– Легат Лайл прибыл по вашему приказанию, сэр.

Пожилой человек, сидевший спиной ко мне за столом, обернулся, и у меня дух перехватило от удивления.

– А, Джон Лайл, – сказал он, встал из-за стола и подошел ко мне, протягивая руку. – Давно не виделись, не так ли?

Это был полковник Хаксли, заведующий кафедрой прикладных чудес в Вест-Пойнте и единственный мой друг среди офицеров. Не раз по воскресеньям я отсиживался у него дома, отдыхая от гнета мертвой дисциплины.

– Полковник… – Я пожал ему руку. – Я хотел сказать, генерал, сэр. Я думал, что вы умерли.

– Мертвый полковник становится живым генералом. Неплохо звучит. Нет, Лайл, я только считаюсь мертвым. На самом деле я ушел в подполье. Они всегда так объявляют, если пропал офицер. Так лучше для общественного мнения. Ты тоже мертв, разве не знаешь?

– Нет, не знаю, сэр. Впрочем, это не играет роли. Как хорошо, что вы с нами, сэр!

– Хорошо.

– А как вы… я хочу сказать, вы здесь… – Я смущенно замолчал.

– Как я попал сюда и стал большим начальником? Я состою в братстве с твоего возраста, Лайл. Но я не переходил на нелегальное положение, пока мне не пришлось это сделать, – никто из нас не скрывается в подполье по своей воле. Но они страшно давили на меня, чтобы я стал священником. Суперинтенданта очень тревожило, что мирской офицер знает слишком много о секретных разделах физики и химии. Так что я взял короткий отпуск и умер. Очень печально. – Он улыбнулся и продолжал: – Но ты садись, садись. Я весь день собирался послать за тобой, но день вышел напряженный. Как и все последние дни, впрочем. Только сейчас выбрал время, чтобы прослушать запись твоего доклада.

Мы сели и поболтали немного. У меня голова шла кругом. Я уважал Хаксли больше, чем любого другого офицера, под началом которого служил. И его присутствие здесь развеяло бы любые сомнения в правоте нашего дела, если бы они у меня еще оставались. Раз уж Каббала хороша для него, то для меня и подавно, и плевать на тонкости доктрины.

В конце беседы Хаксли сказал:

– Как ты понимаешь, Лайл, я тебя вызвал в этот поздний час не только для того, чтобы просто поболтать. У меня есть для тебя работа.

– Да, сэр?

– Без сомнения, ты уже обратил внимание, что среди нас мало профессиональных военных. Одни необученные ополченцы. Но это между нами, и не думай, что я недоволен моими товарищами, – каждый из них посвятил нашему делу жизнь, и для них это был более трудный выбор, чем для тебя или меня. Все они сознательно отдали себя под власть военной дисциплины, что было еще сложнее. Но все-таки нам остро не хватает настоящих кадровых солдат. Они, конечно, стараются, но у меня уходит масса лишних усилий на то, чтобы превратить Главный штаб в успешно функционирующий организм. Я буквально завален административными делами. Ты готов мне помочь?

Я поднялся:

– Я сочту за честь служить генералу в меру своих способностей.

– Отлично! Назовем тебя пока моим личным адъютантом. На сегодня все. Увидимся утром, капитан.

Я уже был на полпути к двери, когда до меня дошел смысл его последних слов. Но я решил, что генерал оговорился.

Оказалось, нет. На следующее утро я отыскал свой кабинет по табличке «Капитан Лайл», приколотой к двери. С точки зрения профессионального военного, революция имеет большое преимущество – она дает возможность быстрого продвижения по службе… Даже если жалованье поступает нерегулярно.

Мой кабинет примыкал к кабинету генерала Хаксли, и теперь я практически жил в кабинете – даже поставил раскладушку в углу, за письменным столом. В первый же день, около десяти вечера, стараясь разобрать груду входящих бумаг, я поклялся себе, что, как только разделаюсь с бумагами, первым делом напишу длинное письмо Юдифи. Но мне пришлось довольствоваться короткой запиской, потому что на самом дне груды я обнаружил меморандум, адресованный не генералу, а лично мне.

На меморандуме было написано: «Легату Лайлу», затем кто-то вычеркнул слово «легат» и написал сверху: «Капитану». Далее следовал текст:

«ДЛЯ СВЕДЕНИЯ ВНОВЬ ЗАЧИСЛЕННОГО ПЕРСОНАЛА

ТЕМА: отчет о Вашем обращении.

1. От Вас требуется со всеми подробностями описать все события, мысли, соображения, инциденты, приведшие Вас к решению присоединиться к борьбе за свободу. Доклад должен быть подробным и максимально субъективным. Доклад, составленный в спешке, слишком коротко и поверхностно, будет возвращен Вам на предмет корректировки и дополнений, а возможно, с направлением на опрос под гипнозом.

2. Ваш доклад будет рассматриваться как строго конфиденциальный, и Вы можете объявить секретной любую его часть. При желании Вы можете заменить буквами или цифрами имена собственные лиц, о которых идет речь, если это поможет Вам высказываться с полной откровенностью. Вне зависимости от всего, отчет должен быть максимально полным.

3. На время написания доклада Вы не освобождаетесь от повседневных обязанностей, но Вы должны рассматривать написание доклада как предельно приоритетную задачу. Черновик Вашего доклада должен быть представлен не позднее (далее чьей-то рукой была написана дата и время – сорок семь часов от той минуты, когда я закончил чтение; тут я пробормотал под нос парочку выражений, принятых у мирян).

ПО РАСПОРЯЖЕНИЮ КОМАНДУЮЩЕГО

полковник М. Новак,

начальник департамента психологии».

Я был крайне возмущен этими требованиями и решил, что все же сначала я напишу Юдифи. Но письмо не получалось, – как вы прикажете писать любовное послание, когда вы знаете, что его обязательно увидят чужие глаза и будут подозрительно вдумываться в смысл самых ваших нежных слов? Кроме того, пока я писал Юдифи, мои мысли вновь вернулись к той ночи у парапета Дворца Пророка, когда я впервые ее увидел. Мне показалось, что мое «обращение», как его назвал любопытный полковник Новак, началось именно с этого момента, хотя кое-какие сомнения у меня возникали и раньше. Закончив короткое письмо, я решил не ложиться, а заняться этим дурацким докладом.

Через какое-то время я обнаружил, что уже второй час ночи, а я все еще не добрался до момента, когда был принят в Братство. С сожалением я прекратил исповедь, хотя уже начал получать от ее создания определенное удовольствие, и запер рукопись в стол.

На следующее утро за завтраком я отвел Зеба в сторонку, показал ему меморандум и спросил:

– Ты работаешь на этого зануду. Зачем этот допрос? Неужели они нас все еще в чем-то подозревают?

Зеб едва взглянул на меморандум.

– Ничего подобного, – сказал он. – Хотя, конечно же, любой шпион, если он забредет так далеко, попадется на таком докладе, стоит его подвергнуть семантическому анализу. Никто не сможет лгать так долго и так сложно.

– Но тогда для чего это?

– Не все ли равно? Напиши его как следует и сдай куда надо.

Мне его реакция не понравилась.

– Сомневаюсь, что буду его дописывать. Лучше сначала поговорю об этом с генералом.

– Пожалуйста, если хочешь выглядеть дураком. Но поверь, что психоматематикам, которые будут анализировать эту писанину, твоя персона ни разу не интересна. Им даже не важно, как тебя зовут. Перед началом анализа девица пройдется по всему докладу и заменит все оставшиеся имена, включая твое собственное, на цифры. Ты для них – источник информации, не больше. Наш шеф замыслил какой-то грандиозный проект – я сам не знаю какой, и ему надо набрать для него ворох статистических данных.

Я несколько успокоился.

– Чего ж они прямо об этом не скажут? А то я решил, что этот меморандум – приказ. И естественно, разозлился.

Зеб пожал плечами:

– Все произошло оттого, что меморандум готовил отдел семантики. Если бы над ним поработали пропагандисты, ты бы вскочил с кровати на рассвете и до завтрака закончил работу – так тебе не терпелось бы отличиться.

Он добавил:

– Между прочим, до меня дошли слухи, что тебя повысили в чине. Прими мои поздравления.