Мой белый брат нашел ружье. Хорошо. Мне уже пора, я должен спешить.

Томек положил ружье рядом с краснокожим и сказал:

– Ты плохо сделал, мой краснокожий брат, что снял с головы повязку. Из раны еще идет кровь.

Навахо посмотрел на него. Он долго вглядывался в глаза белого юноши, но, видимо, так и не обнаружил в них хитрости или коварства, потому что грустно улыбнулся и ответил:

– Краснокожие больше всего нравятся бледнолицым тогда, когда кости краснокожих белеют в прерии. Все индейцы для бледнолицых – паршивые собаки, цепляющиеся за землю, которую хотят иметь белые. Навахо, апачи и сиу умеют биться с врагами. Я – навахо. И если кто-нибудь из белых или краснокожий полицейский, служащий у белых, встретил бы меня, раненного, в прерии, то доставил бы к шерифу как человека, подозреваемого в нападении. Я сказал это потому, что ты, мой брат, приехал сюда из-за Большой Воды, чтобы взять с собой белую скво, и скоро уедешь с ней на свою родину.

– Я уже много раз слышал, как подло ведут себя белые люди с индейцами, но никак не думал, что среди вас нашлись предатели, служащие угнетателям. Ведь американская земля принадлежит вам, это ваша родина.