Можно ли, в самом деле, представить, - продолжает Жуковский, - человека, если только он не нравственный урод, в котором могли бы совмещаться и уживаться такая смесь и пестрота убеждений, противоположных склонностей и направлений, высоких доблестей и низменных страстей, мучительных сомнений и колебаний?» [В. Жуковский. Омар Хайям и странствующие четверостишия. 1897, с. 320.]

Французский ученый, переводчик его четверостиший, Ж. Б. Никола писал:

«Хайям, по природе нежный и скромный, предавался больше божественным созерцаниям, чем радостям светской жизни. Эта склонность к божественным размышлениям, а также метод изучения, делали из него мистического поэта, философа, одновременно скептика и фаталиста - одним словом, суфия, подобно большей части восточных поэтов» [Ж. Б. Никола. Четверостишия Хайяма. Париж, 1867, с. 37.].

Писать о Хайяме трудно, и трудность эта усугубляется тем, что о нем создано много научных и художественных произведений, как об одном из самых популярных поэтов мира. На различных языках написаны повести, романы, поэмы, драматические произведения, созданы кинофильмы, просто жизнеописания, научные исследования.

Образ Хайяма в них выписан совершенно по-разному, потому что в четверостишиях, приписываемых Хайяму, много противоречий. Кроме того, толкование произведений Хайяма во многом зависит от мироощущения и мировоззрения авторов. Одни воспринимают рубаи Хайяма как гимн человеческой свободе, воспевание радостей земной жизни, другие толкуют их как выражение мистической любви к абсолютному божеству, суфийское обращение к богу, третьи - вместе с его идейными противниками - превращают его в вульгарного проповедника пьянства и разврата, в гедониста и скептика, являющегося отдаленным предшественником буржуазной декадентской поэзии.

Современная истинная наука опровергает и то и другое. Она утверждает, что Хайям не был ни суфием, ни правоверным мусульманином, но также не был ни гедонистом, ни скептиком. Он любил земную жизнь, стремился глубже ее понять и поставить науку на службу человеку, побольше взять у жизни, побольше наслаждаться ее благами.

Этическим идеалом его была личность вольная, свободомыслящая, чистой души философствующий человек. Главные черты этого человека - мудрость, любовь, жизнелюбие и бодрость. Эти качества неустанно на разный лад и воспевает Хайям в своих четверостишиях. Часто прибегая к образу вина, он превращает его в яркий символ жизнелюбия и веселья, в тайный язык жизнелюбов или же в стрелу, ранящую в самое сердце ханжей - духовенство, фанатиков и суфиев-мистиков. Он пьет, но это воспринимается читателем как протест против существующих в мире порядков, против властей, против всех видов духовного и физического угнетения, против бога, против своей эпохи, что собственно так и было.

Первое и главное достоинство автора «Заклинателя змей» и «Башни молчания» в том, что он правильно разобрался в сложной душе великого Хайяма и сумел показать его ярко и убедительно.

Конечно, ильясовский Хайям не живет без вина и красоток, но это отнюдь, во-первых, не цель его жизни, во-вторых, его отношение к ним совершенно не то, чтобы можно было его упрекнуть в нечистоте намерений, в подлости души или хотя бы в склонности к пустым забавам или низменным чувствам. Он, наоборот, как странная и исключительная для своего века личность, пьет, но не одобряет вино: если привязывается к девушке, даже падшей, то привязывается к ней всем сердцем, высокими помыслами, чистой любовью и остается верен до конца дней своих этой любви (Как, например, к Ферузэ, Рейхан, Экдес) или же брезгливо отвергает их - Туркан Хатун, Сорейю.

И очень убедительно звучат слова в устах поэта: «Если кто-нибудь через сто или тысячу лет назовет меня беспечным гулякой, поэтом пьянчуг, пусть знает: я плюю ему в глаза! Отсюда, вот с этого места. Попадись он в наше время, посмотрели бы мы, что из него получилось».

Эти слова, вложенные в уста поэта писателем Явдатом Ильясовым, убедительны после описываемых в повестях событий и звучат в унисон со следующим четверостишием самого Хайяма:

Пусть пьяницей слыву, гулякой невозможным,

Огнепоклонником, язычником, безбожным -

Я верен лишь себе, не придаю цены

Всем этим прозвищам - пусть правильным,

пусть ложным.

Один из художественных исследователей Хайяма художник-чеканщик Вячеслав Сидоренко создал серию чеканных работ на темы четверостиший Хайяма, которые назвал созвездием.

В центре созвездия гигантская фигура - символическое изображение Омара Хайяма.

Мощная корневая система намертво связала человека с землей, нижняя часть его тела одеревенела и стала похожей на корявый ствол могучего дерева.

Человек зажат в узком пространстве, и тем сильнее мы ощущаем тяжкий гнет его жизненных обстоятельств.

Но, неукротимый, он тянется вверх, к звезде, стремится к ней на крыльях своей мечты, невзирая ни на что.

И если дотянется, обязательно подарит ее людям.

Сколько звезд-жемчужин подарил человечеству Хайям! Он мечтает и стремится к самому главному - к торжеству справедливости, к счастью людей на земле, при земной жизни, к самому заветному.

Когда б я властен был над этим небом злым,

Я б сокрушил его и заменил другим.

Чтоб не было преград стремленьям благородным

И человек мог жить, тоскою не томим.

В повестях Я. Ильясова четверостишия поэта рождаются в жизненных ситуациях.

Суровая жизнь...

Суровый холст...

Чеканные композиции...

И каждое из рубаи не похоже на другое, в каждом - вымученный, выношенный тяжко кусочек жизни Хайяма...

Жизнь человека, его - да и не только его - эпохи.

Проблема «время и Хайям» решена писателем верно. Ильясовский Хайям не правоверный мусульманин, но и не мистик. Его Хайям - оптимист и гуманист, желающий в чем-то сколько-нибудь опередить свое время.

Писателем проделана огромная работа по изучению окружения Хайяма, его эпохи, различных религиозных толков и философских течений и не только это, но и уровня развития точных наук - математики, астрономии и так далее. Писатель очень умело, иногда одним штрихом, показывает целые течения, проблемы эпохи. От этого книга становится очень познавательной и приобретает, я бы сказал, двойную глубину, одну - для массового читателя, другую - для просвещенного в этих вопросах читателя или специалиста - историка, филолога-востоковеда.

Так, например, вводя в действие шейха Аламута Хасана Сабаха и его исмаилитов, он ничего не разъясняет про них, и вначале для читателя как будто непонятны их цели, учение. Описанием этих подробностей писатель снизил бы художественный уровень повестей, увел бы читателя в сторону. Но специалист, читая строки об этих событиях, конечно, понимает их глубже, и получается, что Книга для массового читателя интересна, а для осведомленного - вдвойне интереснее, потому что все исторические личности знакомы сведущему в области истории Востока, они оживают под талантливым пером и надолго запоминаются.

Книга написана талантливо, хорошим сочным русским языком, в меру с восточным налетом, писатель не увлекается экзотикой, однако в манере изложения достаточно и к месту пользуется восточной манерой.

Автор повестей - в меру и к месту - вводит в текст цитаты из исторических и научных сочинений различных восточных и западных авторов.

Особенно уместно он вставляет четверостишия самого Омара Хайяма.

По правде говоря, у меня тоже когда-то была мечта написать что-то художественное о Хайяме. Когда я в 1966 году написал книгу о жизни и творчестве Хайяма, некоторое время меня не покидала мысль о том, чтобы написать книгу и показать в ней рождение если не каждого, то хотя бы отдельных рубаи в зависимости от жизненных ситуаций. И эта заветная мечта исполнилась. Ее мастерски воплотил Явдат Ильясов, и я очень этому рад.

Думаю, что эта книга будет достойным памятником классику мировой литературы и науки Омару Хайяму, непревзойденные четверостишия которого пронесли через века передовые антиклерикальные, гуманистические и материалистические идеи, не говоря уже о его замечательных научных открытиях, сыгравших важную роль в развитии мировой научной мысли.