– И этому делу можно помочь, – сказал офицер. – Я еще не сказал вам о том, что выявило следствие. Дело в том, что хунхузы выдали своего шпиона, находящегося на нашем берегу Амура. Это старый паромщик, которого зовут капитаном Вангом. Он донес банде и о вас.

– Ах, лицемер! – воскликнул Томек. – Во время переправы я обратил внимание на интерес, проявленный им к нашим вьюкам!

– Стоило бы надеть ему петлю на шею, – буркнул боцман.

– Будьте спокойны, он понесет заслуженное наказание, – заверил офицер. – Я уже написал приказ об его аресте. Несколько моих людей готовятся в путь. Паром капитана Ванга находится недалеко от вашего лагеря. Поэтому один из вас может сейчас же ехать с солдатами.

Смуга незаметно улыбнулся. Сотник Тухольский сообщил им о хунхузском шпионе только тогда, когда уверился в том, что путешественники не претендуют на награду.

Помолчав немного, Смуга сказал:

– Раз дело представляется так, нам остается только дать официальные показания о нападении хунхузов.

Офицер сразу же принес письменный прибор. Смуга продиктовал Томеку содержание заявления, из которого вытекало, что сотник Тухольский спас охотничью экспедицию or нападения хунхузов.

Четверо путешественников подписали заявление.

Сотник не скрывал своей радости. Он тщательно спрятал документ в карман.

– Я возьму вас в Нерчинск специальным поездом, – сказал он благожелательно. – В больнице Нерчинска работает европейский врач, и я подам соответствующий рапорт его высокопревосходительству генерал-губернатору, чтобы у вас не было никаких осложнений с полицией. Думаю также, что вами заинтересуется господин Нашкин. Я ему шепну несколько словечек. Ведь это он назначил награду за поимку хунхузов.

Путешественники украдкой обменялись многозначительными взглядами.

– Кто такой этот Нашкин? Это кто-нибудь из полиции? – равнодушно спросил Смуга.

– Сразу видно, что вы иностранец, – ответил офицер. – Это сибирский миллионер. Он разбогател на меховой торговле и неплохо сдирает шкуру с местных жителей.

– А почему он интересуется делом нападения на строителей железной дороги? – спросил Томек.

– Хунхузы тяжело ранили его племянника, инженера на строительстве, – пояснил сотник.

– Ах, вот как? – удивился Смуга. – Мы вам благодарны за вашу протекцию. Помощь господина Нашкина может нам пригодиться в Нерчинске.

– Его высокопревосходительство генерал-губернатор и Нашкин, конечно. будут вам очень благодарны за лояльное сотрудничество с русскими военными властями. Ведь вы пострадали в борьбе с преступной бандой!

– Прежде всего мы отдаем себя под ваше покровительство, – ответил Смуга. Он удовлетворенно подмигнул друзьям. План поездки в Нерчинск становился вполне реальным.

– Кто из вас отправится с моими людьми вниз по реке? – спросил сотник Тухольский, тоже вполне довольный путешественниками.

Смуга притворно задумался.

– Думаю, что в лагерь надо отправить Удаджалака, – ответил он, и, обращаясь к индийцу, добавил: – Расскажете господину Броуну и Павлову обо всем, что с нами случилось.

– А что нам делать с лошадьми? – вмешался боцман. – Ведь не везти же их в Нерчинск?

– Вашими лошадьми займется комендант лагеря на первой железнодорожной станции, – предложил Тухольский. – Рано утром оттуда в Читу уезжает на специальном поезде заместитель главного инженера. Мы поедем вместе с ним. Я сейчас отдам распоряжение, а господин Удаджалак пусть приготовится в путь. Казаки отправятся еще сегодня.

Офицер вышел из барака. Смуга воспользовался случаем, чтобы посвятить Удаджалака в свои дальнейшие планы. Они должны вывезти ссыльного из Нерчинска, предварительно переодев его и загримировав, причем во время поездки он будет пользоваться фальшивым паспортом. На предпоследней остановке беглец должен сойти с поезда, скрыться в тайге и дожидаться там, пока они не подоспеют с лошадьми. Потом они проберутся поближе к лагерю, где беглец будет надежно спрятан в тигровую клетку.

Не прошло и часа, как наши путешественники попрощались с Удадажалаком, желая ему удачи. Томек непринужденно болтал с сопровождающими Удаджалака казаками, а боцман даже выпил с ними «посошок» на дорожку.

Томек стоял у открытого окна. Вслушиваясь в размеренный стук вагонных колес, он с любопытством смотрел на проносившиеся мимо пейзажи Забайкалья. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались горные хребты, высота которых не доходила, однако, до линии снегов. Отдельные горные цепи, лишенные ясно выраженных граней, представляли из себя широкие плоскогорья, между которыми вырастали куполообразные вершины. Время от времени среди густой сети лощин с пологими склонами, поросшими лесом, показывались «островки» типично степного пейзажа. Сибирская тайга на территории Забайкалья встречается с монгольской степью, которая двумя языками, открытыми к югу, далеко проникает в тайгу; на западе это селенгинский клин, а на востоке – аргунско-ононский. Степные районы, с характерной для них растительностью на южных, каменистых склонах врезаются в царство тайги далеко на север, почти до пределов Якутии; тайга в свою очередь выходит далеко на юг, вплоть до реки Ингоды и даже кое-где доходит до засушливых степей южного Забайкалья.

Видимо, в наследство от отца Томек получил страсть к естествознанию; он тщательно изучал виды растений и животных, встречавшиеся ему по пути; оказалось, что они присущи как сибирской тайге, так и монгольским степям амурско-уссурийского района и даже высокогорным областям.

Географические вопросы в уме Томека постепенно уступили место трагическим для поляков воспоминаниям, связанным с южной оконечностью Байкала, называемого бурятами священным морем. Под влиянием внезапного волнения Томек обратился к друзьям.

– Отсюда недалеко уже до Мишихи[58] на берегу Байкала... – сказал он по-польски, но сразу же спохватился и умолк, вспомнив, что они не одни.

Кроме Смуги, с удобством расположившегося на овчинах, разостланных на диване вагона, и дремавшего боцмана, в купе находился заместитель главного инженера. Он ехал по делам строительства в Читу к генерал-губернатору. Это был пожилой человек с длинной седой бородой. Сотник Тухольский представил его звероловам как Станислава Красуцкого. Заметив его испытующий взгляд, Томек смутился. Внезапно проснувшийся боцман открыл глаза и спросил на русском языке:

– Ты что-нибудь сказал?

– Я говорю, что отсюда рукой подать до Байкала, – повторил Томек, тоже по-русски, благодарный боцману за то, что тот сохранил самообладание.

– Ну и что с того! – пробурчал моряк, пожимая плечами. – Подумаешь, важная причина для того, чтобы будить человека!

– Не обижайтесь на своего молодого друга. Байкал для поляков своего рода священное место, – вдруг отозвался молчавший до сих пор инженер Красуцкий.

– Почему же это? – удивился боцман.

– Несколько лет назад группа польских ссыльных, находившаяся на берегах этого озера, подняла бунт. Ссыльные, принадлежавшие к другим национальностям, никогда не отважились бы на подобный шаг. Поэтому все поляки, приближаясь к Байкалу, вспоминают героев, погребенных в тайге под Мишихой, и других, убитых в Иркутске!

– Скажите, вы тоже поляк? По какой же причине вы решили жить в Сибири? – грубовато обратился к инженеру боцман.

– Сначала я здесь находился в качестве ссыльного. Потом мне удалось закончить в Петербурге Институт инженеров путей сообщения, и я приехал сюда в поисках хорошего заработка. В Сибири я прожил почти сорок лет.

– Вы постоянно работаете на строительстве железных дорог? – спросил Томек.

– А как же! – подтвердил инженер. – Мне кажется, что постройка железной дороги облегчает ссылку нашим соотечественникам.

– Несомненно, ваши соображения не лишены основания, – вмешался Смуга. – Неужели вы находились здесь во время польского восстания на берегах Байкала?

– Нет, на Байкал я попал несколько лет спустя, но тогда здесь еще очень часто вспоминали трагедию поляков.