Каждый день мамушка поднимала свою воспитанницу к заутрене, слуги разводили огонь в камине, приносили кувшин с нагретой водой, Констанция терла лицо и руки душистым черным мылом, чистила зубы кусочком замши, полоскала рот водой с разбавленным вином. У юной женщины должно быть сладкое, благоуханное дыхание, и Констанция не хотела остаться беззубой, как Алиса. По святым праздничным дням княгиня наряжалась в шелк, парчу или бархат, в будни накидывала на полупрозрачную муслиновую шемизу красивый, расширяющийся к подолу блио из итальянского сукна или египетского хлопка, завязывала на талии длинный расшитый пояс. Свои густые золотые волосы Констанция, как и полагается замужней даме, убирала с помощью служанок под белую льняную повязку, закрепляя ее золотым обручем.

Днем Констанция молилась, постигала княжеские хозяйственные обязанности и изучала историю, географию, жития святых и прочие важные науки. Дама Филомена показывала ей, как вышивать церковные покровы, Жермена учила танцам, пению и игре на лютне, Анри заставлял перескакивать на Кайсаке-Молнии через пни и ограды, а ловчий Пьер посвящал в тонкости соколиной охоты.

Больше не приходилось, как в детстве, вскарабкиваться на подоконник, чтобы выглядывать во внутренний двор. Теперь она могла во время вышивания смотреть, как рыцари перетягивают канат, гоняют туго набитый конским волосом кожаный мяч или метают в доску топорик-франциску. Вокруг носились и заливисто гавкали добродушные, бестолковые псы Раймонда – Аякс и Гектор. Все воины были искусны и быстры, но ее Пуатье выделялся среди них, как луна среди звезд. Вот он вскочил на рыжего Буцефала и погнал его в проем ворот. Когда жеребец и всадник оказались под аркой, Раймонд схватился за огромное кольцо в каменной кладке и с помощью одних ног, сжав конские бока шенкелями, остановил жалобно заржавшего, затрепетавшего скакуна. Остальные рыцари с восторженными возгласами столпились вокруг своего могучего военачальника. Раймонд поднял голову, поймал восхищенный взгляд Констанции и по-мальчишески ухмыльнулся. Кажется, он, как Самсон, мог бы выломать городские ворота, мог бы ослиной челюстью уничтожить тысячи филистимлян или, подобно легендарному завоевателю Иерусалима Готфриду Бульонскому, мог бы одним взмахом меча перерубить шею верблюду. Мощь распирала Раймонда, он гнул на спор железные прутья, кидал неподъемные камни, устраивал дружеские потасовки, из которых сам неизменно выходил победителем, а противники – помятыми и побитыми, с вывихнутыми конечностями. Страшно было представить, на что он способен в настоящем бою.

Князь проводил свои дни в солдатских бараках, в воинских упражнениях, но в думах Констанции он был постоянно с ней. Он стал единственным родным ей человеком, помимо Грануш и Анри. Каждую минуту – пока она молилась, углублялась с отцом Мартином в тонкости богословия, зазубривала сложные правила правописания с матерью настоятельницей Анной или отдавала приказания окружающим, – Констанция осознавала, что все это она делает ради Раймонда. Она представляла себе, будто супруг постоянно любуется ею и ее поступками, совсем как Господь Бог. Только у Бога любимых чад много, а у князя она одна-единственная. Ученый каноник Мартин учил, что христианин должен жить, чувствуя себя окруженным любовью Христа, а земная любовь между супругами есть отражение небесной, и Констанция надеялась, что Пуатье точно так же постоянно ощущает их благословенную, неразрывную связь, так же чувствует, что он принадлежит ей.

Действительно, наткнувшись на свою юную супругу, князь неизменно радовался и учтиво интересовался ее здоровьем, учебой, но не успевала она ответить, как его отвлекали посторонние. Стоило приятелям затеять состязание или игру в кости, стоило женщинам завести танцы – и князю приходилось участвовать в придворных развлечениях, забрасывая занимательную беседу с супругой.

На сей раз Констанция старалась удержать его познавательными загадками:

– Кто сжигает все живое, никогда его не касаясь? Какого цвета щит, белый с одной стороны и черный с другой? Кто делает мудреца глупее, а труса храбрее?

Раймонд пожал плечами, взгляд его упорно следил за чем-то позади Констанции. Она обернулась, но ничего интересного сзади не обнаружила, только в конце галереи болтала и гоготала кучка придворных. Ну что же, если рыцарь не пожелал упражняться в схоластических головоломках, он наверняка оценит усердие супруги в науках:

– Отец Мартин учит меня законам, кутюмам и ордонансам королевства, а мать Анна преподает мне латынь, – скромно призналась Констанция.

Раймонд насмешливо приподнял бровь:

– Того гляди, моя прилежная женушка преодолеет и тривиум, и квадривиум…

Сама Пречистая Дева учила все семь свободных искусств, но Констанция вовремя спохватилась, что, в отличие от Богородицы, отпрыск изысканной Аквитании не удосужился обучиться даже чтению и письму, и торопливо пояснила:

– Ровно настолько, чтобы понимать молитвы. Я изучаю жития святых…

Но Раймонд уже засмотрелся на даму Оливию. Та правда была очень хороша, и многие мужчины заглядывались на ее фиалковые очи, но все равно обидно, что посторонняя взрослая дама отвлекла князя от успехов супруги в латинской грамматике. В надежде заинтересовать собеседника чем-то более подходящим для благородного воина, нежели дама Оливия или даже жития святых, Констанция поспешно добавила:

– …и историю завоевания Святой земли! И генеалогию правящих семейств! А еще святой отец преподает мне новую науку – геральдику: теперь все рыцари украшают свои щиты эмблемами, и следует знать значение каждой!

Княгиня благовоспитанно опустила ресницы, пусть Раймонд не думает, что она хвастается. Просто, как полагается, она гордится славными деяниями своих замечательных предков:

– Лилии на гербе Антиохии подчеркивают нашу связь с Францией, его красный и синий цвета – это цвета Пречистой Девы. Они доказывают, что в нашем роду был мученик, и символизируют правду и преданность. А крест, делящий герб на четыре поля, означает веру и защиту.

Если бы он перестал смотреть поверх ее головы, она бы описала ему кайму, гонт и символику любого из франкских гербов!

– Констанция, – Раймонд ласково потрепал Констанцию по голове так, что повязка замужней женщины съехала ей на глаза, – если мы не доглядим, ты станешь у меня ученой, как парижский школяр! Не волнуйся, я твердо намереваюсь оказаться достойным славы Танкреда, Рожера Салернского и Боэмунда Антиохийского. Скоро Киликия в этом убедится!

Констанция не сомневалась, что ее супруг – самый отважный воин в мире, наряду с ее трагически погибшим отцом, но на что далась ему армянская Киликия? Ведь самый главный и опасный враг франков – Имадеддин!

– Разве не нападал Левон вместе с Гюмюштекином на твоего отца, разве он не захватил у беспомощной Алисы Атареб, Зердану, Тель-Агди, Маарру и Кафартаб? Я верну эти крепости обратно. Необходимо обезопасить наш тыл до того, как мы сойдемся с Занги. Врагов следует всячески изводить и преследовать, пока они либо не будут побеждены, либо так измучаются и устрашатся, что сдадутся и запросят прочного мира! – Раймонд пожал плечами: – На что ваши мудрые книги, если в них такие простые вещи не сказаны?

– Пусть король Фульк убедится, что Антиохией правит герой! Горе армянским крамольникам! – Черный, носатый и усатый, как жук, Бертран потряс кубком.

– Пора показать всему Леванту, с кем они имеют дело! – согласно поддакнул с другой стороны приземистый Мэтью с широким, точно расплющенным, лицом. – Наша слава прогремит до Европы, и Раймонд Антиохийский затмит Танкреда!

Все они на поле боя без колебаний отдали бы жизнь за своего сюзерена, но в мирные дни верные соратники еще охотнее соревновались за право обыгрывать своего доверчивого и щедрого сеньора в кости и зернь. Впрочем, обязанность шамберленов, бальи и прево – залатывать финансовые прорехи, принцу негоже проявлять бережливость, он обязан мочь или хотя бы производить впечатление, что может осчастливить всех, достойных его милостей. Щедрость – привилегия истинного государя.