Кого бы и где бы ни встречал русский в своем движении, закончившемся образованием нынешней территории СССР, это была в большинстве случаев встреча с разными навыками, с разной предысторией. Русский земледелец, но всегда и плотник, столяр, печник, кожевник, сапожник, шорник, по нужде кузнец и так далее, садился на землю и от нее брал нужное, соседствуя с местными охотниками, рыболовами, скотоводами — иноплеменными, сотнеплеменными, и в рабство их не обращал.

Были вооруженные столкновения, или их не было, — встреча всегда и быстро завершалась соседством и неизбежно — естественным сотрудничеством. Такое характерно для всего распространения русских, таким объясняются многочисленные факты превращения вчерашних врагов в боевых товарищей русских людей, «первопроходцев».

*

В пятом веке н. э. вестготы, завоевавшие Италию, образовали класс господ, взяв себе в виде ренты третью долю имущества (возделанной земли, инвентаря, рабов) коренных владельцев. Их примеру последовали остготы. Так же поступали франки, и герцог де Сент Симон во времена Людовика XIV напомнил делегатам парижской буржуазии: «Мы — потомки завоевателей, вы — потомки завоеванных». Испанцы в Америке делили завоеванные земли на комменды, и ввоз черных рабов был следствием «неспособности» индейцев к принудительному труду.

Доступная обозрению мировая история с древнейших времен (Вавилон, Мидия, Ассирия) и до самого недавнего времени есть также история завоеваний, когда расширявший свою основную территорию искал и находил населенные земли — пустые были не нужны, — чтобы эксплуатировать их население, начиная от превращения его в живой товар и кончая более или менее заметным ограничением прав и возможностей аборигенов колоний и развитием хозяйства в пользу метрополий.

В конце XVIII века и в начале XX США были узкой полосой европейских поселений по берегу Атлантического океана с населением порядка пяти миллионов, то есть значительно меньшим, чем было индейцев внутри материка. По шкале Моргана-Энгельса, индейцы находились на ступени варварства, тогда как европейцы давно были на стадии цивилизации. Я не раз уже обращал внимание на опасность близких контактов между народами, находящимися на разных ступенях этнографического развития. Вымирание индейцев было следствием экологического невежества и жадности европейцев, которые хищнически истребили диких бизонов и быстро истощили другие охотничьи угодья. Индейцы не могли защититься, их объединению препятствовал именно уровень этнографического развития, иначе они могли бы сбросить пришельцев в море. Сознательное убийство индейцев находится на самом дальнем краю общей картины их угасания.

Археологам дозволено раскапывать могилы, чтоб познать прошлое. Но внукам не должно сводить счеты дедов и сражаться мертвыми костями. Я не могу считать серьезным или достойным упрекать и нынешнего гражданина США, и любого другого за те или иные поступки их предков.

А вот некоторых наших историков я могу попрекнуть их узостью, их небрежением к их собственной науке. Хотя бы за последнюю тысячу лет у русских было неограниченно много встреч с нашими индейцами. Русские могли бы их поработить и жить за их счет, сживая со света. Моя тема — национальные русские черты и история сложения нашей земли. Вернее — сложение нашей земли через русские национальные черты, создавшие мощные центростремительные силы.

Старая римская поговорка говорит: равные причины не равные предвещают следствия.

На самом деле, во внешних одинаковых условиях не только разные люди поступают по-разному, по-разному ведут себя и нации.

*

Национализм — национальное — национальность. Национальное проявляется в каждой нации по-своему.

Наблюдающиеся во всем мире стремления к внутренне-национальной самобытности производят впечатление и поиска чего-то потерянного и возведение чего-то нового.

В старом русском языке нынешнее «слово» было «глагол», то есть и действие, так же как латинское «вербум» значит и «слово», и «глагол». Над этой тайной речи размышляет гетевский Фауст, переводя на немецкий язык латинский текст Евангелия от Иоанна: «Ин принципе эрат вербум». («Было ли в начале Слово или было Дело?»)

Слово-действие содержится в том, что я называл «нигде» и что здесь можно назвать традицией, то есть постоянно пополняемой, изменяемой, но и законченной в сознании каждого поколения для каждого отрезка времени суммой человеческих знаний, мировоззрений, миросозерцании, которые, передаваясь изустно, письменно, через обучение, все дальше уводят Человека от Зверя.

«Нигде» или традиция, превосходя в своей скорости биологическую эволюцию, есть способ, механизм чисто человеческой эволюции, но наложенный на эволюцию биологическую. Когда современные ученые обнаруживают у некоторых животных «обучение», аналогичное человеческой традиции, они, в сущности, подтверждают взгляды былых гуманистов: все живое — дети Земли, а не случайная игра слепых сил. Интересно и значительно то, что «обучение» у животных создает территориальные группы, с собственным «языком» в каждой, непонятным для другой группы.

Сотворение «нигде» и его население, накопление и передача традиции — всечеловеческая способность. Однако «нигде» всегда развивающееся, но всегда уже и сложенное, это собственность национальная, характерная для каждой нации. Любой ребенок может быть воспитан внутри любой нации и стать ее полноценным сочленом, ибо нация выше, объемлющее, расы.

Слово — Глагол, главный способ общения внутри нации и передачи традиции, очень подвижно из-за своей широты и способности к быстрой эволюции, и мне приходится договариваться о смысле, вкладываемом в то или иное слово, чтоб понять друга.

По своей национальной специфичности язык может не оказаться надежным средством для межнационального понимания, передачи обобщений, отвлеченных понятий.

Выводы точных наук и материальная техника вненациональны и передаются легко, что создает обманчивое впечатление. Так, общие идеи, даже простые обобщения, даже основанные на выводах из тех же точных наук, оказываются разными у разных наций. На одних и тех же основоположениях возникло несколько разных христианских Церквей. Единый ислам разделился на несколько.

Иными словами, китаец и русский помогут один другому в беде, напоят жаждущего, накормят голодного, наконец, отдадут жизнь за общих детей. Но в своем национальном «нигде» останутся чужими. И идею, чтобы ее воплотить, освоят. Именно освоят, то есть по-своему переработают даже в ущерб добрым между собой отношениям.

Итак, сила слова не абсолютна, она условна. Слово не может творить из ничего. Слово действенно тогда, когда обращается к уже сущему. Философ, политик, скульптор, живописец, архитектор, писатель могут самообмануться, произнеся свое слово. Слово выражает потребности нации, пусть в самых разных степенях напряжения этой потребности, но лишь при ее существовании.

Но нация может и самообмануться, как отдельные личности, так как число граней и весомость составляющих нацию личностей так же неопределимы, как неопределимо сложны взаимосвязи: нация всегда бурлит даже под гладкой поверхностью текущих дней, меньшинство может повести большинство, может осуществить насилие над ним. Человечество не имеет гарантий, как вид. Не имеют гарантий и нации.

…Сила художественного слова в его способности вызвать сопереживание у читателя, но нельзя затронуть то, чего у меня нет. Наибольший успех философа, писателя, практического политика — ощущение верности их слова у тех, кому оно направлено.

Слово становится делом — глаголом, лишь упав на почву, исторически подготовленную, нуждающуюся в этом слове для своего бытия.

*

За четыре, за шесть, за десять тысяч лет — сроки ничтожные в жизни вида и незаметные совсем на фоне эволюции органических форм — человек не изменился. Но он накопил грандиозных размеров традицию, создал могучее «нигде» и через них перестроил, пересотворил сферу своего обитания. В числе безусловно нового для нашего века по сравнению с предшествующими, по моему мнению, является следующее: такого количества людей на Земле еще никогда не бывало; переселяться некуда, мир тесен, привычные природные ресурсы исчерпываются; планета может превратиться в сточную яму отходов, объем которых равен нарастающему потреблению.