Рядом стояла стюардесса с подносом в руках, стройная женщина, коротко остриженная, с удлиненным лицом и едва заметной родинкой возле носа.
— Проснитесь, мсье. Предлагаем вам завтрак, ескьюзей, муа.
Пассажир рассмеялся, протер глаза. Увидев пищу, еще раз окинул взглядом стюардессу, посмотрел на ее руки с длинными пальцами и накрашенными ногтями. Заговорил теперь уже по-русски:
— Милая девушка! Неужто я так изменился, что стал похож на алжирца? Чего доброго, меня своя жена примет за араба!
Стюардесса с родинкой у раскрылка носа чуть приподняла будто нарисованные кистью художника темные и округлые брови, выразила удивление:
— О, вы наш соотечественник?.. Сейчас немало африканцев, получивших образование в Москве.
— Я не алжирец, — рассеял ее сомнения Казыбек. — Вы, конечно, знаете Алма-Ату. Я там живу, коренной казахстанец.
— Верю, верю, — поторопилась она закончить разговор. — Кушайте на здоровье.
Она сама выдвинула алюминиевую полочку из спинки переднего кресла, расставила на ней посуду.
— Спасибо, землячка!
Казыбек удивлялся сам себе, своей находчивости и красноречию, проявленным в разговоре со стюардессой. Вообще-то он трудно сходился с незнакомыми людьми. А сейчас, едва раскрыл глаза, слова посыпались из него, будто они с этой миловидной женщиной не просто соотечественники, а из одних мест и давно друг дружку знают.
Есть между тем не хотелось, как ни старался путник вызвать в себе аппетит, глядя на аккуратные тюбики с паштетом, на ломтики хлеба с маслом и крепко заваренный чай. Откусил хлеба, пожевал, запил теплым невкусным соком. К остальному не притронулся. Когда стюардесса пришла за посудой, высказала обиду, будто давнему знакомому:
— Это что же, землячок, бастуете? Или не вкусно приготовили?
— Что вы! — запротестовал джигит. — Берегу место в желудке для московского рассольника. Надеюсь, вы не откажетесь пообедать со мной в ресторане, когда прилетим в Шереметьево?
На этот раз женщина не приняла его игры в слова. Складывая тарелочки на свой поднос, она сказала со спокойным выражением лица:
— Мужчины все щедры, пока далеки от дома. Посмотрим, что скажете, когда приземлимся.
Лицо геолога зарумянилось, он прикусил язык. На удачную шутку полагается ответить достойно. Иначе не вступай в разговор на вечную тему. Голубые глаза стюардессы смотрели на него игриво, с кокетством, и потому они показались Казыбеку кусочками неба. «Кутнуть бы с такой говорухой денек-другой в столице! Ноги словно точеные, фигурка что надо, почти невесомая походка… О таких говорят в мужском кругу: «Сама на любовь просится!»
Пока Казыбек обдумывал продолжение разговора, стюардесса удалилась. Она шла плавной походкой по узкому проходу, наклоняясь то влево, то вправо. И выглядела столь же изящной и независимой, как при первом появлении в салоне.
Казыбек покачал головой, стыдясь дурных мыслей, на миг посетивших его. Теперь его занимал только иллюминатор. Самолет шел над белогривыми облаками, такими густыми и плотными, как хлопковое поле в момент созревания. И казалось, что он вовсе не движется, а завис в одной точке. Облака лениво переваливались под крылом самолета, будто застывшие клубы пара. Иногда между ними обозначался просвет, мелькал клочок освещенной солнцем земли, изгиб реки, притемненная далью зелень леса. Где-то на краю неба вдруг сверкнула молния. Изломанные огненные линии перечертили путь. Через некоторое время плотные, слоистые тучи расступились. На смену им пришел туман, белый в вышине, словно вскипевшее молоко. И эта отгородившая землю волна испарений отошла, осталась в стороне.
Казыбек определил по времени: под ними Адриатическое море, последняя водная равнина на их пути. Пройдены северная часть Африки, аль-Джезаир, Средиземное море, остров Сардиния, Тирренское море, Апеннины. Внизу Адриатика, страна югославов…
Голубая вода сменилась зеленью лесов. Опять холмы. Вскоре пойдут поля Венгрии, затем последний горный хребет. Карпаты казах запомнил с первого полета. Пестротой отрогов они напоминали спину уснувшего тигра. Через несколько минут — граница великой и бесконечно дорогой земли.
Дрема, кажется, отошла. Теперь Казыбек чувствовал прилив сил, какой случается у иноходца в разгар бега. Любой подъем такому нипочем. Его влекло на разговор, нашелся бы собеседник…
Ближние попутчики занимались всяк собою: одни все чаще обращали взор к земле, другие продолжали безмятежно посапывать носом, откинув голову на спинку кресла. Двое, что сидели с геологом в одном ряду, пребывали в забытьи и не нуждались в развлечении словом. Еще одна пара, оба в куцых курточках и джинсах, молодой человек с бородкой и его юная спутница, устав от болтовни и смеха, приткнулись голова к голове, дали отдых языкам. И во сне бородатый придерживал рукой свою подругу за плечо.
Казыбек с любопытством и завистью поглядел на них. Ему вдруг вспомнился день, когда они с Меруерт наконец встретились после их поездки на «рафике» через перевал.
6
Да, это случилось той самой осенью или в начале зимы, когда изыскатели, закончив сезон, возвратились на свою базу, в Актас. Через несколько дней ему выпала командировка в Ускен. Надо было видеть, с каким восторгом он воспринял это поручение руководства объединения.
Едва освободился от служебного поручения, пошел искать знакомую улицу. И вот она пролегла между центром и рыночной площадью… Улица, по которой ежедневно вышагивает к институту и обратно его любовь! Чтобы унять внезапно расходившееся сердце, Казыбек перешел на другую сторону… День тот был для него везучим. Не прошло и часа, две девушки, одна с ученическим портфелем, другая с кожаной размалеванной орнаментом сумкой, выскочили из калитки. Одна из них была Меруерт. Подросла, что ли?.. А может, виной такому обману зрения модные каблучки? Девушка была одета в приталенную куртку, на голове — вязаная шапочка с хохолком. Как всегда, любая одежка ей к лицу. Сердце забилось еще сильнее. «Что сказать в первую минуту? Помнит ли она меня вообще?» Девушки, будто по сговору, перешли на ту сторону, где их ожидал смятенный в своих чувствах геолог. Не совладав с собою, готовый опять расстаться со своим счастьем на неопределенное время, Казыбек шагнул за ствол тополя. Выбора не было, она сама могла заметить притаившегося за деревом трусишку или почувствовать обращенный на себя взгляд.
— Меруерт!
— Ах, это вы?..
Похоже, она и впрямь забыла его имя.
Остановилась, кажется, обрадовалась встрече и, когда он приблизился, сама протянула руку для приветствия. Смуглое лицо ее зарделось, озаренное застенчивой улыбкой. И вместо того чтобы спросить о самочувствии, вдруг заговорила торопливо:
— Мы спешим во Дворец спорта… Айда с нами, серьезно!
Казыбек еще не пришел в себя. Он пытался сообразить: правда ли все то, что он видит сейчас своими глазами? Разве существовали какие-либо причины для отказа? Но если бы они были, язык все равно не повернулся бы изречь что-нибудь несогласное с ее желанием.
— Да, но я… — показал рукой на свой отнюдь не спортивный костюм.
Подруга Меруерт, назвавшаяся Зейнеш, затараторила, будто они были целый век знакомы:
— Костюма своего не смущайтесь. Для первого раза сойдет. А если не устоите на льду, две девушки возьмут на буксир. Поскользнетесь — не на небо лететь, на земле останетесь.
Она заразительно смеялась, и смех ее был приятен.
На коньках геолог не стоял с той поры, как учился в институте. Да и где кататься? В горах и ущельях, да и то разве на лыжах? Сделаешь несколько шагов по снежному насту с оглядкой… Удивляясь самому себе, он довольно быстро освоился на льду. Через какие-нибудь полчаса так раскатался, что Меруерт не успевала за ним.
Командировку пришлось продлить. Правда, ему всегда находилось дело в объединении. Там ценили консультации опытных практиков. Подсунули прогнозную карту района, на нее нужно было перенести данные поисковых партий за сезон. Не в последнюю очередь требовалось поразмыслить над отчетами коллег… Впрочем, за ту зиму он наведался в Ускен еще несколько раз. Своему шефу объяснял, что хочет получше посмотреть документацию прошлых лет, хранившуюся в фондах. Сначала это была отговорка, затем Казыбек так увлекся перечитыванием залежавшихся бумаг и — увы! — далеко не полностью прочитанных рапортичек с мест разведки, что в иной день опаздывал на свидание.
