Последний раз он был здесь при визире Иззе аль-Мульке, когда обитателей дворца косила эта страшная болезнь. Тогда погиб царевич Махмуд. Баркъярука, Мохамеда и Санджара лекарь-поэт сумел спасти...
Нехорошо на душе. Их шаги тревожно звучали на всю цитадель. Во дворце - пустынно и тихо. Нет обычной возни множества слуг. Не слышно нежных песен из гарема. Зато всюду стража в полном снаряжении - на стенах, на лестницах и в переходах, у всех входов и выходов.
Царский дворец, когда-то веселый и шумный, превратился в военный лагерь. На майоликовых плитах уютных внутренних двориков - черные пятна золы с головешками от недавних костров. Узорные решетки галерей припорошены легкой копотью. В мраморных бассейнах - мусор.
- На время военных действий между братьями, - сказал визирь, провожая поэта к султану, - государь велел переправить казну, арсенал, мелких слуг и дворцовых девушек в крепость Шахдиз. Это недалеко, вон в тех горах, - показал визирь на скалистый хребет, примыкающий к городу с юга. - И сейчас они там. Пока еще страсти не улеглись...
Басар в чужом доме осторожно, украдкой шел рядом с хозяином, в любой миг готовый к обороне и нападению. Даже пес понимал: здесь надо держаться с оглядкой.
- Тюркский пес? - спросил визирь Сад аль-Мульк подозрительно. В сочетании этих двух его слов отдаленно угадывалась некая двусмысленность.
Омар - неохотно:
- Степной...
- Псы тюрков служат нам, - вздохнул эмир загадочно, - мы, как псы, служим тюркам. Хотя, как известно, они сами... Говорит же Хасан Сабах: «Тюрки - не из детей Адамовых».
- Ты что? - остановился Омар. Басар прижался к его ноге. - Опасная откровенность! Проверяешь верность мою Сельджукидам - или склоняешь к измене? Я должен сразу предупредить: в дрязги ваши меня не старайтесь втянуть, я далек от них!
- Потому я и откровенен с тобой! - засмеялся визирь благодушно. - Знаю: не пойдешь доносить. (Не поймешь, то ли шутит, то ли всерьез говорит.) Ибо ты глубоко равнодушен к бесконечной нашей возне у престола. Но в этой возне - наша жизнь. Ты же человек раздумий, но не действий.
- Да? - Поэта задело, как точно Сад аль-Мульк определил его суть. Точно? Нет, не совсем. Разве работа ума - не действие? - И слава богу! - с досадой сказал Омар. - Так вернее. А то иные... действуют, не поразмыслив сперва, что из этого выйдет. И выходит - одна слякоть. Осмелели вы тут, - проворчал недовольный гость.
- Говорю, времена изменились! Что ж, будем действовать не без ума.
Опять непонятно, о чьих и каких действиях речь, за кого - и против кого.
Эх, пакость!..
К удивлению Омара, визирь привел его не во дворцовый царский покой, а в сторожку на задворках. Омар в ней бывал! Когда Муаид, сын покойного визиря Низама аль-Мулька, пытался склонить поэта на свою сторону и восстановить его против Изза аль-Мулька.
- Здесь безопасней, - пояснил Сад аль-Мульк, заметив его недоумение.
Под крепостной стеной - ряд войлочных юрт для личной охраны султана. Сторожка лишь с виду невзрачна - внутри она оказалась сооружением основательным, довольно просторным, с прочным сводом, и толстыми стенами.
- Подожди меня здесь, - приказал Омар у входа Басару.
Пес неохотно улегся. Неподалеку, на вытоптанном цветнике с усохшими стеблями растений, в большом котле, врытом в землю, кипело, по запаху - вкусное варево. Что ж, это хорошо. Что-нибудь и нам перепадет...
Визирь и поэт присели на каменной лавке в тесной прихожей. Телохранитель пошел доложить о них султану.
- Я заранее вас извещаю: государь в последнее время часто бывает не в духе, - шепнул Сад аль-Мульк. Он глядел на Омара с тихим весельем, - будто им предстояло увидеть сейчас нечто забавное...
- Учитель! - то ли с ревом, то ли с рыданием ринулся к ним рябой детина в пластинчатом панцире, с бритой непокрытой головой.
Омар в испуге вскочил.
Юный султан, протяжно всхлипнув, упал ему на грудь. И тут же резко - визирю:
- Ступай! Позову.
Коренастый, слишком плотный, дородный для своих лет, Мохамед порывисто втащил Омара внутрь помещения. Махнул толстой рукой на подстилку: «садись», обхватил низкий лоб широкими ладонями. Постоял, оскалив зубы, освещенный скудным светом из узкого окна-бойницы, оторвал ладони от багрово-синего лица.
- Кровь давит на мозг. - Кинулся на подстилку, схватил Омара за руку: - О чем вы говорили с визирем?
Поэт, ошеломленный столь бурной, довольно странной встречей, вежливо осведомился:
- Как здоровье, как успехи его высочества?
- О чем? - взревел юный султан.
Обмер Омар...
- Его светлость визирь Сад аль-Мульк Аби соизволили намекнуть на некие смуты в Исфахане, в которых я, недостойный, смогу разобраться...
- Не верь ему! Я никому из них не верю. - Султан отпустил руку Омара, откинулся к стене, болезненно закрыл глаза. На фоне зеленого сюзане, расшитого цветами, его голова казалась крупной тыквой в листве. - Все лгут, все обливают друг друга грязью, - прошептал он с тоской. И скосил на Омара щелочки глаз, - сквозь них на миг открылась поэту бездна хитрости и вероломства. - Я верю лишь тебе! Потому и вызвал сюда. Ты - самый честный человек в Иране. И ты должен верить только мне, - сказал он неожиданно успокоенно.
И спросил заботливо:
- Тебя накормили?
- Не успели.
- С ними - не ешь! Только со мной. Будь осторожен. Кольчугу надень, такую, как у меня. Я тебе дам. Но это - потом. А сейчас... Эй! - Мохамед хлопнул в ладоши.
Телохранитель, огромный степняк с угрюмым лицом, принес большое блюдо с горячим, с паром, вареным мясом. Положил возле скатерти бурдюк с вином, поставил чаши.
- Пусть учитель простит. - Мохамед откупорил бурдюк. - Приправы никакой. Из воинского котла питаюсь. Одна надежда - на своих туркмен-телохранителей. От персов, не в обиду будь сказано, сплошь неприятности. Могут отравить. Разброд у нас. Зови Сада аль-Мулька! - крикнул он в прихожую. - Все-таки Сад - из них самый порядочный, - сказал государь удивленному поэту. - Верить ему, конечно, не следует, но пользоваться его услугами мы можем. Пока что. Без него пока не обойтись. Он - посредник между мной, тюрком, и персами. Однако ты к нему приглядывайся...
Омар затаенно вздохнул. Вот так. Жил себе худо-бедно, но тихо и мирно, в своей поэтической хижине, - и вдруг угодил в болото со змеями. Что значит царь! Оторвал человека от кровной, любимой работы - и даже не извинился, не спросил, имеет ли Омар желание служить ему в темных его делах.
Пришел визирь, уселся с ними, ничуть не обиженный давешней грубостью султана. Видно, привычен к подобным выпадам, уже притерпелся к ним. И Омару, похоже, придется к ним привыкать. Алгебра, с ее неумолимой логикой, здесь бесполезна. Здесь иные законы. Вернее, нет никаких. Главный закон - царская прихоть...
Братья-султаны разделили державу отца пополам. Мохамед получил Северо-Западный Иран, Азербайджан, Ирак и Сирию. Баркъяруку досталась восточная часть государства от Фарса до Хорезма. Область «для пропитания» он еще раньше выделил младшему братцу Санджару. Каждый провозглашался султаном в своих владениях. Но верховным правителем продолжал считаться Баркъярук, как самый старший из сыновей Меликшаха...
Все это Омар узнал из дальнейшей беседы. Значит, конники Мохамеда, взяв поэта в Нишапуре и препроводив его в Исфахан, посягнули на чужой удел и на чужого подданного.
«Выходит, я в цене, - усмехнулся с горечью Омар. - Не умер, по счастью, с голоду, вылез - и теперь иду нарасхват. Не дай бог, скоро война из-за меня разгорится между царями...»
- Со своими делами мы управились сами, - вздохнул Мохамед. Он много пил, много ел, жадно и неряшливо. Насытившись, отер по степному обычаю жирные руки о брови, усики и сапоги. Лицо приобрело цвет спелой сливы. В любой миг удар его может хватить. - Но тут свалилась на голову нашу другая забота. Эти шииты, батиниты, низариты... хашишины-исмаилиты или как их там, чтоб им усохнуть, этот проклятый Хасан Сабах!
