— Но сейчас… сейчас рядом со всеми этими двадцатипятилетними девочками я выгляжу дураком, стареющим бабником! И мне с ними скучно, мы говорим на разных языках, они даже «Битлз» не знают… Поверишь, я даже трахать их устал, им все мало, а с меня хватит, я хочу спокойной жизни с нормальной женщиной моих лет, с женщиной, которая меня любит.

— Так это легче всего!

— Да брось, куда мне, кому я нужен в мои годы!

— А Люсиль? Ей ты нужен.

— Что ты сказал? — помолчав, переспросил он.

— На прошлой неделе Люсиль пригласила меня пообедать и все время говорила только о тебе. «А как там Ален, он все еще со своей белобрысой шлюшкой?»

— Да ты что? Она так и сказала — «со своей белобрысой шлюшкой»?

— Она точно так же говорила еще на свадьбе Пьера! Вот что, старина, Люсиль по-прежнему тебя любит, но послушайся меня: тебе лучше держаться тише воды, ниже травы. Как бы она тебя ни любила, тебе еще достанется. После всего, что ей пришлось из-за тебя вытерпеть, тебе придется долго ее уговаривать.

— Но почему она мне-то ничего не сказала? Она же могла позвонить.

— Ну ты даешь! Красуешься везде с манекенщицей, которая в дочки тебе годится, и при этом удивляешься, что бывшая жена не признается тебе в любви! Ты правда идиот или придуриваешься?

— Идиот! Полный идиот!

Уходил Ален повеселевшим. Возможно, мне сегодня удалось помирить мужчину и женщину. Шабадабада, шабадабада…

21

Съемки в Мадриде шли по графику, испанский режиссер оказался милым человеком, единственным его недостатком было полное нежелание заниматься актерами — он провозгласил главным своим принципом актерскую импровизацию. К счастью, на площадке собрались крепкие профессионалы, и мы взяли дело в свои руки: мы ему предлагали, а он располагал. На шедевр в таких условиях, конечно, нельзя было рассчитывать, но за ужином по ящику посмотреть — в самый раз. Может, эти слова и кажутся странными в устах актера, однако на самом деле актеры ведь очень быстро понимают, в хороший ли поезд они сели…

Но благодаря этим съемкам я открыл для себя Мадрид — уже спасибо! Это — как днем, так и ночью — совершенно невероятный город с совершенно безумной атмосферой в тапас-барах. Тапас-бары — это места для праздников, для встреч и открытий. Катарина надавала мне кучу адресов, и одним из моих любимых заведений стал «Basari» на Пласа Майор. Оформление — ничего особенного, зато испанки там очень приветливые, и всегда царит веселье. Я ни разу не ушел оттуда раньше двух часов ночи, да и то меня вытаскивал парень из нашей съемочной группы — он все время ходил со мной, и я подозревал, что его ко мне приставили нарочно, хотя у меня вроде бы и не было репутации гуляки. Именно в тапас-баре я впервые в жизни попробовал зажаренные на гриле свиные уши. Раньше я даже и не знал, что их едят, а оказалось, они хрустят на зубах и очень вкусные… хотя в свинье любой кусок вкусный, даже поговорка есть на этот счет.

Ложился я поздно, матрас у меня, к сожалению, был твердый как камень, мой позвоночник никак не хотел с этим мириться, и ночи я проводил хуже некуда, хотя, кажется, в Испании жесткость матраса считается достоинством. Впрочем, матрас был не единственным виновником моего плохого сна: Софи не прислала мне ни единой весточки после нашей встречи, и это сильно меня беспокоило. Вернется ли она ко мне? Хватит ли у нее смелости уйти от Поля? Не сблизила ли ее с мужем наша временная разлука? Я был в сомнениях: позвонить ей или не давить на нее, предоставить действовать самой? Ведь, вполне может быть, она ждет от меня поддержки? Я не знал, как мне быть. В общем, я окончательно растерялся…

22

Рюэй-Мальмезон,

12 июля 2003

Софи,

Уже больше двух лет от тебя нет никаких известий. Правда, я тоже никак не проявлялся, но ведь во время нашего последнего разговора именно ты попросила дать тебе время, чтобы уладить свои дела. Не знаю, означает ли твое молчание окончательный разрыв или мне в один прекрасный день выпадет счастье снова тебя увидеть… У тебя, должно быть, есть тысяча причин для того, чтобы не писать и не звонить мне, но ты могла бы подать мне знак хотя бы во имя любви, которая прежде нас связывала.

Мне страшно тебя недостает, мне очень плохо, мне хочется услышать твой голос, прикоснуться к тебе. Я очень плохо переношу эту ситуацию и чувствую себя так, словно потерял кого-то и даже тела этого «кого-то» так и не нашли. Я не могу забыть нашу любовь, поставить на ней крест, надеюсь, ты меня понимаешь.

Не забывай о том, что из нас двоих одинок я.

Я люблю тебя.

Жюльен

Эта брошенная в море бутылка так никогда и не вернулась, а совсем недавно я узнал от Пьера, что у Софи полтора года назад родился второй ребенок, и эта новость стала для меня болезненным доказательством того, что между нами все кончено. Она явно предпочла сохранить свой семейный очаг, свою дочь, привычную жизнь. Я даже не разозлился на нее — ну разве за то, что ничего мне не сказала. Она опустила меня до уровня «мелких удовольствий», в который раз я чувствовал себя ничтожеством. Нет, она не имела права так со мной обращаться!

Я целые дни проводил в размышлениях, пытаясь понять ее выбор. Я перебирал в памяти все наши незаконные встречи, даты и места, где мы занимались любовью, ее уходы и возвращения. Я не мог найти объяснения ее поступку. Я ведь никакого давления на нее не оказывал, я приспособился к ее жизни, я предоставил ей полную свободу, она могла как угодно распоряжаться своим временем и своей душой. Если я что-то сделал не так, то что именно?

Я был уверен: она любила меня. Но тогда почему она не позволяла себе быть счастливой? Я же не предлагал ей вести беспорядочный образ жизни, я предлагал ей свою жизнь и свою любовь. А она сама возвращалась ко мне, и каждый раз повторялось одно и то же: Софи приходила для того, чтобы снова уйти. Как можно так мучить другого? Это бесчеловечно.

23

Мне только что исполнилось сорок пять, я живу один, я кинозвезда. Светские вечеринки, съемки и однодневные романы сменяют друг друга. Некоторые были бы счастливы оказаться на моем месте, и, объективно говоря, я не имею права жаловаться. У меня двое прекрасных детей, по саду носится лабрадор, я только что нанял перуанскую прислугу. Два раза в неделю хожу к психоаналитику. Со стороны картинка выглядит довольно красивой, только вот рана так и не затянулась. Что стало с Софи, где она живет, увижу ли я ее когда-нибудь? Раньше я думал, такие истории случаются только в кино, ну разве можно настолько от кого-то зависеть? Теперь убедился: она меня околдовала. Я тоскую по ней непрерывно. Она так больше и не давала о себе знать, а я так и не посмел после того письма снова к ней обращаться. Говорят, на свете для каждого из нас существует кто-то, и я знаю, кто существует для меня, только я для нее не существую, она меня не любит. Я был прав: судьба — это полная чушь. Наша связь была всего лишь неудачным свиданием. Может, в другой жизни, в лучшей, у нас все сложится? Надеюсь, потому что эта жизнь меня не пощадила: как будто дала все, но отняла главное — любовь. Наверное, я не создан для большого чувства, мне не суждено состариться рядом с любимой женщиной.

К счастью, у моих друзей все сложилось иначе.

Ален и Люсиль склеили осколки, они снова вместе и даже подумывают снова пожениться. Мой друг изменился, больше и речи нет о том, чтобы переспать с замужней женщиной, даже и не тянет. Теперь он осторожен, он понял, что такое отношения пары, он влюблен в Люсиль, как в первый день. А я завидую им и горжусь, потому что это возрождение любви было отчасти делом моих рук. Люсиль даже сумела уговорить Алена перебраться в пригород. Они купили прелестный дом неподалеку от моего, в Сен-Клу, и живут там счастливо.

Пьер с Катариной родили третьего малыша и купили «крайслер». Мой друг, который раньше ездил только на спортивных машинах, стал настоящим отцом семейства, и из нас троих самое красивое семейное здание получилось у него. Сегодня главная страсть Пьера — работа. Он теперь владелец одной из крупнейших телекомпаний, гребет миллионы, и все телевизионщики Парижа ему завидуют. Еще он подумывает заняться кино, и у него есть на меня виды. Мы все довольно часто встречаемся.