— Да что же ты ваньку валяешь,— кричу,— давай

убегай, пока цела.

В это время зашевелились ветки на вершине листвен-

ницы, которая около медведицы стояла, и вниз начал спол-

зать медвежий близнец. Мелко перебирает лапочками по

стволу, торопится вниз, видно, мать дала какой-то приказ.

Сделает медвежонок несколько шажков по стволу, остано-

вится, обернет башку в нашу сторону, черные глазки-пугов-

ки удивленные: впервой, мол, такие звери в наших дебрях.

Кто такие? А мать не на шутку разволновалась, аж дрожала

вся. Дождалась, когда сын с дерева спустился, шлепнула

обоих, и только кусты затрещали — все семейство шарахну-

лось в гору, только мы их и видели.

Не знаю, стали бы мы стрелять, если бы решили преду-

предить нападение зверя и если бы были жаканы или ка-

рабин? Убить-то было нехитро — три раза спокойно можно

было прицелиться, но уж очень жалобно мать взглядом

нас умоляла не трогать ее: пропадут ведь малыши.

Здесь это упомянуто к тому, что не так-то уж страшен

человеку сам таежный хозяин, даже если это многодетная

мать, готовая вложить всю силу и ярость на защиту потом-

ства,— и она стремится убежать.

В первую свою практику после третьего курса мне

пришлось сразу же столкнуться со зверем, который не

спешил убегать от человека, а это, оказывается, действитель-

но страшно.

Представьте картину: по густой тайге в глубокой задум-

чивости идет студент. Думает он о бесконечных и строго

закономерных связях в природе. Например, забайкальские

граниты, выветриваясь, дают дресву. Дресва делает почву

хрящеватой. Вода легко проникает через хрящ. Солнце

24

глубоко прогревает такую почву и вместе с циркулирующей

водой понижает уровень вечной мерзлоты грунта. Такие

почвы—самое подходящее место для сосны. Ее разветвленные

корни, как в песке, проникают во все стороны. В легких

дресвянистых почвах сосновые корни, наиболее приспособ-

ленные к бедным плодородием почвам, отбирают питатель-

ные вещества и душат другие деревья, позволяя жить под

своим покровом только травам, которым немного нужно

влаги. Травы создают поверхностный гумусовый горизонт,

и в результате в тайге нередко встречаются степные группи-

ровки. А виной всему солнышко. Его лучи почти отвесно

падают на крутые склоны и глубоко прогревают их днем.

С заходом солнца склон сразу начинает охлаждаться, про-

цесс выветривания происходит быстро, и его продукты —

щебень и дресва — также сносятся быстро. В результате

солнопеки— склоны южной экспозиции — крутые и почвенно-

растительный покров на них лесостепной.

По склону северной экспозиции, сиверу, солнечные лучи

даже в полдень лишь скользят, не прогревая столь глубоко

почву, как на солнопеке. Здесь близка к поверхности мерзло-

та. Процесс таяния идет медленно, и поэтому оттаявший поч-

венный слой всегда летом маломощный и более влажный, чем

на солнопеке. Сосне здесь расти трудно, зато хорошо растет

лиственница, приспособленная к холодным и маломощным

почвам. По мерзлому горизонту в деятельном слое вниз

по склону сочится вода, производя обмен веществ и пита-

тельных элементов. На сырой почве лучше растут кустар-

ники, развивается моховой покров, заглушающий травы,

и в результате — дремучая тайга с холодными мерзлотными

почвами. Даже звери на этом склоне другие, чем на солно-

пеке. Они избегают открытых мест днем. На сиверах же

в двух шагах ничего не видно, что тебя ожидает за каждым

кустом.

И как бы в подтверждение этой мысли прямо под ногами

раздался треск, кажущийся ужасно громким среди чуткой

тишины замерших лиственниц. Из-под ног взметнулось

что-то коричневато-серое, как будто взрыв мины поднял

участок земли. Что-то стремительно вылетело вперед и,

как взрывная волна, с треском, ломая сучки, понеслось

перед тобой. Естественно, инстинктивно весь сжался. В голо-

ву ударила кровь, не дающая подыскать нужного и правиль-

ного решения о форме защиты. Руки хватаются за что попало,

но не успевают сорвать ружья, если оно даже у тебя есть.

Й только через несколько мгновений, когда чуть-чуть

25

обрел способность соображать, различил куцый хвост над

белым задом, стремительно удаляющийся по прямой в на-

иболее густые кусты. Когда до сознания, наконец, доходит,

что это заяц, он уже успел исчезнуть. На лице появляется

глупая улыбка, означающая в первую очередь, что ты жив,

и что легко отделался, и что опасность миновала, и вообще-то

в сущности ее не было!

Если ты даже не один, все равно будешь напуган не мень-

ше и, смущенно оглянувшись, чтобы убедиться, не заметил

ли спутник твоего смешного испуга, обязательно скажешь:

— Шутник косой.

Нет, медведь не страшен в тайге, потому что он зверь рас-

судительный и уходит подальше, как только почует человека,

а его чутье очень тонкое. Этот же дурной грызун лежит до

последнего и, уж когда почувствует, что нога готова опу-

ститься на его прижатые уши, срывается, чтобы напугать и

исчезнуть, пользуясь твоей растерянностью. Самый страш-

ный зверь!

Спички

Широкое устье болотистой пади раздвинуло и взлохма-

ченные тайгой сопки, и гранитные скалы, отполированные

Огоджой — капризной, как все дальневосточные речки. По

сухим бугоркам на днище пади наспех в беспорядке разбро-

сали геологи десяток избушек, баню, продовольственный

склад и назвали Угольным Станом. В обрыве террасы из

днища пади прямо к огоджинской воде выходил угольный

пласт северной окраины Буреинского угольного бассейна.

На юг, до водной дороги Буреи, было двести километров

через дикий хребет Турана. На север, до автотракта Норск—

Экимчан, что извивался вдоль Селемджи, всего сорок семь.

Зимой на нартах и даже на автомашинах по льду Огоджи

легко сюда завести и людей, и продукты, но летом пройти

эти сорок семь едва ли легче, чем двести до Буреи. Тропка,

еле заметная в таежной чащобе, то взбиралась на туран-

ские кручи, то зарывалась в мари падей или тонула в речках.

Как только начинались муссонные дожди, сорок два брода

через малые речки и лодочная переправа через Селемджу

накрепко запирали проход к Угольному Стану. Крутые

сопки, скованные вечной мерзлотой, не принимали ни кап-

ли воды в свои недра и сбрасывали ее в пади. Каждый

27

ерундовый ключик превращался в бурный поток, сбивая

с ног не только пешеходов, но и лошадей, а об Огодже и

говорить не приходится. Она собирала воду множества речек,

ручьев и ключей и после каждого дождя вздувалась, налива-

лась злобной мутью и, ревя, как стадо фантастических зве-

рей, громила берега, катила по каменистому дну валуны,

кидалась галькой, вырывала с корнем прибрежные листвен-

ницы. Гранит не выдерживал ее пьяного буйства, и в такие

дни со скалистых берегов грохотали обвалы.

Уголь разведали, подсчитали запасы, но разрабатывать

пока не стали: трудно без дороги спорить с Огоджой. Прежде

чем строить дорогу, нужно иметь топографическую карту.

Так и бросили поселок, оставив на всякий случай сторожа

с женой охранять склад, набитый продуктами и буровым

оборудованием. В этом-то Стане и расположилась база

нашей топографической партии. Геодезист — начальник

партии, завхоз, принявший содержимое склада и поселок

от «Углеразведки», молодой радист с радиостанцией, две

жены топографов (одна — бухгалтер, другая — чертеж-

ница) и, наконец, повариха, она же прачка и уборщица.