- Яник, ты почему раньше не пришел? - старческий голос, сухой и едва слышный, вырывает меня из очередного бредового размышления.

      - Занят был, - пытаюсь улыбнуться, видя, как иголка с ниткой замерли в ее руках, а плечи устало опустились. - Все нормально, - заверяю ее, едва сдержав очередной приступ кашля.

      И она молчит. Думает о чем-то своем и молчит, прекрасно понимая, что объяснять я ничего не стану. На плите что-то шкварчит и потрескивает, чайник натужно закипает, выбрасывая из узкого горлышка пар, за окном по-прежнему бушует непогода, о чем-то бубнит старое радио... А мне плакать хочется. Я знаю, мужчины не плачут. Да и кем я потом буду себя считать, если разревусь при ней? Но вся эта атмосфера, отчего-то напоминающая мне дом и вселяющая в скрытую за каменной стеной душу горькую надежду, иллюзорный обман нормальности... черт, как же это бесит и нестерпимо давит.

      Встаю со старенькой раскладушки и, закутавшись в клетчатый плед, иду на кухню. Выключаю чайник, мешаю в кастрюле что-то, отдаленно напоминающее тушеную картошку, и убавив огонь, накрываю её крышкой. Отхожу к окну. Сигареты предусмотрительно лежат на подоконнике, забираюсь на него с ногами, матерюсь, сползаю, выключаю на кухне свет и вновь покоряю эту опасную высоту. Тереблю бездумно в пальцах сигарету, сильнее кутаясь в плед (меня морозит), и спустя пару минут прикуриваю, приоткрывая форточку. Закрываю глаза, вдыхая свежий морозный воздух и, сделав несколько жадных затяжек, откидываю голову на стену. "И что делать будем, Ян?" - мысленно спрашиваю сам себя, не зная ответа на такой простой вопрос.

      Обычно люди знают, что завтра кто-то пойдёт на работу, кто-то в школу; что нужно записаться к парикмахеру или выгулять собаку; а я не знаю ничего - совсем. Не вижу будущего - оно стерто в моем сознании; нет прошлого - его я вырвал сам: с корнем, по живому; есть лишь настоящее - ЭТОТ день и ЭТОТ момент, которые я проживаю в ЭТУ самую минуту. Но сейчас мне надо думать, где взять деньги...

      Были мысли перебраться в другой город, но вы не поверите насколько это невыполнимо. Были бы документы, то да, я бы рванул не раздумывая. Но так, дикарем?.. В каждом городе есть свои беспризорники. Кто-то шарит по подвалам, воруя по вокзалам и выпрашивая милостыню. А есть те, кто, собственно, держит всех этих беспризорников под контролем. Они платят "старшим" что-то типа налога и живут себе спокойно. Ежели появляется бунтарь (например, такой как я), таких, как правило, находят на просторах заброшенных строек, или вовсе не находят. Это сложно объяснить, да и желания нет.

      Выбрасываю окурок в окно и, передернув плечами от холода, закрываю форточку. Выключаю газ, проверяю хорошо ли закрыта дверь, и убедившись, что все в порядке, иду мыться.

      Не нежусь в горячей пенной ванне, зачем давать телу расслабляться и привыкать к хорошему? Быстро принимаю душ позволяющий скинуть хоть минимальный груз напряжения, наспех вытираюсь и тут же одеваю старые треники, предоставленные мне в безвозмездное пользование заботливой хозяйкой, и просторную клетчатую рубашку, больше, чем нужно, размера на четыре.

      Опираясь о раковину,стираю конденсат с зеркала. Ну вот, теперь хоть на человека похож. Меня всегда бесила моя внешность: губы слишком... не женские конечно, но очерченные ровно, пухлые, манящие, как мне однажды сказала одна особа. Глаза пронзительные, дерзкие, даже злые. Платиновые волосы. Красавчик! Вот только красота моя мне не нужна. Она может помочь заработать на панели, там, думаю, на меня будет спрос. Морщусь и брезгливо кривлю губы. Нет уж, лучше загнуться, разгружая вагоны с углем, чем так. Мерзко.

      Беру заранее прихваченные с собой ножницы и, не особо стараясь, обрезаю отросшие мокрые пряди волос. Закончив с этой варварской процедурой, не могу скрыть усмешки. А ведь правду говорят, что красивому человеку идет абсолютно все, будь то одежда, манеры или стрижка! Короткий ежик торчит в разные стороны на хулиганский манер, челка осталась почти не тронутой - мне нравится когда можно прятать глаза. Вполне годится.

      Весь вечер баба Маня что-то рассказывает о прошлом, слушаю ее вполуха, дыша над картошкой или обмазываясь врученной мне отвратительного запаха мазью. Засыпаю быстро, так же, как и просыпаюсь.

      За нехитрым завтраком (две тарелки картошки, которые в меня запихивали силком) расспрашиваю что угодно: про политику, культуру, ЖКХ - все подряд, лишь бы не наступала тишина и ей в голову не начали приходить вопросы, на которые не смогу дать ответы. Она понимает, чувствует меня. Замечаю как она постарела за прошедшие три месяца, как впали щеки, потемнели глаза и заметно прибавилось морщин. Хочется спросить, все ли у нее хорошо, но затыкаю себя на полуслове, прекрасно понимая, что помочь ничем не смогу. Так зачем лезть в душу, если изменить ничего не сможешь?

      Быстрый душ, чтобы смыть с себя отвратительно-горький запах мази, надеваю свои вещи, чистые и выглаженные. Даже на человека стал похож, что не может не радовать. Наспех прощаюсь со старушкой, отказываясь оставаться, прекрасно понимая, что ни к чему хорошему это не приведет. Не благодарю ее, она и так знает, что благодарность за все то, что она делает для меня, невозможно выразить словами. Она причитает, сует мне в руки деньги. Картинно закатываю глаза, но беру несколько сотенных купюр и засовываю в задний карман. Теплый свитер, связанный ею, приятно согревает и дарит частичку ее любви, на руках перчатки, купленные на вещевом рынке. Не задумываюсь сколько стоит вещь, или марка ее производителя, главное - тепло и есть возможность не обморозить пальцы в мороз.

      Целую ее в щеку и быстро выскакиваю за дверь. Проходя мимо почтовых ящиков, достаю отданные мне купюры и закидываю ей в почтовку. Я же себя уважать перестану, если возьму эти крохи. Покидаю подъезд с легким сердцем, чувствуя, что вместе с привычным холодом и непогодой ко мне возвращается моя реальность.

  Часть 3

      Выйдя на улицу, быстро перебираю ногами, стараясь как можно скорее покинуть этот двор и потеряться из виду. Не очень бы хотелось, чтобы кто-то из знакомых мог меня здесь увидеть. Эта часть моей жизни - только моя, и другим сюда нет доступа.

      Автобусы едут полупустые, уже развезя горожан по рабочим местам, поэтому, забившись на заднее сидение в самом углу и прижавшись к холодному стеклу, бездумно всматриваюсь в просыпающийся город...

      Мне никогда не нравилось мое существование. Да, именно существование, потому что назвать это жизнью язык не поворачивается. Но, как оказалось, не одному мне живется паршиво. Баба Маня, или Мария Сергеевна, некогда бывшая медсестрой в нашей городской детской поликлинике. Там и познакомились, еще в той моей, прошлой жизни. Как вы понимаете, мне не было еще и четырнадцати, когда я остался на улице. И в этом есть моя вина и моя глупость, но менять что либо я в любом случае не намерен, и уж жалеть о сделанном первом взрослом выборе - тем более. В один из "радостных" дней, подыхая на лавочке на окраине парка, сам не понял, как это произошло... Она узнала меня. Уже тогда пожилая женщина с усталостью на лице, но все с той же добротой в сердце. Узнала того мальчишку, которого приводили к ней на прием пару раз... Когда я оказался в ее доме... Черт, до сих пор вспоминать стыдно. Я устроил настоящую истерику: с воплями, криками и истеричными слезами. Я тогда плакал впервые с тех пор, как мой мир рухнул. Держался все, храбрился. А она всего одним своим добрым поступком, взглядом этим жалостливым выбила из меня всю ту боль, что так старательно копил в душе. Я много наговорил тогда. Много лишнего, за что-то до сих пор не могу себя простить, но с того момента стало легче. Мне легче, но увы не ей.