Мы выбрались на шоссе в нескольких метрах от морского прибоя — и там, под кипарисом, поджидал нас знакомый экипаж — телегоподобная фура на больших колесах — и дядя Новус, слезающий с козел. Хитрый, темный, честолюбивый, беспринципный человечек! Незадолго до того он заметил беглецов с одной из террас дедушкиного дома и не мог не воспользоваться нашей выходкой, которая лучшим образом позволяла ему пленить нас без всякой борьбы или скандала. Прикрикнув на пару кротких кляч, он затолкал нас в телегу. Пригнул наши головы и пригрозил побить, если мы вздумаем выглядывать из-под плаща. Рука Ллойда все еще обнимала меня за плечо, но толчок повозки стряхнул ее. Колеса арбы заскрипели и закрутились. Скоро мы поняли, что наш возница везет нас не домой.

Двадцать лет минуло с того мглистого весеннего утра, но оно куда лучше сохранилось в моей памяти, чем многие последующие события. Снова и снова я прокручиваю его перед моим взором, как ленту кинофильма, — так делают знаменитые жонглеры, репетируя свой номер. Так я разучиваю все стадии и обстоятельства, незначительные детали неудавшегося бегства: начальный озноб, калитка, ягненок, склон, скользящий под четырьмя нашими ногами. С точки зрения дроздов, которых мы вспугнули, мы, вероятно, представляли собой невиданный феномен под темным плащом, спеленавшим нас, с двумя головами на тонких шеях, торчащими из него. Головы пугливо озирались, пока двуглавый птенец не выбрался на прибрежное шоссе. Если бы в ту минуту какой-нибудь мореплаватель ступил на берег, покинув свой корабль, стоявший в бухте, он наверняка испытал бы дрожь древнего очарования, оказавшись лицом к лицу с добрым мифологическим чудовищем на фоне белых камней и кипарисов. Он бы боготворил его, он бы проливал сладкие слезы. Но, увы, некому было нас там приветить, кроме встревоженного мошенника, нервного нашего похитителя, маленького человечка с кукольным лицом, в дешевых очках, одно из стекол в которых было подклеено кусочком пластыря.

1950