путешествия, и произведенных многочисленных наблюдений в

совершенно девственной и неисследованной области, чрезвычайно

важным в географическом отношении результатом было окончательное

установление связи речных систем Ориноко и Амазонки.

Результаты этого первого путешествия по Южной Америке

Гумбольдт очень подробно рисует в своем письме к Вильденову.

«Какой клад?растений в удивительной, покрытой непроходимыми

лесами, населенной столькими новыми видами обезьян, области

между Ориноко и Амазонкой, в которой я прошел 1 400

'географических миль. Я собрал едва одну десятую того, что мы видели. Я

теперь вполне убежден в том, чему еще не верил в Англии, хотя уже

и предчувствовал, просматривая гербарии Руица, Павона, Несса и

Генкена, повторяю, теперь я убежден, что мы и трех четвертей

имеющихся видов не знаем. Какие удивительные плоды, целый

ящик которых мы по возвращении с экватора отправили в Мадрид

и во Францию. Какое зрелище представляет мир пальм в

непроходимых лесах Рио Негро...».

24 ноября того же года Гумбольдт и Бонплан отплыли из Новой

Барселоны и после 25-дневного опасного перехода, из-за очень

плохой погоды и бурного моря, прибыли на Кубу. Отсюда

предполагалось направиться прямо в Мексику, но узнав, что капитан Воден,

совершавший кругосветное плавание, в котором должен был

первоначально принять участие и Гумбольдт, предполагает пройти у

берегов Чили и Перу, Гумбольдт 8 марта 1801 г. через Панамский

перешеек вернулся опять в Южную. Америку на берега Тихого

океана, рассчитывая здесь присоединиться к экспедиции Бодена.

Отсюда экспедиция направилась вдоль западного побережья Южной

Америки в Санта Фе, для знакомства с местным ботаником Мутисом

и сравнения своих сборов с его гербарием, куда прибыла в начале

июля того же года. Пробыв здесь до сентября, двинулись дальше

в Кито (Эквадор), куда прибыли 6 января 1802 г.

Пребывание в Кито продолжалось восемь месяцев и было

использовано на восхождение и изучение ряда вулканов, в том числе

23 июня 1802 г.—вулкана Чимборазо. Высота последнего была

определена Гумбольдтом в 6 544 метра.

Через четверть столетия после этого, узнав о подъеме англичан

на большую высоту в Гималаях, он, шутя, писал Бергаузу: «Я

убеждал себя в течение всей своей жизни, что я среди смертных поднялся

в мире выше всех—я имею в виду мой подъем на Чимборазо...—

и был горд этим моим восхождением. С некоторым чувством зависти

смотрел я поэтому на открытия Вебба и его спутника в горах Индии.

Теперь я успокоился в отношении этой экспедиции в Гималаи, так

как смею думать, что мои работы в Америке дали англичанам

первый импульс заняться в большей степени горами, покрытыми вечным

снегом, чем это они делали до сих пор в течение полутора столетия».

В июле Гумбольдт покинул Кито и, направляясь все дальше к югу,

продолжая совершать восхождения на все значительные

возвышенности, лежавшие по пути, в конце октября прибыл в Лиму, главный

город Перу.

Узнав, что Боден изменил направление своего плавания, и решив

рассчитывать только на свои собственные средства, Гумбольдт

9 января 1803 г. отплыл из Лимы в Гваякиль в Эквадоре, а затем

оттуда в мексиканский порт Акапулько, в который прибыл в конце

марта.

Пребывание в Мексике продолжалось в течение целого года, во

время которого была тщательно изучена страна, совершен ряд

восхождений на вулканы, изучены не только

естественно-исторические, но и политические условия Мексики.

7 марта 1804 г. путешественники отплыли опять на остров Кубу,

в Гаванну, где и пробыли до конца апреля, чтобы затем отправиться

отсюда в Северную Америку. Прибыв в Филадельфию, Гумбольдт

получил приглашение президента Соединенных Штатов Джеффер-

сона быть его гостем в Вашингтоне.

Первоначальный план Гумбольдта заключался в том, чтобы из

Америки переправиться на Филиппины, а оттуда в

Индию—давнишний центр притяжения его желаний, но он решил на время от

этого отказаться, считая необходимым закончить сначала

обработку своих американских сборов. «Мне потребуется,—писал он в

одном из своих писем,—два-три года, чтобы переварить наблюдения,

которые мы с собой везем. Я говорю лишь о двух-трех годах; не

смейтесь над моим непостоянством, над моей «центробежной

болезнью»... в которой меня обвиняют. . каждый человек должен

ставить себя в такое положение, при котором он рассчитывает быть

наиболее полезным себе подобным, а я думаю, что я должен

погибнуть или на краю кратера или в морской пучине, таково мое мнение

в этот момент, после пяти лет усталости и страданий».

На обработку своих сборов Гумбольдту потребовалось более

20 лет и ему никогда не пришлось увидеть Индию.

9 июля 1804 г. путешественники покинули берега Америки

и 3 августа благополучно высадились в Бордо.

«После пятилетнего отсутствия,—писал он на борту корабля,

подплывая к берегам Франции,—я наконец счастливо вернулся на

европейскую землю. Через два часа мы будем в Гаронне... моя

экспедиция на протяжении 9 000 миль в обоих полушариях была

беспримерно счастливой. Я ни разу не был болен, и сейчас здоровее,

крепче и работоспособнее, чем когда-либо. Я возвращаюсь

нагруженный 30 ящиками с ботаническими, астрономическими,

геологическими сокровищами, мне потребуются годы, чтобы опубликовать

мой большой труд... Сейчас же после прохождения через карантин

я еду в Париж, чтобы начать свою работу, в особенности

астрономические вычисления».

Возвращение!Гумбольдта было встречено в Париже общим

интересом и вниманием. Удивлялись совершенно исключительным

результатам, достигнутым в такой трудной экспедиции одним человеком,

без всякой государственной поддержки, отдавали должное личному

героизму путешественников, не остановившихся ни перед какими

опасностями для достижения своих целей.

Один лишь человек отнесся к Гумбольдту с какой-то странной

неприязнью,—это был Наполеон. «Вы занимаетесь ботаникой? Моя

жена также это делает». Это было все, что он нашелся сказать

при представлении ему Гумбольдта. Целью этого представления

было выхлопотать пенсию Бонплану за участие его в экспедиции, что

и было достигнуто.

Покончив с этими делами, разобрав свои коллекции, Гумбольдт

в середине марта 1805 г. выехал из Парижа в Рим к брату,

состоявшему уже в течение нескольких лет в качестве прусского резидента

при папском дворе.

В ноябре он был уже в Германии. Несмотря на исключительный

прием, оказанный ему на родине, несмотря на избрание в академики,,

получение придворного звания камергера и прочие почести, поли*

тическая и общественная обстановка Берлина была совершенно

чужда Гумбольдту. «Я живу как чужой и изолированный в этой