Возможно, где-то в душе у Жданова, как и у меня, гнездились сомнения, а может, он был в курсе каких-то неведомых мне расчетов Сталина и, конечно, наверняка знал об огромной работе по укреплению западных границ, которая тогда велась ускоренными темпами. Эта работа имела смысл прежде всего на случай войны с Германией. Значит, вероятность такой войны учитывалась. И все-таки просчетов было допущено немало. Уж сколько говорилось об авиации и ее мощных налетах в первые же дни и даже часы военного столкновения! Сколько писалось и рассказывалось о роли штабов всех степеней и их надежном укрытии в военное время! Я лично прочувствовал это на себе. Когда в Картахене приходилось сидеть часами в плохо оборудованном укрытии — рефухии, невольно приходили мысли: надежные укрытия следует создавать еще в мирное время.

Не запрашивая разрешения, на свой риск и страх, я приказал строить бетонированный блок, в котором можно было разместить немного людей и средства связи Наркомата ВМФ. А Наркомат обороны пока ничего не предпринимал.

В своей книге «Через три войны» бывший командующий Московским военным округом И. В. Тюленев рассказывает, как накануне нападения гитлеровцев на нашу страну бывший Нарком обороны К. Е. Ворошилов спросил его:

— Где подготовлен командный пункт для Верховного Главнокомандования?

Тюленев ответил, что ему никто и никогда не поручал этим заниматься.

А ведь вопрос можно было разрешить в мирную пору, если бы Генеральный штаб уделил ему больше внимания.

Военные события не всегда развиваются по нашему желанию. Но как бы ни выглядел неожиданным тот или иной поворот событий, нельзя, чтобы он застал врасплох, к нему нужно быть готовым, особенно когда речь идет об обороне государства. А оборона страны зависит не только от числа дивизий, танков и самолетов, имеющихся на вооружении, но прежде всего от готовности немедленно привести их в действие, эффективно использовать, когда возникнет необходимость.

Подготовка к войне не просто накопление техники. Чтобы отразить возможное нападение, надо заранее разработать оперативные планы и довести их до исполнителей. Да и это лишь самое начало. Исполнители должны разработать свои оперативные документы и, главное, научиться действовать по ним. Для этого нужно время и время.

С кем конкретно следует быть готовыми воевать? Когда? Как? Это не праздные вопросы. От них зависит весь ход войны.

Партия и правительство предвидели, что война неизбежна, что она обязательно вспыхнет на западе или на востоке. А возможно, в одно и то же время и там и тут. Недаром же наши войска сосредоточивались одновременно и на западе и на востоке. И тут и там укреплялись границы. Да и перемещения крупных военачальников в конце 1940 и в начале 1941 года тоже говорят о подготовке к войне «на два фронта». Вообще же подготовка к возможному военному конфликту началась значительно раньше и проводилась последовательно, с огромным напряжением сил. Каждый советский человек понимал, что стремительное наращивание нашей индустриальной мощи необходимо прежде всего для укрепления, обороноспособности страны. Мы должны были спешить, и партия прямо говорила об этом народу. За годы предвоенных пятилеток страна преобразилась, были созданы экономические основы нашей обороноспособности. Теперь совершенно ясно, какую роль сыграло, скажем, создание промышленных центров на востоке страны: Кузбасса, Магнитки и других.

Все мы знали, что наша страна отстала от передовых капиталистических стран и что мы должны были пробежать это расстояние за десять лет. Иначе нас сомнут. И советские люди прошли за десятилетие такой путь промышленного развития, на который другие государства тратили целое столетие. Об этом забывать нельзя.

Огромное внимание партия и правительство уделяли нашим Вооруженным Силам.

Многое, очень многое делалось. И все же не хватало постоянной, повседневной готовности к войне.

К слову сказать, Сталин, по-видимому, ошибался в сроках возможного конфликта, он считал, что времени еще хватит.

Огромный авторитет И. В. Сталина, как мне думается, сыграл двоякую роль. С одной стороны, у всех была, твердая уверенность: Сталину, мол, известно больше, и, когда потребуется, он примет необходимые решения. В то же время эта уверенность мешала его ближайшему окружению иметь собственное мнение, прямо и решительно высказывать его. A на флотах люди были твердо убеждены: коль нет надлежащих указаний, значит, война маловероятна.

Нам, морякам, не оставалось ничего другого, как следить за действиями Наркомата обороны. Мы понимали подчиненную роль флота по отношению к сухопутным силам в будущей войне и не собирались решать свои задачи отдельно от них. Когда Наркомом обороны был К. Е. Ворошилов, мы исходили еще и из того, что он, как член Политбюро, лучше нас знает планы и решения высшего руководства, сам участвует в их разработке, а следовательно, может многое нам посоветовать.

После финской кампании Наркомом обороны стал С. К. Тимошенко. Я старался установить с ним тесный контакт. Но отношения у нас как-то не клеились, хотя их нельзя было назвать плохими. С. К. Тимошенко, загруженный собственными делами, уделял флоту мало внимания. Несколько раз я приглашал его на наши совещания с командующими флотами по оперативным вопросам, полагая, что это будет полезно и для нас и для Наркома обороны: ведь мы должны были готовиться к тесному взаимодействию на войне. Семен Константинович вежливо принимал приглашения, но ни на одно наше совещание не приехал, ссылаясь на занятость.

Контакт с Генштабом я считал особенно важным потому, что И. В. Сталин, занимаясь военными делами, опирался на его аппарат. Следовательно, Генштаб получал от него указания и директивы, касающиеся и флота.

В бытность начальником Генштаба Бориса Михайловича Шапошникова у нас с ним установились спокойные и деловые отношения. Удовлетворяли нас и отношения с К. А. Мерецковым, который возглавлял Генеральный штаб с августа 1940 года. Кирилла Афанасьевича я немного знал еще по Испании, потом встречался с ним, когда он командовал Ленинградским военным округом. Мы всегда находили общий язык. Мне приходилось решать с ним ряд вопросов, например об усилении сухопутных гарнизонов Либавы и Ханко, о взаимоотношениях Балтфлота с Прибалтийским военным округом. И мы как-то легко договаривались.

К. А. Мерецков был начальником Генштаба всего несколько месяцев. 1 февраля 1941 года его сменил на этом посту генерал армии Г. К. Жуков. Я ездил к нему несколько раз, но он с большой неохотой вникал во флотские дела.

Сперва я думал, что только у меня отношения, с Г. К. Жуковым не налаживаются и что с ним найдет общий язык его коллега, начальник Главного морского штаба И. С. Исаков. Однако у Исакова тоже ничего не вышло.

Вместе с тем в Генштабе находились товарищи, относившиеся к флотским делам с вниманием, например заместитель начальника Генштаба Н. Ф. Ватутин, начальник оперативного управления Г. К. Маландин и его заместитель А. М. Василевский. До сих пор с удовольствием вспоминаю встречи перед войной с генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным и генерал-майором А М. Василевским. Однако трудности создавали не отдельные работники, которые всегда отличаются друг от друга своими личными качествами. Отношения двух военных наркоматов не  были достаточно четко определены — вот в чем был гвоздь вопроса!

Программу строительства большого флота, начатую перед войной, мы свернули,  успев осуществить лишь малую ее часть, особенно это относится к строительству крупных кораблей. Все же Военно-Морской Флот к 1941 году был в общем новым — почти весь он строился после революции,

Каковы же были наши  морские силы? 

Мы имели к 1941 году около 600 боевых кораблей. На разных морях плавало 3 линкора, 7 крейсеров, 59 эсминцев, 218 подводных лодок. Иной раз приходится слышать разговоры о том, что огромная роль подводных лодок в войне стала ясна лишь в послевоенные годы. Это далеко не так. Конечно, теперь, став атомными, подводные лодки приобрели особое значение. Их скорость превышает скорость надводных кораблей, а район плавания практически не ограничен. За много лет службы на флоте я не встречал ни одного адмирала, который не оценил бы по достоинству подводные корабли.