– А чего тянуть? Управимся и до завтра, – согласно кивнул казак. – День еще в разгаре. К темноте снарядим лодки, атаман, дело привычное. Перед ужином охотников выкрикнем для вылазки новой. Токмо на воду столкнуть и останется.

– Быть по сему, – хлопнул ладонью по столу, подводя итог, воевода. – С рассветом выступаем. Енко, ты готов выступать али Маюни в проводники кликнуть?

– Этого маленького дикаря? – презрительно скривился родовитый колдун. – Он вас заведет, как же… Сам подходы покажу. Туда через поселки шел, обратно шел. Все амулеты рассмотрел, все тропинки знаю. Никто из варанхайцев и охнуть не успеет!

Енко Малныче не испытывал особого почтения к белокожим иноземцам, не то что не имеющим колдовских способностей, но даже и не верящим в искусство повелевать природой и недоразвитыми существами, и раньше не стремился особо им помогать. Так, отдохнуть иногда приходил, развлекался. Однако слова малолетней чародейки, наложницы казачьего десятника, неожиданно крепко запали ему в душу. Она, дескать, целое царство себе выкроила, а он только пиво портить умеет. И проклятый Великим Седэем изгнанник решил хорошенько «шумнуть».

Не то чтобы Енко хотел что-то доказать худородной хвастунье – что ему за дело до мнения глупой бабы? Однако же идея напугать, разозлить, заставить побегать, напомнить о себе и вызвать новую волну ярости пришлась ему по вкусу. Пусть узнают, каков бывает во гневе настоящий чародей рода Малныче!

И, разумеется – что может быть лучше для осуществления этого плана, как не белокожие дикари с их смертоносными грохочущими железками?

Так что в немалой степени внезапный азарт и торопливость казаков были вызваны тем, что умелый колдун слегка подстегнул своими чарами их воинственность и жадность.

– Раз выступаем утром, – широко зевнул Енко Малныче, – я бы прикорнул где-нибудь в теплом уголке. Отоспаться хочу разом за все дни походные, и завтра опять бодрее бодрых стану.

– Коли тебя запахи не смутят, можешь на кухне устроиться, – предложил Кольша Огнев. – Она у нас просторная, места хватит. И очаги, почитай, вообще никогда не гаснут.

– А если еще и покормят, – широко и добродушно улыбнулся колдун, – то и вовсе цены не будет такому ночлегу.

– Пойдем провожу, – поднялся кормчий. – Заодно и струги осмотрю, оснастку да борта. Не рассохлись бы. Конопатить тогда придется, а это дня два, не менее.

– Они же шкурой крыты? – не понял тревоги казака Енко.

– Когда доски ведет, кожа отрывается, – пожаловался Кольша, но сам же отмахнулся: – Ладно… Если что не так где выйдет, чего-нибудь придумаем.

Кормчий не подвел ни колдуна, ни воеводу – к рассвету на берегу под стенами, у спокойной воды, стояли три струга, лишь самыми носами слегка вытащенные на пляж. Мореходные лодки русских походили на пузатеньких осенних сусликов – при длине в пятнадцать шагов ширину имели почти пять и покатые, уходящие под воду бока. В каждом на дне было приготовлено несколько бочонков с огненным зельем, с дробью и ядрами, корзины с солониной и вяленой рыбой, запасные копья, топоры, бердыши, а на носах, на широких лавках, смотрели вперед вправо и влево от бушприта по две кулеврины – хитрые бронзовые пушечки на поворотной подставке, каждая размером с человеческую ногу.

Еще на стругах имелись бесполезные на реке мачты и паруса, три пары весел и несколько малых пищалей. И, разумеется, гребцы. Как обратил внимание Енко Малныче – совсем молодые парни. Из бывалых, опытных казаков воевода взял токмо бородача Кондрата да плечистого Михейко Ослопа. Да и тех, похоже, из нужды: помимо воеводского, еще на два струга требовались кормчие. Безусого воина править судном и командовать экипажем не поставишь.

Поистрепалась русская ватага, поредела, ослабела. Самых лучших своих бойцов потеряла. Кого – убитыми. Кого – женившимися. Вроде и есть женатый казак в наличии, а вроде и нет его более. На смерть бесшабашно не лезет, в дальние походы не рвется, с друзьями беспробудно не пьянствует. Жену норовит каждую ночь обнимать, детей растить, дом обустраивать. Покой предпочитает веселой сече. И какой это теперь мужчина?

Вот так и получилось, что остепенившиеся ватажники остались с Кольшей Огневым острог охранять, а за добычей и приключениями вызвались те, у кого молоко на губах, считай, не обсохло.

– Впрочем, там и воевать-то будет не с кем, – пробормотал колдун. – Несколько захудалых деревень разорить, и все. Работа для новичков.

Зато прощание получилось кратким: воевода негромко дал Кольше несколько последних распоряжений, обнял, поцеловал жену – и путники столкнули струги на воду.

Поначалу несколько часов казаки плыли вдоль берега на юг, за развалины старого, самого первого острога, к Драконьим болотам. Там повернули прямо в топи и легко преодолели их по прямому, как тетива луки, руслу, аккуратно разрезающему рыхлые и колышашиеся морошковые поля. Где-то через полверсты на берегах появились сперва кривые низкие березы, а затем и сосны с елями. Это означало, что под травяным покровом находится уже настоящая, твердая суша. И словно в подтверждение этого факта река начала петлять, выискивая между отмелями наиболее удобное русло.

– Когда-то здесь было столько нуеров и длинношеев, – припомнил колдун, – что весло невозможно было в воду опустить. Обязательно в кого-нибудь ударялось. А теперь, кроме рыбы, никого не видно. Уму непостижимо, всего за два года всех извели! Теперь это уже не Драконьи, а Бездраконьи омута получаются.

Енко никто не ответил. Казаки, тяжело дыша, гребли, а сидящий на руле Михейко болтливостью никогда не отличался. Чародей пожал плечами, но все же закончил свою мысль:

– Из-за опасного соседства сир-тя тут никогда не селились. Не всякому шаману по силам за таким множеством зверей уследить. Так что раньше завтрашнего дня нам до первой деревни не добраться. Спешить некуда.

– Атаману виднее, – лаконично ответил Михейко и снова устремил взгляд вперед.

Енко снова пожал плечами и подставил лицо колдовскому солнцу. Оно уже начинало ощутимо греть – не то что на острове.

Казаки пробивались против течения до позднего вечера, но даже в темноте приставать к берегу не стали. Зацепились носовым канатом за свисающее над водой дерево, перекусили всухомятку и улеглись прямо в струге, на сложенном парусе. Видимо, как раз для этого его с собой и катали. А едва солнце начало разгораться, белокожие иноземцы снова отправились в путь.

К полудню припекать начало в полную силу. Колдуну в его тонкой облегающей кухлянке наконец-то стало хорошо, казаки же начали раздеваться, скидывая кафтаны и стеганки и оставаясь в одних рубахах.

– Воевода! Атаман! – окликнул Егорова чародей. – Отсель до ближнего селения часа два пути, не более. Вам бы переждать, а я вперед сбегаю, гляну, как и что?

– Давай, – согласился тот.

Енко Малныче шагнул со струга за борт, заставив казаков охнуть от неожиданности, по грудь в воде быстро выбрался на берег и исчез среди молодой ивовой поросли.

В снаряжении колдуна не было ничего, боящегося воды. Бронзовый нож не ржавел, метательная дубинка – тоже. В поясной сумке лежала лишь горсть гадательных костей да кресало; одежда из мягкой змеиной кожи намокала медленно, а высыхала быстро. Так что опытный бродяга мог позволить себе купание в одежде. Не прошло и получаса, как он уже обсох и даже немного сожалел об утраченной свежести.

Два часа до деревни сир-тя было грести на веслах против течения. Пешком же – меньше часа пути. Тем более что вдоль берега тянулась нахоженная тропинка. И, разумеется, именно по ней местный шаман ходил проверять обереги – так что найти их труда не составляло.

Начитав защитные заклинания, Енко Малныче изменил все амулеты. Заглушил на время сплетенным из сосновых корешков кольцом, расчерченным нитями-рунами и смоченным парной кровью, ощущение опасности, после чего поменял знаки «большого крика» на «малую песню». Полностью снимать или портить обереги не стоило – поставивший их чародей мог забеспокоиться и отправиться с воинами на проверку. Или просто насторожиться, заставить вождя вооружить мужчин. А так – они вроде как действуют, умелый шаман это чувствует. Но сигнал об опасности подадут такой слабый, что в селении его не расслышат.