– Хорошая песня, патриотическая. А почему вы оказались во французской армии?

– Все из-за нее, из-за жены, из-за Матильды, – уже из каретной темноты ответил он. – Она-то настоящая француженка и побоялась оставаться в городе. Вы знаете, что сейчас творится в Москве? Она почти вся сгорела! У меня тоже сожгли дом, конюшни, службы, все дворовые разбежались! Остался один кучер, да и тот на ладан дышит. Все, все потерял! – опять заплакал он. – А как наживал! Какими трудами!

Он замолчал, пытаясь справиться с рыданиями.

– Понятно, – задумчиво сказал я. – Только зачем вы пошли вместе с французской армией, вы что, не знаете, чем кончится поход Наполеона?

– Это их императора? Знаю, конечно, он умрет на каком-то острове, кажется святой Елены. У меня как-никак законченное высшее образование!

– У вас высшее образование! – воскликнул я, вспомнив, что уже как-то под Петербургом встречал подобного субъекта с законченным высшим образованием. – Простите, а ваша фамилия случайно не Пузырев?

– Именно, Пузырев Виктор Абрамович, а вы что, меня знаете?

Знал ли я эту скаредную, жадную скотину?! Подробности его жизни я уже не помнил, только то, что он каким-то нечестным способом стал помещиком. Еще, что у него, как и у меня, после перемещения в прошлое появились экстрасенсорные способности, и он хвастался, что очень ловко умеет обирать своих крепостных крестьян.

– Нет, мы незнакомы, – твердо сказал я, – но я много о вас слышал.

– Действительно, я человек незаурядный, меня многие почитают! – забыв о слезах, сообщил он. – Думаете в России много людей с законченным высшим образованием?

– Наверное, мало.

– Вот видите, а вы торопитесь! – непонятно к чему, сказал он. – Дорогой земляк, умолю, побудьте с нами. Что вам мокнуть на дороге, у нас в карете достаточно места для троих. Я старый человек и не могу за себя постоять. Побудьте с нами, что вам стоит! Во имя гуманизма и человеколюбия! Обещаю, что вы об этом не пожалеете!

– Пожалуйста, мосье, останьтесь, – попросила и Матильда, каким-то образом понявшая, о чем просит муж.

Признаться мне и самому очень не хотелось проводить ночь под открытым небом, да и отдых не был лишним.

– Хорошо, я останусь с вами до утра, – решил я и помог даме сесть в карету.

Занавески в ней были зашторены. Раненый со своим драгоценным ларцом устроился на одном сидении, мы с Матильдой напротив.

– Зажгите свечи, – попросил Пузырев, – мне почему-то страшно в темноте.

– У вас есть огниво? – рассеяно спросил я, ощущая своей ногой мягкое женское бедро.

– Да, конечно, Матильда, дай господину солдату огниво, – сказал Пузырев по-французски и я почувствовал, как к моему колену притронулась легкая рука. Мы как-то сориентировались, и наши пальцы нашли друг друга. Правда, огнива в женской руке не оказалось, зато мне подарили легкое пожатие.

– Ну, что вы медлите, – капризно сказал Пузырев, не дождавшись от нас никаких видимых действий.

– Да, да, сейчас, – ответил я, наконец, получив мешочек с инструментами для добывания огня. Неясные пальцы оставили мою руку, и я смог выполнить просьбу Виктора Абрамовича.

Добывать огонь при помощи огнива значительно легче, чем трением друг о друга двух палочек. При хорошем навыке можно с этой задачей справиться меньше чем за минуту. До изобретения спичек, приписываемого немецкому химику Камереру, которому в 1833 году удалось составить содержащую фосфор массу, легко воспламеняющуюся при трении о шероховатую поверхность, в течение тысячелетия, а то и больше, это был единственный инструмент для добывания огня. Я вытащил из мешочка трут, кремень, огниво и ударил им по куску кварца. Искры на мгновение осветили моих спутников.

– Как вы долго, – пожаловался Пузырев, – мне холодно…

– Трут совсем отсырел, – сказал я, – нужно высушить. Пойду к костру.

Только когда я выбрался наружу, до меня дошел весь комизм ситуации. Увлекшись, так сказать, нечаянными прикосновениями, я добывал огонь рядом с горящим костром. Затеплив свечу от головешки, я вернулся назад.

– Ну, наконец-то, – приветствовал появление огня Пузырев, – знаете, меня почему-то знобит.

Теперь при свете, я, наконец, рассмотрел старых и новых знакомых. Виктор Абрамович, за тринадцать лет прожитых им после нашей предыдущей встречи, так изменился, что его трудно было узнать. Он располнел, постарел, и лицо из неприятного, превратилось вовсе в противное. Причем делали его таким не черты лица, в общем-то, самые обычные, а брезгливо опущенная нижняя губа и непонятно с чего появившееся высокомерное выражение. Даже теперь, когда ему было плохо, он не забывал о собственном величии. Матильда, напротив, в живом теплом свете оказалась премиленькой женщиной. Точеный, чуть вздернутый носик, французский разлет бровей, блестящие глазки, чистый овал лица, обрамленного кружевным чепчиком…

– Вам нужно перевязать рану, – сказал я Пузыреву.

– Нет, нет, оставьте, мне ничего не нужно! – непонятно почему, разволновался он. – У меня просто ерундовая царапина.

– Вам виднее, – сказал я, отдвигаясь от соседки.

Пузырев закрыл глаза, и мы какое-то время не разговаривали. Снаружи усилился дождь и гулко забарабанил по верху экипажа.

– Может быть, позвать сюда кучера, он на козлах совсем промокнет, – предложил я.

– Это совершенно незачем, – живо откликнулся Виктор Абрамович, – у Герасима теплая одежда и, вообще, ему там лучше. Со слугами нужна строгость, – нравоучительно сказал он, – а то они сразу распускаются! Уж поверьте, голубчик, у меня большой опыт!

Я хотел спросить, не потому ли разбежалась вся его дворня, но, глянув на Пузырева, решил, что говорить на эту тему совершенно бесполезно и предложил:

– Может быть, будем спать?

– Спать? Да, конечно, спать непременно… Вот вы говорите, что слышали обо мне, а ведь это не даром! Я не простой человек, очень даже не простой, я, можно сказать, своеобразный уникум!

Определение ему так понравилось, что он еще несколько раз назвал себя «уникумом».

– Обо мне нужно писать научные труды, – продолжил Пузырев, – я очень многого достиг в жизни и все исключительно своим трудом и талантом! Хотите, я вам расскажу историю своей жизни?

– Сейчас уже поздно, вам нужно отдохнуть, лучше завтра с утра, – испугался я и спросил, что бы сбить его с темы собственного возвеличивания. – Вы давно женаты на мадам Матильде?

Во время нашей с ним первой встречи, он что-то рассказывал о своей жене, которой француженка быть никак не могла.

– На Моте? – уточнил он. – Недавно, женился после того как овдовел. Знали бы вы, какая у меня была первая супруга, горлица! Ангел! Мне за всю совместную жизнь ни одного слова поперек не сказала. Разве ее можно сравнить с этой французской, – он подумал, как точнее охарактеризовать жену, и припечатал, – шалавой!

– La France? – услышав знакомое слово, оживилась мадам Пузырева.

– Франсе, Франсе, твою мать! – сердито ответил Пузырев, потом наклонился ко мне и пожаловался. – Видите, с кем связался на старости лет! Только и умеет, что деньги транжирить. Это из-за нее пришлось в Москве жить. Жил бы сейчас у себя в деревне, чистый воздух, все бесплатно. Дворовых девок полон дом, любую выбирай, сочтет за счастье. А знаете, какое у меня именьице? Рай земной, сельцо и две деревеньки, почти семьсот душ крестьян! А уж как меня все соседи почитают!

Кажется, мне было не миновать печальной участи выслушать поучительную историю жизни великого Пузырева. Я демонстративно закрыл глаза и прикинулся спящим. Однако его это не смутило, и он продолжил монотонный рассказ о своих замечательных качествах. Спустя пять минут я уже спал.

– Голубчик, вы меня совсем не слушаете, – сказал он, теребя по колену.

Я с трудом открыл глаза. Свеча уже догорала, так что, вероятно, прошло довольно много времени. Виктор Абрамович, пока я спал, еще больше побледнел и казался совсем больным.

– Вам плохо? – спросил я.

– Да, очень плохо, я скоро умру, – как-то отрешенно ответил он. – Поэтому я и открыл вам все тайны своей души.