Организация общности. В ней объяснение успехов македонцев в Азии: сариссы пяти-шести фаланг (30 тысяч пехоты) с помощью трех-пяти тысяч латной конницы протыкали, как масло, многомиллионные империи, которые выводили в поле одновременно армии в несколько сот тысяч. Армии? Разъединенные внутренней рознью ополчения, насильственно согнанные в поле!
По той же причине несколько сот испанцев Кортеса разбивали десять — пятнадцать тысяч мексиканцев в открытом бою. Словом, история еще ждет материалистического освещения не в догмах — в образах. Здесь подлинная целина, менее известная, чем обратная сторона Луны.
Начатки нашей истории совершенно не известны: до самой революции на них лежал не столько правительственный, сколько внутренний у авторов запрет предвзятости. Благодетельность влияния Византии (церковно-моральную) признавали не только ученые верующие, но и атеисты-моралисты. Гегельянцы оправдывали все существующее. Политики мечтали о Константинополе. Другие, в борьбе с монархизмом, топили свои печи всем подручным материалом. И все верили в чудо: Киевская Русь, самое в свое время сильное и культурное государство в Европе, явилась сама собой, на пустом месте… Именно так.
Теперь кое-что о том, что я узнал:
1. Автору «Слова о полку Игореве» мой Всеслав, его близкие, его преемники и дела их были известны, так сказать, поименно. О них, о делах общеизвестных, он без пояснений (все знают) думал, говоря: «…времена первые, первых князей»…
2. Киевская Русь, по причине большой своей силы и большой (мнимой) безопасности, распалась на уделы и — пала перед монголами. Приди они раньше на три, на два, может быть, и на полтора столетия — они были бы биты!
3. Еще о новых моих познаниях: глубока была историческая щель между нами и Западной Европой. Как сейсмический сброс, который, по меридиану Челябинска приблизительно, отрывает фундамент Урала от ЗападноСибирской низменности. Мгновенный сдвиг дал некогда разницу в уровнях на семьдесят метров. Поэтому так резко меняется картина после пересечения Урала.
Без мистики, без сравнений. Пусть Иван Грозный считал себя потомком Октавия Августа: нет, настоящие наследники Римской империи были только на Западе. С IV — V веков отливающиеся в Византии формы бюрократически-теократического государства оплодотворяют Запад. И до сего дня.
С некоторым опозданием Рим, описав на карте кривую, пришел к западным славянам, и они оказались по ту сторону щели.
Запад. Раннее, не прерывавшееся до конца XVIII века закрепощение: виллены, арендаторы. Жестокие, бесчеловечные формы, каких никогда не было на Руси. Владетели продают подданных в солдаты за границу. Суды во Франции Людовика XIV получили приказ как можно большее число здоровых мужчин осуждать на галеры: Король-солнце создавал флот.
До 1789 года соляные откупщики держали специальную полицию, разыскивавшую контрабандную соль (с правом входа во все дома в любой час), и писцов-учетчиков каждой семьи. Кто не выкупал годовую норму соли — тюрьма, галеры. Непокупка — улика. После революции 1789 года приверсальские поселяне, ранее принадлежавшие короне или сеньорам, истребили громадное количество ненавистной королевской дичи. Процветая в заповедниках, дичь беспощадно травила окрестные поля. А тронь — тюрьма за птицу, галеры — за козулю, рецидивисту — виселица. Мягчайший и порядочнейший из Людовиков — XVI — стрелял за утро сорок — пятьдесят одних куропаток. Из тогдашних ружей!
4. Крещение Руси произошло в годы упадка Византии. Существует немало христианств. Легче постичь отпечатки народов на исламе. Есть и было несколько исламов. Арабо-берберский, утихнувший, только сейчас начавший воинствовать, но он — предлог ныне. В прошлом веке он был утешительно мягок. Его обаянию поддаются два француза, писатели и моряки, кончающие жизнь мусульманами — П. Лоти и Клод Фарер. И в том же XIX веке ислам казанских, пензенских татар, среди которых панисламитская пропаганда была начата бухарскими муллами только в конце прошлого века. Эти татары были верными солдатами в русских войсках во время войн с турками! Очень своеобразен был индийский ислам, мягкий, добрый, вдруг вспомнивший о необходимости истребления неверных лишь при разделении Индии и Пакистана. Но здесь некоторые признаки истории новейшей, наступающей…
5. Итак, русское православие совсем не французское, не романское, не германское.
Принятое у нас на относительно религиозно-пустое, — но морально туго наполненное! — место, наше христианство питалось Новым заветом. С Никона — не слишком охотно — начали заглядывать в Ветхий в поисках поучений.
В России так и не создавалась стойко-наследственная аристократия… Но необычайно широка тема подыскания несходств. Отмечу лишний раз: чрезвычайно многое у нас сложилось по-иному, на что были солидные материальные обстоятельства. Даже монгольский утюг не разгладил.
Уж очень много было и места, и корма. Совсем недавно охота многих кормила мясом, одевала, обувала. До самой первой войны иные пограничные заставы отказывались от мясного довольствия (деньги шли в кассу заставы), и охотничьи команды в два-три солдата круглый год снабжали мясом трех-четырех офицеров и полусотню команды.
Люблю мелкие, но сочные примеры.
6. Рим — Византия поздно заглядывают к нам. Явственно лишь при Иване III двор начинает ощупывать идеи автократии.
Уже тысячелетье прошло, как на Западе потомки вольных германцев, готов, франков, англов, норманнов, саксов и прочих прочно закабалили одни других. А у нас лишь Годунов, пользуясь разрухой и деморализацией — наследье Грозного, — обращается к Византии: вольные крестьяне делаются «приписными» к земле.
Традицией Годунова энергичнейше пользуется Петр I.
За Петром I Екатерина II, любившая «заглядывать в наследие великого императора», доводит принудительный труд до кульминации. Но и она не может охватить окраины.
7. Крещению Руси предшествовал полуторатысячелетний контакт с Элладой; со средиземноморской цивилизацией вообще. Давным-давно восточные славяне «открыли» Рим и были им «открыты». Так почему же такая постоянная внутренняя враждебность (воевали реже, больше торговали-общались) у наших предков к Византии? Было же нечто отталкивающее наших предков, которые, думать надо, были столь же любознательны и так же людей не чурались, как их потомки?
Для меня древний Днепр добр и светел, что далее к югу, то темнее. Пусть читатель будет думать, ощущать то же самое. Лобовых ударов с поучениями я что-то стал бояться.
Дело в том, что все это не по заказу, разумею — не предвзято. Но по-земному. Исходя из дел и результатов дел.
…Вы меня извините, дорогой Л. Д., за беспорядочность этого высказывания. Что поделаешь, тут нужен трактат. Очень трудно. Я начал писать после первого разговора с Вами — мне, видно, понадобилось обращение, а не так просто, в пространство. Я Вам доверяю, поэтому, думаю, и вышло так, необдуманно, неотделанно. А может быть, так и нужно? У меня было почти все написано, когда Вы сказали, что Вам хотелось бы знать, чего я хочу.
Помочь кому-то задуматься. Хоть немного, хоть нечто посеять в подсознательном. Это, я понимаю, и заносчиво по мысли, и нескромно сказано, но не умею сказать иначе.
ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ПЕРЕД БУДУЩИМ
*
Мои рассуждения о книге В. Н. К.[68] есть размышления, но отнюдь не критика. Меньше всего я хочу упрекнуть в чем-то издательство или редактора.
Коль говорить о «беде», то она связана с другим, и она общая.
Если Философ (с большой буквы!), умея мыслить крупными категориями, умеет также и помещать категории в план всегда человеческий, то мы, люди малых калибров, давимся крупными категориями. И наша мысль постоянно срывается с человеческого плана и упадает в пустоту. Доказательство заключается в том, что из заявлений и утверждений, сделанных в подобных срывах, можно делать выводы, совершенно неожиданные и вовсе нежелательные для сорвавшегося философа. Этим-то я и занялся в прилагаемом этюде, весьма себя ограничив, ибо предложенный мне В. Н. К. материал я использовал на один-два процента.
