Мы решили оставить мое копье там, где оно оказалось, боясь, что попытка извлечь его оттуда может вызвать новые конвульсии: на поле боя, устланном трупами в разных стадиях разложения и обломками осадных машин, копий было сколько угодно.
Немного погодя мы уже приближались к краю нашего укрытия из обломков сражения, внимательно оглядывая периметр источенного личинками поля. Не переставая обшаривать глазами границу двух территорий, в надежде заметить хоть какой-нибудь признак движения, который позволит нам перехватить Уимфорта раньше, чем он покинет укрытие, Барнар отрывисто и зло рассмеялся.
– Да будь он проклят, – сказал мой друг. – Либо он появится где-нибудь поблизости и мы его поймаем, либо нет. Я собираюсь сесть здесь и сидеть, посмотрим, каким из двух вариантов дело кончится. И к черту все остальное. По крайней мере, передохну, пока есть возможность.
Я похлопал его по плечу, но не смог сказать ничего утешительного. Сидеть мне не хотелось, и я слонялся вокруг, то и дело бросая апатичные взгляды в сторону границы. И вдруг примерно в четверти мили от нас через узкую просеку, разделявшую две груды обломков, кто-то прошмыгнул. Двигался он поспешно и юрко, как ящерица, перебегающая от укрытия к укрытию. Я уже бежал, пригнувшись и петляя между кучами хлама, к тому месту, стараясь держаться позади обломков.
Я скорее летел, чем бежал. Откуда у меня взялись на это силы, не знаю и никогда не узнаю. Промчавшись половину пути до просеки, я вновь увидел нашего подопечного: он прятался за последней кучей хлама, впереди было только чистое поле. Уимфорт пригнулся, весь подобравшись для решительного броска. В ту минуту он напоминал молодого льва на первой в своей жизни охоте: отсутствие необходимой ловкости в тех же пропорциях сочеталось в нем с уморительной серьезностью. Строго говоря, мальчик уже перестал быть мальчиком. Он был смешон до невозможности и в то же время совершенно серьезно приготовился убивать. Из различных обломков он смастерил себе орудие: на обломок семифутового копья привязал с одной стороны боевой топор, с другой – половину лезвия отличного меча, широкого, с острым точно бритва концом. Середину древка он, чтобы удобнее было держать, обмотал кожаным ремнем. Судя по конструкции этого оружия, бросок не входил в его планы. Скорее, он собирался вспороть что-то острым концом, а топор прицепил на всякий случай, если вдруг придется защищаться.
Наблюдая за ним, я ни на мгновение не прекращал неслышного бега, моля, чтобы он простоял на месте еще несколько секунд, которых мне хватило бы, чтобы перехватить его, прежде чем он выскочит на поле и привлечет к нам внимание крылатых сторожей Эликсира. Четырех секунд мне хватило бы вполне, но, разумеется, их-то у меня и не было. Он увидел меня и без тени колебания выпрыгнул на израненную, источенную личинками равнину перед горой. Мы понеслись по пружинящей под ногами мясистой почве, траектории его и моего движения стремились к пересечению в одной точке, в каких-то трехстах шагах от меня, где вовсю шел процесс превращения третичного монстра из летучего гиганта в червя.
Увы! Уимфорту до него было всего двести пятьдесят шагов. Гибель наша уже была предрешена, я это видел, хотя и не мог ничего поделать с безумной настойчивостью, с которой мои ноги продолжали нести меня вперед. Мальчик забыл обо всем на свете. Мчась во весь опор, он поднял режущий конец своего копья. Впереди вооруженный жалом гигант, паривший футах в пятистах над равниной, уже навел на нас безжалостные черные полушария своих глаз, описал в воздухе широкий круг и начал снижаться.
Огромная, наполненная кровью задняя часть, на которую нацелился Уимфорт, уже высвободилась из материнского кокона и наполовину зарылась в почву. Личинка тяжеловесно покачивалась в воздухе, деловито проедая себе путь. Мальчик с криком восторга со всего размаха опустил на нее острие меча.
Краем глаза я заметил, как рассыпалось на части его импровизированное оружие, а сам он, не в силах вовремя затормозить, налетел на личинку и, потеряв равновесие, упал, – все это можно было предвидеть. Мое внимание было поглощено пикировавшим на мальчишку Собирателем, которого я еще надеялся остановить. Вот он завис прямо над ним, жало вытянулось вперед и вверх, готовое нанести удар. Я метнул копье, изогнувшись в прыжке, чтобы придать броску максимальное ускорение и мощь. У меня чуть глаза не выскочили, с таким напряжением я толкнул древко. Падая, я почти лениво наблюдал, как мое копье вошло глубоко в намеченное место и крылатый гигант камнем рухнул вниз, в то время как тело его конвульсивно сжалось и хвостовое жало пробило переполненное драгоценной жидкостью брюхо.
Сгруппировавшись, я ударился о землю и тут же перекатился на ноги. Груз Собирателя черной рекой разлился в воздухе, сам он, кувыркаясь, летел навстречу гибели. Я уже мчался к мальчишке, споткнувшись лишь однажды, когда земля под ногами вздрогнула от падения тяжелого тела.
Жидкость, дождем хлынувшая из внутренностей Собирателя, промочила Уимфорта насквозь, но, когда я подбежал к нему, он уже почти высох. Не потому, что черная жижа стекла на землю, нет, она в него впиталась, проникнув в каждую пору его кожи, как вода проникает в сухой песок. Только волосы все еще оставались влажными, и потому, когда я схватил его за шиворот, чтобы поднять на ноги, моя левая рука коснулась вымокших кудрей, и кровь демона зашкворчала на моей ладони, как масло на сковородке.
Бросив мальчишку – он и так уже приходил в себя, – я заплясал вокруг него, тряся рукой, которую жгло, как огнем. Жидкость невозможно было стереть; но вскоре она сама собой высохла и превратилась в черный порошок, не вызывавший никаких ощущений. Его я просто сдул. Однако хочу засвидетельствовать, что результатом моего соприкосновения с Эликсиром стало противоестественное явление: с тех самых пор я могу то, чего не мог никогда раньше, – а именно одинаково хорошо пользоваться обеими руками, и если я все делаю в основном правой, то только в силу привычки.
Видя, что мальчик уже стоит на ногах, я схватил его за руку и поволок обратно, в лабиринт разлагающихся останков и обломков боевых машин. Он бежал резво и нисколько не сопротивлялся. Получив наконец то, к чему он так давно стремился, мальчишка думал теперь только об одном – как доставить драгоценную добычу домой в целости и сохранности – и потому готов был выполнять любые наши указания, которые могли этому поспособствовать. По меньшей мере два Собирателя уже направлялись к своему поверженному собрату, обшаривая взглядом землю в поисках врага. Я сказал Уимфорту, куда прятаться, и он тут же в точности исполнил мое распоряжение: нырнул под опрокинутую колесницу. Сам я распростерся на груде относительно антропоидной мертвечины и замер.
Нас не заметили: гиганты-жалоносцы патрулировали территорию целым отрядом, но, не зная, что именно следует искать, не догадались, по-видимому, что опасность может исходить от существ гораздо меньшего размера, нежели они сами. Да и в самом деле, часто ли киты погибают от блох? Как только вторая эскадрилья Собирателей довершила погребение нашей жертвы – то есть подобрала все до капли остатки Эликсира, – патрули убрались и вернулись на свои обычные места над кишащей личинками равниной.
Мы как раз собирались идти искать Барнара, когда он сам крадучись вышел на прогалину. С ним вместе мы повели нашего ставшего на удивление кротким подопечного подальше от неописуемого зрелища, которое представляла собой гора и окружающее ее пространство. Барнар видел все, что произошло, слова были не нужны. Забравшись поглубже в усеянные обломками недавних сражений джунгли, мы опустились на землю. Я принялся неспешно починять разорвавшийся ремешок сандалии. Мой друг полулежал, откинувшись на полуразбитый таран, и играл своим боевым топором, ставя его рукояткой на кончики вытянутых пальцев. Некоторое время он удерживал его в вертикальном положении, водя туда-сюда ладонью, потом ронял вперед так, что топор, перевернувшись в воздухе, вонзался в белую, точно недозрелый сыр, почву подземного мира, которой служила громадная шкура Сазмазма, жертвы коварного волшебника. Тогда он выдергивал топор, и все начиналось сначала.
