«Я сделала Аарона лучшим дизайнером, — заявила она. — И меня не волнует, если кто-нибудь, в данном случае вы, не верите в это».

Я сказала, что верю, и вижу доказательство этого.

Она продолжала: «Я всегда давала ясно понять людям, которые соперничали со мной, что я с ними не в игры играю. И не важно, выиграла бы я и стала победителем или проиграла и стала побежденной. Однако Аарон не считал, что я могу соперничать с ним на его поле. Он не думал, что мы можем работать в одной области».

«Но почему же вы, удачно разработав тематику выставок и устроив картинную галерею, в дальнейшем отказались там работать?»

«Думаю, я боялась, что, втянувшись в это дело, останусь одна».

Автономия равняется одиночеству. Эта идея постоянно преследует женщин! Если женщина не преодолеет это заблуждение раньше, то на перекрестке, за которым находится середина жизни, она испытает сильный страх при столкновении с ним.

Для Аарона выставка во французском музее знаменовала официальное окончание определенного периода жизни. Чтобы услышать самого себя, он сказал своему окружению: «Формально мне уже говорили, что я хороший мальчик, что сделал хорошую работу. Это означает, что пришло время еще что-нибудь изобрести, еще что-то сделать».

Но сказать — это только полдела. Ему пришлось еще побороть собственный панический страх. Не обновив себя, он должен был бы повторять старые формулы, то есть стать архивариусом собственных трудов. Но нет, ему пришлось пересмотреть методы, которые принесли ему успех, и проверить, не застоялся ли он как творческая личность. В этом процессе для него существовала опасность рухнуть вниз с пьедестала.

В конце нашего первого официального интервью Аарон говорил о своих попытках «немного выйти за рамки привычного». В то же самое время он заметил, что нужно «контролировать процесс». Его голос снизился до шепота: «Я не знаю, что делать. Я узнал, что во мне скрываются пассивность, зависимость, слабость, непрочность. Все эти чувства вызывают у меня отвращение на интеллектуальном уровне. В качестве противовеса я должен разрешить себе признать свою собственную агрессию и все такое прочее. Для меня это время смятения, личной растерянности».

Мишель. Поразительно белый цвет кожи. Мягкий сероватый оттенок под глазами. Сверкающие темные глаза. Она всегда казалась мне женщиной-фантазией, о которой мечтает каждый мужчина. Ее основное качество -неуловимость. Ее жизнь наполнена художественными видениями, фантазиями, нетерпимостью, непрерывным курением.

Никто никогда не знает, что она будет делать в следующий момент. Можно наблюдать, как она со свежей гарденией на груди глубоко затягивается крепкой сигаретой «Лаки Страйк» и говорит о радости быть уличным разносчиком. Да, однажды, когда ее муж уже добился успеха, она стала продавать утиль вместе со старухами в переполненной части города. Это была ее идея. В следующий раз я узнала, что она поступила на четырехгодичные курсы эзотерической философии.

Мы отложили разговор на более позднее время.

Прошел год. Я увидела, как она промелькнула в толпе вместе с Аароном на вечернем приеме по случаю празднования окончания выборов. Она выкрасила волосы в огненно-рыжий цвет и завила их локонами. На фоне ее молочной кожи и нежных черт лица новая прическа выглядела несколько истерично. Однако это только сделало Мишель более заразительной, более дразнящей.

«Нет, — подумала я. — Красота Мишель не умрет. Ее свечение останется и продлится долго, никто не знает сколько, пусть даже в несколько гротескном стиле».

Я позвонила ей и хотела договориться о встрече. У нее был ледяной голос. Через несколько дней она позвонила и отменила встречу.

«Меня трясет с того момента, как вы мне позвонили, — объяснила она. — На меня свалилось так много мыслей. Во мне просыпаются чувства, на которые я долгое время не обращала внимания. До сих пор я не думала, что уже достигла среднего возраста. Я боюсь признаться, что мне страшно».

Я сказала, что она еще не подошла к среднему возрасту. Ей было сорок два года. Возможно, она стояла на пороге середины жизни. Мишель ответила словами, в которых великолепно можно уловить то, что многим людям очень трудно описать:

«Очень странно, но во мне что-то гудит».

Через несколько часов Мишель перезвонила мне и сказала, что желает внести вклад в мою книгу и честно рассказать о своих неопределенностях. Она хотела бы это сделать до того, как книга будет составлена.

Мы встретились в ее любимом ресторане, где никто никуда не спешит, где никто не устраивает деловые встречи и где ром подается вместе с гардениями.

«Это случилось со мной в воскресенье, после нашего разговора. Может быть, рано или поздно это происходит со всеми людьми. Я была твердо уверена в своих способностях. Однако если они не признаны, то их как бы и нет. А ведь вы можете умереть до того, как проявите свои способности. Я осознала это впервые. До этого момента для меня были важны борьба с мужем, который отстаивал свою роль во взаимоотношениях, перекладывание вины на внешние обстоятельства, на мать, отца, место, куда вас определило общество. В воскресенье я в первый раз задумалась, поняла свою собственную роль во всем и признала все чувства, которые до этого момента пыталась скрывать. Все стало ясно».

Я сказала, что это был хороший признак.

«Не знаю, хороший ли. Я ощущаю неуверенность в своих силах».

Мишель рассказала мне, что хотела дать объявление в газету с перечислением всех своих знаний и навыков, которые приобрела за эти годы. Она срочно хочет выплеснуть свою энергию и поделиться ею с другими. «Я думаю, что в первый раз почувствовала в себе желание стать матерью», — добавила Мишель.

Этот вопрос об отсутствии детей очень важен. С раннего детства, когда она узнала, откуда берутся дети, за ее спиной раздавался голос матери, постоянно повторяющий одну и ту же фразу: «Я хотела стать художником, и я стала бы великим художником, если бы не появилась ты».

«Девушки обычно смотрят на своих матерей, как на пример того, кем они хотят стать. Я отказалась от этого достаточно рано. Я не хотела быть такой, как мать, ибо она сама не хотела, чтобы я такой была». Мишель вспомнила, как мать рисовала ночами, как она объясняла маленькой девочке, что изобразить лошадь не просто, и терпеливо показывала каждый элемент ноги лошади, как он должен быть нарисован. В этих воспоминаниях мы обнаружили кое-что важное, что приоткрыло завесу в отношениях мать-дочь.

«Я поняла. Я хотела быть похожей на нее! — воскликнула Мишель. — Я почувствовала, что желание стать художником больше, нежели желание иметь детей. И абсолютно уверена, что отказалась от детей, чтобы выполнить желание матери». В ее голосе не было сожаления.

Отец же, неудачник, все надежды которого были разрушены, предупреждал ее: «Знай свое место в жизни. Ты скромное дитя из очень скромной семьи. Не ставь себе слишком высоких целей. Ты только потерпишь неудачу». Эта комбинация родительских высказываний, кажется, нейтрализовала все ее действия.

«По крайней мере, теперь у меня всегда останется надежда, — добавила Мишель. — Получается, что нерожденный ребенок во мне должен выполнить то, что я смогу сделать».

Она подняла гардению из напитка и медленно вдохнула ее аромат. Словно восстановившись, она попыталась рассказать мне о своих темных мыслях.

«Я никогда не боялась смерти. Но я боюсь старости. В молодости я была очень красива, а теперь боюсь, что меня отставят в сторону. Это занимает мои мысли. Я больше не буду выглядеть такой молодой и хрупкой, как раньше, когда у людей возникало желание заботиться обо мне. Я всегда думала, что в конце концов мне придется самой о себе заботиться».

Ее лицо внезапно озарила улыбка. «Но я чувствую, что у меня еще есть резерв. Вот о чем говорит пение во мне».

С Аароном я беседовала, когда он полностью отказался от студии и был весь в работе.

«Я не хочу отказываться от своей дизайнерской деятельности, — сказал он. — Я просто хочу направить свои усилия в другом направлении. Я хочу инициировать работу, а не просто получать заказы».