– Так от чего же она умерла? – внезапно спросил он вслух.

– Ну, ты даешь, Саня! – покрутил головой капитан. – Ты же на труп выезжал – или я что-то не так понял?

Бухин пожал плечами.

– Сорокиной позвони, – мрачно посоветовал Лысенко.

Они уже дошли до театра, по обширному подиуму которого с гиканьем и грохотом катались мальчишки на роликах и скейтах, и уселись на лавочке у фонтана. Обычно словоохотливый и общительный, Лысенко молча достал сигареты и закурил, глядя куда-то в сторону парка, деревья которого уже одевались пронзительно-зеленой листвой. Бухин знал, что в прошлом году у капитана были какие-то трения со следователем Сорокиной, но у какого опера не бывает напрягов с прокуратурой? С одними следователями опера любят работать, с другими – не очень, но что случилось у Лысенко с Сорокиной, если он и дверью саданул, и даже уволиться пригрозил? Неужели?.. Но, пока из трубки шли длинные гудки, Бухин отмел свое нелепое предположение. О любвеобильном капитане Лысенко по Управлению ходили легенды, но чтобы он и Сорокина… нет, это просто невероятно. Сорокина совсем не в капитанском вкусе, да и вообще, насколько Бухин знал, Лысенко предпочитал женщин помоложе. А у Сорокиной к тому же еще и характер мерзкий. Значит… Он не успел завершить логическую цепочку, так как следователь неожиданно ответила ему.

– Маргарита Пална! – заорал Бухин в трубку, и от скамейки шарахнулся испуганный голубь. – Это я, – сообщил он, умерив голос. – Бухин. Ага, уже работаем. Конечно! Все, все работаем! Да, уже, можно сказать, на месте. Маргарита Пална, а… мне точно нужно знать… причина смерти какая? – осторожно поинтересовался он.

Сорокина неодобрительно забулькала, но старлей давно понял, что главное – не прерывать ее. Так она гораздо быстрее доберется до сути, чем если торопить и задавать наводящие вопросы. Она просто из тех женщин, которым непременно нужно выговориться.

– Ну что? – спросил Лысенко, когда он наконец дал отбой.

– Отравление. – Бухин пожал плечами.

– Дихлофос, снотворное… чем она траванулась?

– Предположительно токсин бледной поганки.

– Ничего себе! – присвистнул Лысенко, у которого в прошлом был неудачный опыт общения с грибами, закончившийся, впрочем, вполне благополучно. – Так вроде бы еще рано для грибов? Они в мае еще не растут. Или растут?

– Они в основном на рынке растут, – заметил Бухин. – Только не в этом дело. Патологи говорят, что грибов у нее в желудке не обнаружили. Только токсин в крови. И снотворное. Большая доза, но не смертельная.

– Снотворное не смертельное или токсин?

– Токсина столько, что слона убить можно. А снотворное – превышение раза в два. Скорее всего, хроническое привыкание к большим дозам.

– Ничего себе!

Информация так подействовала на капитана, что он даже временно забыл о своих разногласиях со следователем.

– Чтоб грибами травили, такого у нас еще не было. А сама она не могла, как думаешь?

– Сорокина говорит, что в квартире следов этого самого токсина нигде не нашли, а вот снотворное лежало у нее на прикроватной тумбочке. Она думает, концы в театре нужно искать.

Лысенко, честно говоря, было наплевать на то, что себе думает Ритка Сорокина. Ну, может, не совсем наплевать… Почти год назад они столкнулись в одном деле, и Ритка обозвала его скотиной, вернее бездушной скотиной, как помнится… Впрочем, он не стал ее разубеждать. На тот момент так было даже лучше. Но Сорокина при каждом удобном случае продолжала цепляться, как репей к бродячему псу, и это безмерно раздражало капитана. Да еще, судя по всему, высказывала свое мнение о нем вслух – неоднократно и всем желающим.

– Ладно, разберемся, – буркнул он, направляясь к служебному входу.

– Кажется, мы заблудились…

На узкой лестнице мимо них протиснулись несколько молодых людей в обтягивающих трико и с сильно подведенными глазами. Один из них прижался горячим бедром к Бухину, а когда тот удивленно обернулся, выразительно ему подмигнул.

– Скажите, режиссера Савицкого где можно…

– Мы, вообще-то, не из той оперы, – томно произнес мускулистый красавец и положил руку на перила, напрочь перегораживая тесный проход. Он еще раз бросил на старлея выразительный взгляд и спросил: – А вы… из милиции… да?

– Да, – буркнул Бухин, не зная, как себя вести.

– А пистолет у вас… с собой?

– Всегда с собой, – подтвердил Лысенко, разглядывая сынов богемы. – А вы кто?

Между тем красавчик явно запал на Бухина и, игнорируя капитана, снова обратился к нему:

– Фигурка у вас классная. Танцами никогда не занимались?

– Айкидо, – кратко бросил старлей, уже пришедший в себя.

– Интересно, интересно, – пропел любопытствующий. – У меня всегда была мысль поставить балет с элементами айкидо. Айкидо – это не только спорт. Это почти танец. Такая выразительная пластика, напряжение, мужественность! Если бы я был режиссером… Не хотите поговорить об искусстве… ну, скажем, вечером за чашечкой кофе?

– Так Савицкого не видели? – не в тему снова спросил Лысенко.

– Вы не в то крыло зашли, – помог второй танцор, который до этого молча стоял у стены. – Оперные репетиционные направо, а здесь – мы.

– Большое спасибо. Пошли, Сашок. – Капитан живо развернулся и затопал вниз.

– Если хотите поговорить о Савицком, то зайдите часика через два, Саша, – все не отставал от Бухина красавчик.

– Если у вас есть что рассказать, то давайте прямо сейчас. – Бухин повернулся.

– Сейчас не могу. У нас репетиция. Давайте встретимся вечером, а? В кафе напротив театра?

– Там видно будет, – уклончиво пообещал старлей.

– Телефончик оставьте…

Догнав Лысенко уже внизу, Бухин пожаловался:

– Ничего себе, еле отделался.

– Да ладно, – ухмыльнулся Лысенко, – это еще что! Вежливо, на трезвую голову, и с разговорами об искусстве. А вот меня один раз даже лапали! И что? Пришлось терпеть… в интересах дела.

То ли потому, что было утро, то ли еще отчего, но театральные недра в оперном крыле были совершенно безлюдны. Подергав наудачу несколько дверей, они снова повернули направо и тут услышали звук.

– О! – сказал Лысенко. – Точно! Поют.

– М-ми-и-и, м-ми-и-ииии… Мм-ма-а, мма-а-ааааа… Мм-о-о, мм-оооо… о-о-о… о-о-ооо… Мм-у-у, мму-у-у…

Капитан приоткрыл плотно пригнанную, обитую войлоком дверь, и звук вырвался на свободу. Впечатление было такое, что из тоннеля вылетел на полном ходу паровоз и оглушил гудком:

– У-у-у-у!

Лысенко отпрянул, а из помещения послышалась приятная мелодия и полились необыкновенной мощи и красоты звуки. Слов капитан не разобрал – пели на каком-то неизвестном ему языке.

– «Риголетто»[1], – пояснил просвещенный Бухин.

Они опасливо заглянули в комнату. Рояль стих. У инструмента спиной к вошедшим сидела полная дама. Лысоватый, небольшого роста мужчина в синем поношенном свитере обернулся к двери.

– Кх-м, – кашлянул Лысенко, вертя головой и ища глазами источник невероятного звука. – Здравствуйте.

– Здравствуйте, – ответил человек в синем свитере обыкновенным голосом, а дама удивленно повернулась. Кроме этих двоих и рояля, в комнате больше никого не было.

– Это вы здесь… пели?

– Я, – пожал плечами человек. – Алла Аркадьевна, простите, я сегодня совершенно не в голосе. Это мучение какое-то. Давайте отложим. Я пойду.

И тип в свитере протиснулся мимо визитеров.

– Эй, – растерянно позвал Лысенко, – простите! Извините, вы не могли бы…

Но певец уже ушел, аккуратно затворив за собой дверь.

Женщина у рояля вопросительно посмотрела на пришельцев.

– Капитан Лысенко, старший лейтенант Бухин, – представился капитан за двоих. – Как нам найти режиссера Савицкого, не подскажете?

– Я не знаю. – Концертмейстер нервно закрыла ноты и захлопнула крышку инструмента. – Может быть, в репетиционном зале. Не знаю. А вы насчет…

– Да, – подтвердил Лысенко. – Именно. А вы могли бы с нами поговорить?