Первым нам сегодня попадается на глаза как раз этот возвышенный Шванбек. В статье, de dato {датированной. Ред.} Кёльн, 7 февраля, он просвещает нас относительно печальных последствий абсолютизма и печальных последствий революции.

Великий Шванбек обрушивает весь свой гнев на прусский народ за то, что тот или совсем не участвовал в выборах или выбирал не так, как надо.

«Это Национальное собрание должно закончить построение конституционно-монархического государства; и все же — кто еще сомневается и том, что одни в этом Собрании будут мешать этому построению потому, что они уже не монархисты, а другие потому, что, будучи сторонниками абсолютизма, они еще не стали конституционалистами, а все вместе именно потому, что они не являются сторонниками конституционной монархии? С двух противоположных полюсов будут бушевать ветры, преодоленное прошлое будет бороться с далеким, быть может недостижимым будущим, и кто знает, не будет ли в этой борьбе утрачено настоящее!»

Обратите внимание, какой могучей силой отличается стиль этих классических строк. Каждая фраза звучит энергично и кратко, каждое слово дышит нравственным возмущением. Представьте себе по возможности живо борьбу между «преодоленным прошлым» и «далеким, быть может недостижимым будущим». Кому из вас не покажется, будто вы видите, как «преодоленное прошлое» все же настигает «быть может недостижимое будущее», как они, подобно двум фуриям, хватают друг друга за волосы и как именно из-за недостижимости одного и преодоленности другого все больше И больше утрачивается настоящее, в то время как с противоположных полюсов бушуют ветры!

Не вздумайте счесть это за пустяк. Ибо если нам позволено иметь суждение о таких великих мужах, то мы должны сказать: если у Брюггемана стиль обычно теряет власть над мыслью, то у Шванбека, наоборот, мысль теряет власть над стилем.

На самом деле, кто в добродетельном возмущении не потеряет власть над стилем, когда оказывается, что Собрание, которому не только прусский король, но и сама «Kolnische Zeitung» поручили закончить построение конституционно-монархического государства, — что это Собрание состоит из людей либо слишком левого, либо слишком правого направления для того, чтобы осуществить эту благородную цель? Особенно, когда с «противоположных полюсов бушуют ветры» и «Kolnische Zeitung» «утрачивает настоящее»!

Достаточно уж прискорбно для «Kolnische Zeitung», что народ выбирает депутатов, которые не хотят того, чего они, по мнению «Kolnische Zeitung», «должны хотеть». Но еще хуже для народа, если он насмехается над Шванбеком, выступающим в роли Кассандры^[203], и вместо конституционно-монархического образцового человека из «великого центра нации» выбирает людей, либо переставших быть монархистами, либо еще не ставших конституционалистами. Tu l'as voulu, Georges Dandin! {Ты этого хотел, Жорж Данден! (Мольер, «Жорж Данден»), Ред.} — с грустью воскликнет Шванбек, когда в грозном конфликте между преодоленным прошлым и, быть может, недостижимым будущим погибнет настоящее!

«Другими словами, признаки реакции и признаки новой или, вернее, перманентной революции не замедлили появиться».

После этого замечательного открытия Кассандра-Шванбек устремляет взор на Австрию. Взор Шванбека постоянно устремлен на Австрию. Австрия — его вторая родина; здесь он раньше возмущался тиранией венской демагогии, здесь он пожирает теперь мадьяр, здесь у автора возвышенных дифирамбов появляется, наконец, нежное чувство, слабые угрызения совести по отношению к тем, которых военно-полевые суды помиловали свинцом и порохом. Отсюда и нежные взоры, которые полный предчувствий пророк бросает в сторону Австрии в каждой своей передовице.

«Что же, собственно, изменилось?» (сиречь в Австрии). «Неограниченная бюрократия сменилась неограниченной демократией, а затем неограниченной военной властью, и в конце концов все осталось по-старому!»

Печальный результат революций, прискорбные последствия того, что народы никогда не внемлют гласу непризнанных Кассандр! «В конце концов все осталось по-старому!» Правда, традиционное правительство Меттерниха во многом отличается от теперешней контрреволюционной военной диктатуры; и особенно изменился добродушный австрийский народ времен Меттерниха, ставший теперь народом, преисполненным революционной ярости; кроме того, из истории известно, что контрреволюция всегда приводила лишь к более основательной, более кровавой революции. Но какое это имеет значение? «В конце концов все осталось по-старому», и деспотизм остается деспотизмом.

Филистеры, политиканствующие за кружкой пива, составляющие, выражаясь словами Шванбека, «великий центр немецкой нации», эти простаки, которые при каждой временной неудаче революции кричат: «Какую пользу принесло восстание» ведь мы снова оказались на прежнем месте»; эти глубокие знатоки истории, не видящие дальше собственного носа, — все они будут восхищены, когда узнают, что великий Шванбек целиком разделяет их точку зрения.

После этого неизбежного обозрения Австрии Кассандра снова обращается к Пруссии, готовясь заглянуть в будущее. Надлежащим образом взвешиваются элементы реакции и элементы революции. Поочередно подвергаются тщательному рассмотрению монархия и ее прислужники, Врангель, осадное положение (с благим пожеланием относительно его отмены) и «Прусские союзы»^[204]. Далее говорится следующее:

«Впрочем, после всего этого мы все же должны признать, что количественно паши реакционеры не представляют собой значительной силы. Гораздо хуже то, что великий центр народа до такой степени привык к абсолютизму, что он совершенно не разбирается в вопросах самоуправления, и все это только из-за лени. Вы, которые в громадном количестве отсутствовали на этих выборах… вы — настоящие сторонники абсолютизма!.. Во всем мире нет более отвратительного явления, чем народ, который слишком ленив для свободной политической жизни».

«Великий центр немецкого народа», ты не достоин своего Шванбека!

Этот «центр народа», который «слишком ленив для свободной политической жизни», — это, как выясняется позже, не кто иной как буржуазия. Прискорбное признание, горечь которого слегка смягчается самодовольным нравственным возмущением по поводу позорной «апатии» великого центра нации!

«Но гораздо хуже обстоит дело с печальными последствиями революции. В нашем народе гораздо больше, чем мы могли предположить, мечтателей и фантазеров, ловких демагогов» (наивное признание!) «и легкомысленной массы, не обладающей никакими политическими познаниями. 1848 год впервые показал нам, какое громадное количество анархических элементов было скрыто в этом спокойном, справедливом, здравомыслящем народе, который был охвачен каким-то смутным тяготением к революции, и как удобное средство совершать революции» (несомненно, гораздо более «удобное», чем писать глубокомысленные, полные дифирамбов передовицы в «Kolnische Zeitung») «начали считать… панацеей».

В то время, как «центр» слишком ленив, периферия, «чернь», «легкомысленная масса» слишком энергична. «Ловкие демагоги» в соединении с «громадным количеством анархических элементов», конечно, не могут не вызывать мрачных предчувствий в душе Шванбека, когда к тому же буржуазия находится во власти «лени» и «апатии»!

«Таков естественный ход вещей: удар вызывает контрудар».

После этого нового великого философского открытия, которое в будущем должно еще послужить темой для нескольких вдохновенных вариаций, Кассандра переходит к заключению и делает следующий вывод:

«Только тогда откроется путь к настоящей свободной политической жизни, когда великий центр нации, сильная и просвещенная буржуазия, станет достаточно единой и могущественной для того, чтобы не допускать этих отклонений ни вправо, ни влево. Перед нами лежит северогерманская газета, в которой… написано следующее: «… буржуазия уже теперь одержала победу над обеими крайними партиями — левых и правых, — и ей одной принадлежит будущее!» Мы опасаемся, что ликование это пока преждевременно. Если нужно еще доказательство этого, то таким доказательством явятся выборы в Пруссии».