Муравьев проявил достаточно человечности – от­ставка была отложена. Капитан поспешил в Петров­ское.

Вот как пишет об этом новом ударе сам Невель­ской:

«Жену я застал едва только оправившейся от этой потери и тяжкой болезни. Тяжело было нам, родите­лям, видеть могилу нашей малютки на пустынной Пет­ровской кошке! Тяжко было испытание это нам, и без того отрезанным пустыней от всего света, но что делать, – эта жертва, тяжкая для нас, родителей, бы­ла данью исполнения долга, направленного к благу отечества!

С прибытием в Петровское корабля Российско-Американской компании на нем пришел из Аяна брат жены моей мичман Николай Иванович Ельчанинов, которого она не видела более 6 лет. Это свидание благотворно подействовало на жену мою в ее тяжкой горести.

Пробыв трое суток в Петровском, я отправился в Николаевское, чтобы встретить там Н. Н. Муравьева и с ним на шхуне «Восток» осмотреть бар северного фарватера, ибо ввод фрегата «Паллада» в реку более всех меня озабочивал; тем более, что при извилистых лиманских каналах и быстрых течениях ясно было видно, что паровые средства наши весьма были для этого недостаточны».

Остаток лета прошел в работах по подготовке края к обороне.

Муравьев, побывавший в Императорской гавани, познакомился там с Бошняком – ближайшим и дея­тельным сотрудником Геннадия Ивановича. Лейте­нант Бошняк, всю зиму державшийся бодро, сейчас заболел и едва мог передвигаться. Когда миновала всякая опасность для вверенных ему людей и не о чем было больше беспокоиться, нервы сдали и насту­пила реакция.

Муравьев, знавший о неутомимой, многолетней деятельности Бошняка, видя его желтым, отекшим, с потухшим взглядом, предложил ему отпуск. Решено было, что Бошняк отправится на шхуне «Восток» в Петровское, чтобы собрать вещи. Шхуна должна бы­ла возвратиться в Де-Кастри, а в начале июля от­правиться в Аян и захватить по пути лейтенанта. Бошняк просил отпустить в Петровское двух верных спутников своих, казаков Семена Парфентьева и Ки­рилла Белохвостова. С ними сотни верст прошел он по пустыням Приамурья, с ними провел страшную зиму в Императорской гавани. Получив разрешение, Бошняк, опираясь на палочку, торопливо заковылял по трапу шхуны на берег, чтобы порадовать казаков.

В те несколько дней, что стояла шхуна «Восток» в Императорской гавани, лейтенант заметно попра­вился, поздоровел и повеселел. Но каждый день Бош­няк бывал на мыске, где белели 19 свежих крестов. Он приводил в порядок могилы или просто сидел на каком-нибудь дерновом холмике и смотрел на тихие воды бухты затуманенными от слез глазами.

«Кому из сослуживцев придется побывать в этом месте тяжелых испытаний моей молодости, того про­шу не забыть тихим поклоном и крестом за меня по­чтить память моих несчастных товарищей-страдаль­цев...» – пишет Бошняк в своем дневнике.

Но вот и день отплытия. Парфентьев и Белохвостов весело тащат свои пожитки по трапу шхуны. Бошняк прощается с Императорской гаванью. Загре­мела лебедка, зашумели пары, и шхуна направилась к выходу из гавани. Медленно прошло судно мимо мыска-кладбища, бородатые казаки сняли шапки и, крестясь, поклонились умершим товарищам. Бошняк надел фуражку только тогда, когда белые кресты скрылись из виду.

Шхуна, побывав в Де-Кастри, отправилась в Пет­ровское и бросила якорь на рейде. Погода была све­жая, с моря шли волны, и бурун раскатывался белой полосой вдоль берега. Пришлось пережидать погоду, шлюпка не смогла бы пройти в залив Счастья. Но казакам не терпелось на берег. Бошняк тоже хотел поскорее побывать «дома», увидеть людей, с которыми сжился, как с родными, за годы службы в Амур­ской экспедиции. Вместе с Парфентьевым и Белохвостовым сошел он в легкую кожаную байдарку. Но случилось несчастье: гребцы оплошали, кипящая пена буруна залила байдарку, и Бошняк с казаками ока­зались в ревущих и грохочущих волнах. Головы пловцов то скрывались в пенистых гребнях, то выныривали в промежутках между валами. Но вот про­катился вал, и из пены вынырнули только двое. Еще и еще валы, и вот только один пловец борется с вол­нами недалеко от береговой отмели. Гиляки и матро­сы из Петровского вытащили изнемогающего Бошняка. Оба казака утонули.

Через несколько дней Бошняк, простившись с Не­вельским, Екатериной Ивановной и остальными, на­всегда уехал с берегов Амура.

XXVII. ПОБЕДА НАД АНГЛО-ФРАНЦУЗАМИ В ПЕТРОПАВЛОВСКЕ.

НЕОЖИДАННОЕ РЕШЕНИЕ МУРАВЬЕВА

Неприятель считал, что устье Амура не судоходно и не может служить убежищем для военных кораб­лей.

«Путешественники» Гиль и Остен ручались, что входа в реку нет ни с севера, ни с юга. Они не суме­ли раскрыть тайну Амура. Такие же сведения прихо­дили и из Петербурга. Вряд ли это случилось пото­му, что открытия Невельского хранились в тайне.

Скорее всего неприятель был введен в заблужде­ние тем, что в осведомленных кругах Петербурга не верили Невельскому и не придавали значения его от­крытиям.

И англичане и французы полагали, что весь ази­атский берег Татарского залива скалист и непристу­пен. На всем протяжении побережья иностранцам известна была только одна бухта – Де-Кастри. Англо-французы думали, что Сахалин – полуостров, Амур недоступен с моря, а главный русский порт и крепость – Петропавловск[64]. Только здесь, по мнению неприятеля, могла базироваться русская эскадра.

Существование этой эскадры в Тихом океане очень тревожило англичан. Базируясь на Петропавловск, русские корабли угрозою нависали над колониаль­ными коммуникациями Великобритании. Известно было, что русская эскадра состоит из старого, но хо­рошо вооруженного фрегата «Паллада», команда и офицеры которого отлично натренированы многолетним плаванием вокруг света. Кроме этого устарев­шего судна, в Тихом океане появился отличный, быст­роходный 52-пушечный фрегат «Диана». Корвет «Оливуца» тоже нельзя было сбросить со счета. Кроме этих судов, представлявших по тем временам серьез­ную силу, в распоряжении русского командования находилась паровая шхуна «Восток» и несколько вооруженных транспортов.

В середине лета 1854 года фрегат «Аврора» при­шел из Кронштадта в Тихий океан ускоренными пере­ходами, почти не заходя в промежуточные порты. Еще до объявления войны в Каллао «Аврора» встрети­лась с кораблями будущих неприятелей, и французы с англичанами имели полную возможность оценить боевые и мореходные качества этого отличного судна.

Военно-морские силы англо-французов на Тихом океане во много раз превышали силы русских. Но не­приятель вынужден был разбросать корабли для защиты своих коммуникаций.

Между тем у русского военного командования на Тихом океане не было определенного военно-стратеги­ческого плана, и все мероприятия ограничивались подготовкой к обороне Петропавловска и устья Амура.

Общее командование военными силами края осу­ществлял Муравьев. Старшим флотским командиром был адмирал Путятин, но он имел особое задание – ведение переговоров и заключение договора с Япони­ей. Военные действия не должны были мешать ему в выполнении этой миссии.

На совещании с Муравьевым в Императорской га­вани было решено, что Путятин на «Диане» отпра­вится зимовать в Японию, а ранней весной, по окон­чании переговоров, возвратится в лиман, к мысу Лазарева, и будет действовать сообразно обстоятель­ствам.

Фрегат «Паллада» после освидетельствования его комиссией оказался настолько гнил и расшатан, что был признан совершенно непригодным для морских походов без капитального ремонта и тимберовки, ко­торые можно было сделать только на специально обо­рудованной верфи с сухим доком. Такой верфи ни в Петропавловске, ни в Русской Америке не было.

После совещания с Путятиным Муравьев послал корвет «Оливуца» к Завойко с приказанием укре­питься и защищаться в Петропавловске. Передав этот приказ, «Оливуца» пошла в обратный путь и в море разминулась с неприятельской эскадрой, направляв­шейся громить Петропавловск. В Петропавловске ли­хорадочно работали. Завойко в этом случае оказался на высоте положения, сделав все, что было в его воз­можностях, для защиты порта, хотя возможности эти были ничтожны.