Странно, но эта уверенность вселила спокойствие, почти умиротворение. Так уж повелось, что чем старательнее парень по жизни искал смерть, тем упрямее была старуха с косой, ускользая из его пальцев каждый раз, когда жизнь замирала между двумя гранями тьмы и света.

      Одно не давало покоя, как Вик сможет возненавидеть Глеба? Видео? Хоть Глеб и не помнил, что происходило ночью, возможно, это и к лучшему, неизвестно - снимал ли Юрий все это на камеру. Может быть запись? Тех горьких слов лжи, вырванных из глотки титаническими усилиями. Что?

      Дни текли своей чередой, заставляя Глеба все сильнее уходить в себя, в свои мысли, размышления. Ему приносили еду, которая лезла с трудом, но все же приходилось есть, скорее на автомате, по инерции, и раз в пару дней необходимые таблетки, пока за четыре дня до назначенного времени не перестали бросать подачки. В тот момент, когда парень снова переживал ломку, сжимался от боли на краю постели, физически ощущая на себе тяжелый взгляд мужчины, он принял решение, такое единственно верное, которое напрашивалось с самого первого знакомства с Виком.

      Он не сможет отказаться от парня. Сейчас, в разлуке, это стало таким очевидным и ясным, что от боли и напряжения разболелась голова. Пускай весь мир перевернется, земля превратится в ад, а черти заменят простых людей, пускай против них встанут все: общество, родители, обстоятельства - Глеб не отпустит парня. Вот только не знал он, что его железная уверенность сможет оборваться, а душа рассыплется россыпью миллионов острых осколков надежд и желаний об ненавидящий взгляд таких родных серо-зеленых глаз.

      Это случилось на пятый день, когда ломка стала нестерпимой и убийственно мучительной. Юрий, зайдя в комнату, в последний раз спросил о принятом решении, уже сейчас зная, что получит отрицательный ответ. Так и вышло, все, что смог парень, это показать средний палец, красочно обрисовавший всю глубину принятого им решения.

      Потом был рывок вверх, пожелания счастливого пути, грубый поцелуй в губы, без намека на продолжение, простое касание губ, как рабское клеймо, и дорога. Тошнота, боль, стоны вместо слов, знакомый подъезд, распахнутая дверь, рывок. Падение, тупая боль. Торопливые шаги, но все это уже не важно.

      Глеб понял, чего добивался Юрий и, черт подери, у него это вышло. Встать и просто закрыть дверь - сил нет, что-то предпринять - тоже. Остается одно…

      Пока Глеб дрожащими руками высыпал на ладонь горсть таблеток, не в силах скрыть горькой улыбки, мир плыл перед глазами, вся реальность уходила в небытие, и все становилось не важно, совершенно безразлично.

      Эти липкие прикосновения Юрия, не смыть даже водой, грязь со своей души уже невозможно отмыть. Вик запачкается, измарается в его яде, гнили, пропитавшей каждый миллиметр сознания. Это единственный выход, лишь бы не видеть взгляда полного ненависти и отвращения. Он просто не выдержит этого.

      Таблетки горстью летят в рот, глотать тяжело, но получается почти сразу. Устало сползает на пол, понимая, что все, это конец, финал, апогей его идиотской жизни, в которой не было ничего нормального, да и что такое нормальность? И стало так легко, не страшно, просто утопия…

      В венах закипает кровь, как бредовая мысль: «Только не приходи!». Сознание медленно уплывает, но, уже падая, туда, откуда не выбраться, удается зацепить тот самый кошмар наяву, тот любимый взгляд, искореженный ненавистью. Это больно, больнее, чем умирать… Темнота…

  Часть 25

Вик

      Спокойно спускаюсь по лестнице, все еще слыша за своей спиной полуживые стоны. Выхожу на улицу, на автомате считая ступеньки под ногами. Морозный ветер обдувает лицо, не чувствую ни обжигающих порывов, ни колючего снега, горстями летящего в лицо, ни хруста сугробов под ногами, ничего.

      Сажусь в авто, пристегиваю ремень безопасности и плавно трогаюсь с места. Еду домой, не включая ни радио, ни плеер, просто еду, глядя перед собой, не понимая, почему полоса перед глазами начинает плыть.

      Просто еду…

      Паркуюсь возле дома, отстегиваю ремень и только собираюсь выйти, как чувствую тепло на щеке, скольжу пальцами по коже и улыбаюсь, не могу не улыбаться. Слезы крупными бусинами катятся из глаз, это плачет душа, не разум. Сердце прощается с несчастной любовью, обреченной на провал с самого своего возникновения.

      И нет боли, обиды, тоски, лишь разочарование, в Нем и в своем неправильно сделанном выборе. Но разве сердцу можно приказать, кого любить?

      Вытираю постыдные слезы и, накинув капюшон, иду в дом, не здороваюсь с прислугой, пропускаю мимо опечаленный взгляд Яра, что вообще не свойственно этой ледышке. Просто иду, чувствуя, что тело движется на автомате. Душ, обжигающе холодный, чтобы хоть как-то заставить организм включится. Но апатия, да это именно она, затопившая душу, мешает мыслить.

      Надеваю спортивный костюм, по привычке задирая рукава до локтя, и иду ужинать. Ем в тишине, ни на кого не обращая внимания, просто ем, не ощущая ни вкуса, ни аромата, ни аппетита.

      Весь мир стал серым, таким, каким он был для Него. Что ж, теперь мы точно живем в одном мире, без возможности поднять голову и увидеть яркое солнце.

      Оставляю посуду на столе, не задвигаю стул, просто не хочу, иду в кабинет отца, застав его сидящим на маленьком диване и перебирающим очередные документы. Красивое лицо напряжено, у глаз проступают маленькие, едва заметные, морщинки и кажется он сейчас необычайно усталым.

      Прохожу внутрь кабинета, не говоря ни слова, сажусь рядом. Привалившись к его плечу и обняв за шею, утыкаюсь носом в теплую шею, чувствуя такой привычный запах защищенности и покоя.

      Я не буду плакать, выть, рыдать. Зачем? Мужчины не плачут. Я просто посижу так немного и пойду, жить дальше пойду. Он не отталкивает, лишь напрягается на мгновение, словно перед прыжком в воду, и крепко обняв меня за плечи, теснее прижимает к себе, гладит по голове и обещает, что все будет хорошо. А будет ли? Без Него? Это ложь! Но я верю, киваю и затихаю, сползаю к нему на колени, уткнувшись носом в мягкий свитер на животе, и сам не замечаю, как засыпаю.

      Просыпаюсь от звонка телефона.

      - Кому что надо? – разворачиваюсь на коленях отца, лениво открыв глаза, и с трудом достаю разрывающийся телефон из кармана.

      Сердце на миг, всего на долю секунды замирает и снова начинает биться в привычном ритме. – Чего тебе?

      - Вик, пошли, напьемся? – предлагает Кир, радостно вопя на том конце трубки.

      - Пошли, только не ори, - морщусь от такого обилия жизнерадостности.

      - Я заеду через полчаса, шевели батонами! – и скинул.

      - Вот неугомонный, - выдыхаю немного раздраженно и поднимаю на отца вопросительный взгляд.

      Он смотрит на меня слишком пристально, считывает каждую эмоцию, а что там считывать, там их нет. Я словно в замкнутом помещении из непробиваемого стекла, запертый со своими чувствами, и нет выхода всему, что копится внутри и, не дай боже, вырвется наружу.