В переводе это означает следующее:
«Итак, дело здесь идет только о таких оскорблениях, которые нарушают общественный порядок, общественное спокойствие, т. е. об оскорблениях чиновников или должностных лиц при исполнении или в связи с исполнением ими своих служебных обязанностей; при таких условиях ущерб причиняется уже не частному лицу, а общественному порядку… В этом случае будет приниматься во внимание политическая иерархия: тот, кто позволяет себе оскорбления или насилия по отношению к должностному лицу, несомненно виновен, но он вызывает этим меньший скандал, чем если бы он оскорбил судью» {Курсив Маркса. Ред.}.
Вы видите, господа, из этой мотивировки, какую цель преследовал законодатель, составляя статью 222. Эта статья применима «только» в случаях оскорбления чиновников, когда нарушается общественный порядок, общественное спокойствие. Но когда нарушается общественный порядок, la paix publique? Только тогда, когда затевается мятеж с целью ниспровержения законов или когда ставятся препятствия применению существующих законов, т. е. когда оказывается сопротивление чиновнику, исполняющему закон, когда мешают, прерывают служебные действия чиновника при исполнении им своих обязанностей. Сопротивление может ограничиваться одним ропотом, оскорбительными словами, но оно может доходить и до насильственных актов, до насильственного противодействия. Outrage, оскорбление — это только низшая степень violence, неповиновения, насильственного сопротивления. Поэтому в мотивировке и говорится «outrages ou violences», «оскорбления или насилия». По смыслу своему оба слова тождественны; но violence, насилие — только отягчающая вину форма outrage, оскорбления, наносимого исполняющему свои обязанности чиновнику.
Итак, в этой мотивировке предполагается: 1) что оскорбление наносится чиновнику при исполнении им служебных действий и 2) что оно наносится ему в его личном присутствии. Ни в каком другом случае нельзя говорить о действительном нарушении общественного порядка.
Вы увидите эту предпосылку во всем разделе, трактующем об «outrages et violences envers les depositaries de l'autorite_et de la force publique», т. е. об «оскорблениях и насилиях, причиняемых тем, кто облечен государственным авторитетом и государственной властью». Различные статьи этого раздела устанавливают следующую градацию неповиновения: выражение лица, слова, угрозы, акты насилия; последние, в свою очередь, различаются по степени своей тяжести. Наконец, во всех этих статьях говорится об усилении наказания в том случае, если эти различные формы неповиновения происходят в зале судебного заседания. Вызванный здесь «скандал» считается наибольшим скандалом, а соблюдение законов, paix publique, считается нарушенным самым вопиющим образом.
Поэтому статья 222 применима к письменным оскорблениям чиновников лишь в том случае, если подобные оскорбления наносятся: 1) в личном присутствии чиновника, 2) во время исполнения им своих служебных обязанностей. Мой защитник привел вам, господа, подобный пример. Так, он сам подпал бы под действие статьи 222, если бы, например, теперь, во время заседания суда присяжных, оскорбил председателя в письменном обращении и т. д. Но этот параграф Code penal ни в коем случае не может быть применен к газетной статье, «наносящей оскорбление» через продолжительное время после исполнения чиновником своих служебных обязанностей и в его отсутствие.
Это толкование статьи 222 может объяснить вам кажущийся пробел, кажущуюся непоследовательность Code penal. Почему я в праве оскорбить короля, и в то же время я не в праве оскорбить обер-прокурора? Почему Code — в отличие от прусского права — не предусматривает кары за оскорбление величества?
Потому что король никогда не исполняет сам обязанности чиновника, а всегда поручает исполнение их другим, потому что король никогда не выступает по отношению ко мне лично, а лишь через своих представителей. Вышедший из французской революции деспотизм Code penal, как небо от земли, отличается от патриархально-мелочного деспотизма прусского права. Наполеоновский деспотизм сокрушает меня, раз я действительно мешаю государственной власти, хотя бы только путем оскорбления чиновника, который, исполняя свои служебные обязанности, осуществляет по отношению ко мне государственную власть. Но вне исполнения этих служебных обязанностей чиновник становится обыкновенным членом гражданского общества, без каких бы то уи было привилегий, без каких бы то ни было исключительных средств защиты. Прусский же деспотизм противопоставляет мне чиновника, как некое высшее, священное существо. Качество чиновника как бы срастается с ним, как благодать священства с католическим священником. Прусский чиновник всегда является для прусского мирянина, т. е. не-чиновника, священнослужителем. Оскорбление такого священнослужителя, даже и не при исполнении им своих обязанностей, даже отсутствующего, вернувшегося к частной жизни, остается все же осквернением религии, кощунством. Чем выше чиновник, тем более тяжко осквернение религии. Поэтому величайшим оскорблением государственного священнослужителя является оскорбление короля, оскорбление величества, которое, согласно Code penal, просто невозможно с точки зрения уголовного права.
Но, скажут, если бы статья 222 Code penal говорила только об outrages чиновников «dans l'exercice de leurs fonctions», об оскорблении чиновников при исполнении ими своих служебных обязанностей, то не нужно было бы и доказывать, что законодатель подразумевает при этом личное присутствие чиновника — присутствие, которое является необходимым условием всякого подводимого под статью 222 оскорбления. Однако статья 222 прибавляет к словам: «dans l'exercice de leurs fonctions» еще слова: «а l'occasion de cet exercice».
Прокурор переводит эти слова так: «в отношении их службы». Я докажу вам, господа, что перевод этот неверен и прямо противоречит мысли законодателя. Взгляните на статью 228 того же раздела. Мы там читаем: Виновный в нанесении ударов чиновнику «dans l'exercice de ses fonctions ou a_l'occasion de cet exercice» карается тюремным заключением на срок от двух до пяти лет. Можно ли это перевести: «В отношении его службы»? Разве можно наносить относительные удары? Разве здесь устраняется предпосылка о личном присутствии чиновника? Могу ли я наносить удары отсутствующему? Очевидно, это следует перевести так: «Виновный в нанесении ударов чиновнику в связи с исполнением им своих служебных обязанностей». Но в статье 228 дословно повторяется фраза из статьи 222. Очевидно, слова «а l'occasion de cet exercice» имеют в обеих статьях одинаковое значение. Таким образом, эти дополнительные слова не только не исключают в качестве условия личного присутствия чиновника, но, наоборот, предполагают его.
История французского законодательства представляет вам еще одно убедительное доказательство этого. Вы помните, что во Франции в первое время Реставрации партии вступали между собой в ожесточенные стычки в парламентах, в судах; в Южной Франции дело доходило до поножовщины. Суды присяжных были тогда не чем иным, как военно-полевыми трибуналами победившей партии, расправлявшейся с партией побежденной. Оппозиционная печать беспощадно клеймила приговоры суда присяжных. Статья 222 не давала никакого оружия против этой нежелательной полемики, ибо она была применима лишь в случае оскорбления присяжных в суде, в их личном присутствии. Поэтому в 1819 г. сфабриковали новый закон, каравший всякие нападки на chose jugee, на произнесенный приговор. Code penal не знает подобной неприкосновенности судебного приговора. Разве стали бы дополнять его новым законом, если бы статья 222 говорила об оскорблениях «в отношении» исполнения служебных обязанностей?
Но что же означает дополнение: «а l'occasion de cet exercice»? Оно имеет целью просто обезопасить чиновника от нападок незадолго до исполнения или вскоре после исполнения им своих служебных обязанностей. Если бы статья 222 говорила только об «оскорблениях и насилиях», причиняемых чиновнику во время исполнения им своих служебных обязанностей, то я мог бы, например, спустить с лестницы судебного исполнителя после наложения им ареста на имущество и утверждать затем, что я его оскорбил лишь после того, как он перестал выступать передо мной в должности судебного исполнителя. Я мог бы, например, напасть по дороге на мирового судью, направляющегося верхом к моему жилищу с целью выполнения судебно-полицейских функций, избить его и уклониться от грозящей мне согласно статье 228 кары, ссылаясь на то, что я его избил не во время, а до исполнения им его служебных обязанностей.
