совершения религиозного обряда).
Понятие “ли” несет в себе два значения: приличие, исполнение установленных
предписаний в поведении и собственно ритуал поведения. С помощью “ли” человек
сдерживает себя, открытое проявление своих чувств в Китае считается верхом
неприличия; нельзя делиться горем или рассказывать о болезнях, чтобы не
отягощать других своими заботами. При всем благородстве таких установок человек
все-таки не мог проявляться как индивидуальность: следование этикету требовало
стандарта в поведении, но тем не менее ценность морали становится абсолютом:
“Умереть с голоду — событие маленькое, а утратить мораль — большое”, —
говорили конфуцианцы [там же, с. 137]. Конфуций полагал, что большую роль в
соблюдении правил поведения, этикета имеет точность выражения мыслей,
“правильные имена”, которые должны оказать влияние на исправление нравов. Он
говорил: когда “имена неправильны, речь противоречива; когда речь противоречива,
дела не завершаются успехом; когда дела не завершаются успехом, не процветают
правила поведения и музыка; когда не процветают правила поведения и музыка,
наказания и штрафы налагаются неправильно, народу некуда поставить ноги и
положить руки” [123, с. 61].
Трудно однозначно оценить вклад Конфуция в китайскую культуру. Богатство
и гармония его этических рассуждений не имеют себе равных для VI—V веков до н.
э. Но в то же время — это суровая мораль общества, в котором отдельный человек
ничего не значит как индивидуальность, общества, в котором царит только
подчинение, верность правителю как отцу великой семьи — Китая, как сыну Неба.
Однако Конфуций полагал, что желанный порядок, гармония и процветание могут
194
наступить только в результате морального совершенствования, в результате
сознательных усилий людей, “благородных мужей”, стоящих на службе у
просвещенного правителя. Он не сторонник создания кодекса написанных законов,
по которым нужно управлять государством или подчиняться. “Благородный муж,—
учил мудрец,— проявляет осторожность по отношению к тому, чего не знает. ” [274,
с. 142, 143]. Мы видим, что Конфуций не стремился к равенству в
противоположность Лао-цзы, более того, он полагал, что “Сын Неба считал вельмож
своими руками, добродетель и закон — уздой, чиновников — вожжами, наказания
— стимулом, народ — лошадью. Чтобы хорошо управлять лошадью, нужно
правильно ее взнуздать, ровно держать вожжи и вовремя пользоваться стимулом...”
[там же, с. 144].
Учение Конфуция не сразу входит в жизненную практику Китая: уж слишком
высок был предложенный уровень отношений, но его ученики и последователи на
протяжении более столетия утверждали основы конфуцианства в проповедях,
просветительской и воспитательной деятельности. Это создало в традиции китайцев
целый слой культуры, где центральным звеном становится этика, строгое
соблюдение норм почитания старших в семье и обществе, верность идеалам,
излагаемым учителем в своей школе, где он готовил будущих чиновников, которые
должны были стать справедливыми помощниками правителям, способными
добиться добродетели и гармонии в государстве. Усвоение конфуцианских
канонизированных книг легло в основу китайского образования и стало
непременным условием получения ответственных постов на государственной
службе.
Как видим, мысль мудрецов Китая клонилась к вопросам организации
государства. Государство было той основой, которая цементировала все стороны
культуры: технику, искусство, религию, отношения между людьми, традиции и
обычаи. Особенностью всей китайской культуры можно считать то, что она
стремилась сохранить свое прошлое, утвердить его как настоящее. Любое
новшество не могло быть воспринятым, если в нем не было связи с хорошо
известным. Конфуций говорил: “Я толкую, но не создаю”. Он считал себя учеником
древних, к словам которых он ничего не прибавил, а передавал их в первоначальной
и первозданной неизменности. Все новое принималось в Китае только как хорошо
забытое старое, и потому всем последующим наслоениям культуры в искусстве,
религии, политике свойственна статичная традиционность.
Более поздняя философская теория — фацзя, или легизм, касалась
преимущественно политической сферы и искала путей укрепления власти,
обретения стабильности в обществе. Ее создатель Шан Ян (390—338) — главный
министр Циньского царства, узаконивший право частной собственности и
лишивший аристократию права наследования государственных постов (за что по ее
настоянию был казнен). Свои основные взгляды он изложил в труде “Книга
правителя области Шан”. Шан Ян полагал, что государству необходимы строгие
законы, которые охраняли бы единоличную власть правителя, наказывали за
малейшее нарушение. Его высказывания выглядят очень жесткими: “В строгой
195
семье не бывает строптивых рабов”. Или: “Если люди глупы, их легко принудить к
тяжелому труду, а если умны, то нелегко”; “Если управлять людьми как
добродетельными, то неизбежны смуты, и страна погибнет; если управлять людьми
как порочными, то тогда утвердится образцовый порядок”. Легисты видели в войне
универсальное средство для решения государственных задач: “Если войной можно
уничтожить войну, то позволительна даже война; если убийством можно уничтожить
убийство, то разрешается даже убийство” [там же, с. 145, 146]. Жестокость Шан Яна
связана и с репрессиями против конфуцианцев: он велел закопать живыми 460
ученых и сжечь много книг. В законах, созданных на основе легизма,
предусматривалось уничтожение всех родственников преступника по трем линиям
родства — отца, матери и жены за тяжкое преступление, а за менее тяжкое грозило
физическое калечение.
На этом выросла вся последующая китайская государственность,
превратившая Китай в империю Цинь, во время которой были заложены основы
всей культурной будущности Китая, мало изменившейся до наших дней. После
смерти “Первого императора” Цинь Ши-хуанди (259—210 до н.э.) сразу же началась
война не только с домом Цинь, сколько между претендентами на императорскую
власть. В 202 году до н. э. Лю Бон, один из руководителей народного восстания,
разбил войска одного из претендентов и положил начало новой — Ханьской
династии. Именно при ней и сложилась та знаменитая этническая общность,
которую отметил Андерсен в своей сказке. До сих пор китайцы называют себя
ханьцами.
С периода Хань монолит китайской культуры состоит не из различных
элементов, а влит в созданную ею систему государственности, которая постоянно
воспроизводит себя как целостность в единстве всех своих отношений. Сохранились
все представления о Вселенной, о месте правителя и подданного, отношения с
природой, верования и учения — все это не отделялось от системы государственного
устройства.
В основании китайской духовной культуры лежит и буддизм, пришедший в
Китай из Индии. Соединение буддийских представлений о человеке с китайскими
традициями прошло безболезненно, поскольку идея поиска пути
самосовершенствования, поиска мудрости была свойственна и собственным сферам
китайской культуры.
§ 3 Особенности менталитета китайского общества
В древнекитайских воззрениях считалось, что мир возник от взаимодействия
светлых (ян) и темных (инь) частиц. Они породили пять стихий — землю, воду,
огонь, дерево и металл, от которых произошло все во Вселенной, все явления
природы, качества людей, их состояния: пять состояний погоды — дождь, холод,
жара, ветер, ясная погода; пять видов злаков — просо, конопля, рис, пшеница, бобы;