– А ничего пока, – хмуро ответил трактирщик. – Разбираются. Сольвий под стражей сидит. Хорошо, за псами его есть кому присмотреть, а то передохли бы!

– И чего вы от меня хотите? Что я должна доказать? – спросила я. – Что собаку покупали не у Сольвия, что ее хозяин лжет, или?..

– Все разом, госпожа Нарен, – Власий посмотрел на меня очень серьезно. – Потому как я нутром чую: Сольвия оболгать хотят. Кто и зачем, не знаю, но чую!

– Это нам очень знакомо… – пробормотала я. – Чуять и мы умеем… А расскажите-ка поподробнее, что за бои-то были? Разрешенные или нет?

– В том и дело, что нет, – вздохнул трактирщик, и я поморщилась.

Вообще-то собачьи бои в Арастене разрешены, но – по правилам. То бишь проводятся они в специально отведенных местах, противников разных весовых категорий выставлять запрещено, равно как чем-то опаивать, других животных, кроме собак, на площадку выпускать нельзя… Ну и бой идет до первой крови, конечно. Обходить запреты владельцы умеют, не без этого, такое и на скачках повсеместно случается, но особенно все-таки не зарываются.

А в Разбойном квартале процветают и запрещенные бои. Вот там-то уж чего только не увидишь… И, кстати, благородные господа и особенно почему-то дамы больше жалуют именно запрещенные!

Тем владельцам собак, кого поймают на месте преступления, грозит серьезное наказание, вплоть до тюремного заключения, а организаторам боев, бывает, и рудники светят. Вот только никого это не останавливает, азарт – штука серьезная! Да и деньги там крутятся немалые, насколько мне известно.

Итак, получается, что законопослушнейший с виду Сольвий Турр продал кому-то собаку, натасканную для боев. Либо продал щенка, а его после натаскали, это уже второй вопрос. И эта собака, как выходило по словам папаши Власия, вдруг отвлеклась от своего противника на площадке и бросилась на какую-то даму. Видно, слишком уж та азартно верещала!

– Сильно порвали-то ее? – спросила я между делом.

– Да не особо, – мрачно ответил Власий. – Зима же, она в шубе была. Руки выставить успела, до горла пес не добрался, оттащили. Вот что в синяках она вся – это да. И визгу было, говорят, на всю округу!

– Неудивительно… – хмыкнула я. Понимаю неизвестную даму: пришла проиграть или выиграть десяток аров, а тут на тебя собаки бросаются ни с того ни с сего! – А что, знатная женщина оказалась?

– Нейра вроде, – припомнил Власий. – Имени не говорят. Не хочет, значит, чтобы узнали, как она развлекается.

– А если она еще и замужняя, а туда с кавалером пошла… – подхватила я. – С этим ясно. Власий, а пса этого?..

– На месте прикончили, – понурился трактирщик. Собак он очень любил. – Боялись, бешеный…

– И как, проверили?

– Проверили, когда уж дело в сыскном открыли, – сказал Власий. – Сказали, не бешеный был пес.

– Но, может, это случайность? – предположила я. – Собака разъярена до предела, а тут перед носом кто-то руками замахал или закричал громко…

– В том и дело, госпожа Нарен, что пес к той дамочке хвостом оказался, грызлись они с другим! – Трактирщик налил себе еще ринта. – А потом, как расцепились, развернулся – и на нее!

– Очень любопытно… – Я действительно заинтересовалась. – А вы как-то очень хорошо обо всем осведомлены, Власий. Были там, что ли?

– Ну уж увольте, – решительно выставил он ладонь. – Такие забавы не по мне! Народ-то языками треплет, я уж все, что можно было, разузнал! Все-таки друга моего виноватят, не абы кого! Ну так что, госпожа Нарен?

– Пожалуй, посмотрим, что тут можно сделать, – кивнула я. – Но сперва я с Сольвием поговорю. А то если окажется, что он в этом деле замазан по самую макушку… Не возражайте! – осадила я трактирщика, собравшегося в очередной раз заверить меня в абсолютной непорочности своего приятеля. – Предпочитаю проверить все как следует. Но считайте, что предварительно мы договорились.

– Вот уж спасибо, госпожа Нарен! – обрадовался Власий. Рановато, на мой взгляд.

Помолчали, допивая ринт.

– Власий, – произнесла я наконец, – вы настолько уверены в своем друге, что готовы нанять меня? Вы действительно уверены, что он не воспитывал и не продавал бойцовых собак?

– Уверен, госпожа Нарен, – ответил трактирщик. Сейчас он смотрел сурово. – Уж если бы Сольвию взбрело в голову заняться бойцовыми, так он и породу бы выбрал из таких! А это…

– Постойте-ка, мне кажется, мы что-то упускаем, – нахмурилась я. – Вам, возможно, это очевидно, но я не так уж хорошо разбираюсь в собаках… Я правильно поняла, что тот пес, которого ваш друг якобы продал тому человеку – не бойцовой породы?

– А разве ж я не сказал? – поразился папаша Власий. – Вот голова дурная, это ж чуть не самое главное! Из-за чего я и уверен, что на Сольвия напраслину взвели: если он что-то делает, так уж хорошо… И из сторожевого пса бойцового воспитывать не станет!

– Но мы возвращаемся к другой возможности, – заметила я, – что пса переучили уже после продажи.

– Да не продавал он его… – трактирщик махнул рукой. – Псу не меньше шести лет, да к тому же он с хвостом, а Сольвий с самого начала, как этой породой занялся, хвосты режет!

– Власий! – остановила я. – Давайте еще раз, сначала, по порядку! И успокойтесь, я вас не узнаю просто… Всегда так подробно все рассказываете, ни одной мелочи не упустите, а теперь – нате вам! Одно забыли, другое не сказали… Что там за история с хвостами? Соберитесь и рассказывайте подробно!

Кажется, моя речь подействовала. Папаша Власий помолчал, потом снова забрал бороду в кулак и начал говорить уже спокойнее. Постепенно картина происходящего стала вырисовываться яснее.

Итак, Сольвий лет этак двенадцать назад решил не ограничиваться привычными взгляду арастенца сторожевыми псами и занялся новой породой. Вернее, порода-то сама по себе была старая, только у нас таких собак не держали, Сольвий вывез несколько откуда-то из восточных частей Арастена.

– Я поначалу на него ворчал даже, – сказал трактирщик, – привез незнамо кого, а наших мохнатых побоку? А потом он мне щеночка преподнес, ну я и…

– Прониклись, – кивнула я. – То-то я смотрю, мохнатые ваши больше вдоль забора бродят теперь, а у дома совсем другие псы. Это о них речь?

– О них самых, – кивнул папаша Власий, встал и приоткрыл дверь. – Сольвий говорит, они от пастушьих собак происходят, оттого у них в крови такое – всех в стадо согнать и сторожить. Я вот и придумал их в зал запускать. Так-то они смирные, но если кто разбуянится, мигом успокоят! Вон, видите, лежит?

Я выглянула за дверь. Посреди зала разлегся здоровенный пес, черный с рыжими подпалинами, он вроде бы спал, но нет-нет да и посматривал по сторонам – забавно приподнимались рыжие «брови». Посетители, особенно завесгдатаи, видно, привыкли к такому надзору, спокойно ходили мимо, переступали даже через кобеля, он и ухом не вел. Но стоило приоткрыться входной двери, как он мигом поднимал голову, настораживал висячие уши, проверял, кто там явился или, наоборот, собрался уходить.

Вторая такая же собака, только поменьше, сука, видимо, помещалась в противоположном конце зала. С этой забавлялся пацаненок лет четырех, внук папаши Власия, наверно, а скорее даже правнук: забирался на собаку верхом, хватал ее за морду, тянул за уши, совал ручонки в широченную пасть – мелькали желтоватые клычищи… Та не возражала, ухмылялась, только изредка отпихивала мальчишку лапами, когда слишком надоедал. И тоже следила за посетителями.

– Видите? – повторил Власий. – Детвора на них верхом катается, а они ведь здорового мужика сшибут, случись что, обучены. Говорят, такой пес может бычка свалить…

– Да, пожалуй… – протянула я, присмотревшись к собакам повнимательнее.

Они, конечно, куда меньше ростом, чем мохнатые сторожевые псы, что бдят во дворе, – мне по колено, пожалуй, – и не столь внушительны на вид… Крепкие такие, коренастые, будто литые. И я видела, какие мускулы перекатываются под гладкой короткой шерстью, какой ширины у этих псов грудь… А весят они, пожалуй, как средний человек. Такая собака если с налету грудью ударит, и то с ног собьет, а уж если вцепится… Зубы-то ого-го какие! А глаза – умнющие, на морде просто человеческое выражение читается, особенно если собака «бровями» двигает или ухмыляется. Симпатичные, в общем, зверюги. И опасные, надо полагать.