лось почти ужасом, когда она увидела нас: мы были

в грязи, в песке, и с нашей одежды на пол текли тонкие

струйки воды.

224

— Где вы были? Что с вами случилось? — в сильней

шем волнении воскликнула Леночка.

— Пожалуйста, ни слова старшим! — угрожающе про

говорил Михаил.

И когда Леночка поклялась честным словом, что она

будет нема, как могила, мы рассказали ей о нашей аван

тюре. После того в доме поднялась таинственная возня.

Леночка бегала к нам и от нас, таскала нам халаты и

сухое белье, кормила нас ужином и поила крепким чаем.

У Леночки было твердое убеждение, что крепкий чай есть

лучшее средство для предохранения от болезней.

Когда я уходил домой, Михаил с горестным видом про

стонал:

— Ну, а как же Иловайский?.. Чувствую, что завтра

провалюсь.

Но я был опьянен экзаменационными успехами и пото

му легкомысленно отмахнулся:

— Пустяки!.. Экзамены?.. Чепуха! Кривая вывезет!

На этот раз я оказался прав. На следующий день и я и

Маркович, несмотря на полное отсутствие подготовки, пре

красно сдали испытание по истории.

Остальные экзамены тоже прошли вполне благополучно.

Я больше всего боялся греческого языка. И действительно,

попавшийся мне по билету перевод отрывка из Софокла

представил для меня довольно серьезные лингвистические

трудности. Тогда я прибег к испытанному средству: в тече

ние двадцати минут, дававшихся каждому экзаменующему

ся на подготовку, я изложил в пятистопном ямбе пример

ное содержание отрывка (настолько-то я понимал текст) и

в результате получил пятерку плюс похвалы по адресу

моего «поэтического таланта».

И вот настал-таки этот незабываемый день: 1 июня

1901 года я окончил гимназию!

А еще через два дня были объявлены окончательные ре

зультаты испытаний. Все 22 ученика восьмого класса вы

держали выпускные экзамены. Мне же и Усову были

присуждены еще золотые медали. И не только медали!

Сверх того, нам обоим дали по экземпляру «Путешествия

на Восток» Николая II в бытность его наследником пре

стола — три огромных роскошно изданных тома с подха

лимским текстом и великолепными иллюстрациями. Этот

подарок был так тяжел, что, возвращаясь с гимназиче

ского акта домой, я должен был нанять извозчика.

225

В последний раз я обошел классы и здание гимназии.

Сколько в этих мрачных, неуютных стенах было пережито,

передумано, перечувствовано! Сколько зародилось новых

мыслей, трепетных надежд, горячих мечтаний!.. Мне сдела

лось грустно. В памяти невольно встали заключительные

слова из «Шильонского узника» Байрона:

Когда

На волю он перешагнул,

Он о тюрьме своей вздохнул.

Впрочем, это был лишь момент. На следующее утро все

окончившие собрались на главном мосту через Омь для

совершения традиционного в то время гимназического об

ряда: по данному сигналу все бывшие восьмиклассники со

рвали с своих фуражек серебряные гимназические гербы и

с громкими восклицаниями бросили их с моста в воду. Го

родские обыватели, сбежавшиеся на это редкостное зре

лище, хихикали и делали одобрительные замечания.

Дня через два после того ко мне зашел Маркович и

сказал:

— У меня, Иван, есть предложение: с нашей заимки в

город пригнали лодку... Соберем компанию и поплывем на

заимку по реке.

— Великолепно! — с энтузиазмом поддержал я Ми

хаила.

В тот же вечер молодая, веселая компания — Маркови

чи, их кузен Колчановский, я, Сорокин, Мариновский и

другие — всего человек десять — отплыли на большой, тя

жело нагруженной лодке из Омска. Ехать надо было свыше

ста верст, вниз по течению, и мы взяли с собой не только

надлежащее количество провизии, но также пальто, одеяла

и подушки для ночлега.

Это была совершенно изумительная поездка. До сих

пор она живет в моей памяти как одно из самых ярких

впечатлений моей юности. Да и неудивительно.

Все мы были на заре нашей жизни. Все мы только что

окончили гимназию и чувствовали себя, как птицы, выле

тевшие из клетки на волю. Все мы были очень молоды и

наивны, и будущее нам рисовалось в самых радужных

очертаниях. Оно казалось нам широкой, прекрасной аллеей,

по которой мы отныне спокойно и уверенно пойдем к ожи-

226

дающим нас успехам и победам. Все мы были полны на

строения свободы, радости, трепетного ожидания чего-то

интересного и замечательного, что должно случиться с

каждым из нас. Мы словно ходили на цыпочках, жадно

вглядываясь в туманящиеся очертания будущего.

А тут еще эта широкая, могучая река, вся горящая

в лучах заходящего солнца, эти тихо плывущие мимо нас

бескрайные степи, изредка пересеченные темными пятнами

далеких лесов, это залитое огнем высокое небо, в котором

уж начинают мерцать серебряные звезды, этот здоровый,

бодрящий, слегка пьянящий воздух, напоенный речной вла

гой и соками сибирской земли. Положительно, мы чувство

вали себя, как счастливые полубоги!..

Михаил, задумчиво сидевший на корме с рулевым вес

лом, посмотрел на меня и сказал:

— Подекламируй стихи!.. Так хорошо, что простым

языком как-то неловко разговаривать.

— Да, да, — подхватили остальные,—почитай что-ни

будь хорошее... Такое, чтоб за душу брало.

Я и сам был в поэтическом настроении. Поэтому л без

всяких отговорок согласился.

— Что бы вам такое продекламировать? — спросил я.

больше мысля вслух, чем действительно желая получить

ответ.

— Продекламируй что-нибудь свое, — подсказал Кол¬

чановский.

— Свое? —несколько нерешительно переспросил я.

Я не ломался. Мне просто казалось, что мои стихи бу

дут слишком слабы и грубы пред лицом этой чудной ве

черней природы. Но вся компания стала дружно настаи

вать именно на моем произведении, и я невольно сдался.

Я решил продекламировать песню, которую написал всего

лишь два дня назад, и слегка вздрагивающим от волнения

голосом я начал:

К далекому солнцу! В открытое море

Пусть пенятся волны кругом!

Мы песню свободы споем на просторе,

Работников песню споем!

Мы подняли знамя и выплыли смело

Из мрака нужды и обид.

Туда, где над бездной заря заалела.

Наш путь бесприютный лежит!

15*

227

Вот парус надулся, и берег проклятый

В синеющей дымке исчез, —

Теперь перед нами лишь бури раскаты,

Да волны, да тучи небес.

К далекому солнцу! Клянитесь, о братья,

Наш путь до конца совершить!

Клянитесь страданья, борьбу, и проклятья,

И голод, и холод сносить!

Клянитесь бороться с грозой непогоды,

С туманом в полуночный час!

Клянитесь, о братья. Мы — дети свободы!

Мы — воины страждущих масс!

Чу! гром прокатился... Запенилось море...

Ускорили тучи полет...

Завыл ураган в необъятном просторе...

То буря, то буря идет!

Смыкайтесь же, братья! Во мгле непогодной

Смелей ударяйте веслом.

Мы подняли знамя и с песней свободной

К далекому солнцу плывем!

Должно быть, потому, что эта песня, говорившая о

лодке, о свободе, о солнце, была слишком созвучна нашим

настроениям и нашей обстановке, моя декламация имела

большой успех. Мариновский, отличавшийся артистически

ми способностями, решил сразу же положить ее на музы