– Что собираешься делать?

– Еще не знаю. Это ты думай.

Прошло несколько дней. Однажды под вечер, когда Всеволод любовался, как конюшие выгуливают лошадей, к нему неслышно подкрался тиун.

– Князь! – позвал он, просунув худое лисье лицо сквозь ограду. – Прослушал я, что князь Василий замышляет пир…

– Ну и что?

– А то, князь, – тиун по привычке оглянулся, – прикажи, чтобы княжну напоили, – и она твоя!

– Так, так! – на лице князя заиграла улыбка. – Ух, и бестия же ты! – он шутливо погрозил пальцем.

Хороши княжеские пиры! Чего только не увидишь на широченных столах! Одной только дичи не перечесть! Тут тебе и гусь, и утка, и целое блюдо куликов. В центре красуется глухарь с лосиную голову. Вот темное дымящееся мясо кабанов, рядом медвежатина, тут, посветлее, лосятина. Дурманящий дух идет от запеченного барана. Огромный, как колесо телеги, византийский серебряный поднос с затейливой росписью полон огурцов, моченых яблок, луку. Отдельно – соленые кочаны капусты. Рыба – от пескаря до бескостной стерляди. Питье льется рекой. Меды разные, на травах настоянные, с клюквой наведенные. Холопы с ног сбиваются, чтобы угодить князю и гостям дорогим – боярам да дружинникам.

Давно в козельских теремах не звенели кубки серебряные, давно не спевали песен да не тешили душу музыканты. Рядом с воеводой сидят князь Василий и Всеславна. Радостно гудит гридница. Уже на нетвердых ногах подходит, слащаво улыбаясь, боярин Авдей. Лицо красное, с лысины струится пот.

– Не побрезгуй, красавица наша! – и подает ей полный кубок заморского вина. Гости смотрят, глаз не спускают. Встала Всеславна, приняла кубок с поклоном, обратилась к дружине:

– Отваги всем желаю, коль за Русь вступиться придется; пусть души ваши будут чисты, а помыслы светлы, оружие остро, рука тверда, а глаз точен! – Княжна пригубила питье и поставила чашу на стол.

– Нет, нет! Други! Не наших, не русских кровей княжна! Не держит русского обычая!

Стол согласно зашумел. Девушке опять подали вино.

– Не обижай, княжна! Эй, други! За княжну! – боярин Долгий схватил первый попавшийся кубок и начал пить, не сводя с нее глаз. Вино текло по его жирным щекам. Всеславна пила маленькими глотками. Дождавшись, пока все отвлекутся, плеснула из чаши под стол и громко стукнула пустым кубком.

– Вот так! Это по-нашему! – загудели довольные голоса.

Вслед за Долгим к княжне подходило еще несколько человек. Все требовали одного: выпить. Под разными предлогами девушке удавалось избавиться от их назойливого приставания. Гости, часто провозглашавшие тосты, быстро пьянели.

Когда стол загудел откровенным пьяным содомом, Всеславна потихоньку удалилась к себе. Но не успела она закрыть дверь, как ее с силой дернули. На пороге стоял князь Всеволод. По-пьяному глупо улыбаясь, он пошел на обомлевшую княжну, широко расставив руки. Не успела девушка опомниться, как оказалась в его объятиях. Князь попытался повалить ее на кровать. Всеславна впилась зубами в его плечо. Вскрикнув от боли, князь выпустил жертву. Княжна бросилась к сундуку и, схватив меч, плашмя обрушила его на голову обидчика. Тот взвыл и вновь попытался напасть. Но, увидев угрожающе сверкнувшее лезвие, испуганно попятился назад и ретировался за дверь. Всеславна ничего не стала рассказывать о случившемся даже Малуше, но больше ее от себя не отпускала.

Пока в Козельске происходили эти события, в Чернигове с нетерпением ждали вестей. Наконец, они дошли.

Старенький высохший монах, стоя у окна, читал письмо княгине по складам, беспрерывно шевеля губами.

– «До-ро-гая сес-тра, я не на-хо-жу вза-им-ности, серд-це мое бо-лит. Я все сде-лал, что ты го-во-ри-ла, но бес-по-лез-но. На-до де-нег».

– Ишь, мало ему, – перебила княжна. – Читай дальше.

– «Хо-чу про-сить ха-на…» – послушно продолжил монах.

Выслушав послание до конца, княгиня задумалась.

– Что ж, решил он правильно. Денег придется дать, – заключила наконец она.

Вскоре одинокий всадник, провожаемый удивленными взглядами черниговской стражи, нещадно нахлестывая коня, поскакал на восток.

Козельск проснулся рано, с рассветом. Охрана, с высоты крепостных стен убедившись, что городу ничего не угрожает, подала сигнал, ворота медленно распахнулись, и началась обычная жизнь: кто-то спешил выехать из города, кто-то гнал на пастбище скот, кто-то въезжал в город.

Стража обратила внимание на одинокого путника: его усталый, измученный конь еле брел, сам всадник почти клевал носом. Сразу видно, прибыл издалека. Пока рядили, окликнуть или нет, незнакомец миновал ворота и растворился в толпе.

– А, пусть едет, – махнул рукой один из стражников и стал наблюдать, как баба тянет упирающуюся нетель. Животное мотало головой, брыкалось задними ногами и никак не хотело выходить за ворота.

– Сильней, сильней тяни, – хохотали стражники, поудобнее усаживаясь на сходнях.

Тем временем у ворот князева двора раздался конский топот. Кто-то постучал негромко, но настойчиво. Спешившегося всадника отвели прямо в хоромы Всеволода.

– Ну, привез?

– Привез, – гонец устало достал из рукава свернутую в трубку бумагу.

Князь, не разворачивая, швырнул ее на стол.

– Деньги, деньги привез? – почти завизжал он.

Гонец полез за пазуху и достал небольшой, туго набитый мешочек, подал князю. Тот прикинул на руке богатство, развязал и заглянул внутрь.

– Пойдет, – довольно пробурчал он. – Теперь можно и за дело. – Князь кликнул тиуна. – Готов гонца к Котяну, да чтоб толковый был!

Гонец вернулся через несколько дней, под вечер. Тиун провел его в княжеские покои, тихонько поскребся у двери и, услышав приглашающий голос Всеволода, провел путника в комнаты. Тот, стянув с головы маску, надвинутую почти до самых глаз, поклонился:

– Все исполнил, княже, как ты приказал. – И выпрямился, теребя свой малахай.

– Никто тебя не видел? – испытующе поглядел на него Всеволод.

– Упаси Бог… немного не рассчитал, пораньше прибыл. Пришлось в ивняке комаров кормить. Люди повалили в город, и я с ними… – без запинки ответил человек.

Всеволод понял, что тот говорит правду.

– Рассказывай, как съездил, – указал он гонцу на стоявшую рядом скамью. – Хана застал?

Человек осторожно присел и начал рассказ:

– Котян уехал в Сурож, там ожидается большая торговля. Сказывают, понаехало много разных заморских гостей…

– С кем же довелось видеться? – перебил князь.

– Старший сын Котяна принял. Он княжну знает. Видел ее в Киеве. Князь! Как загорелись его глаза, когда я стал о ней рассказывать!..

Эти слова явно пришлись князю не по душе. Он нахмурился, сник, но быстро взял себя в руки. Гонец тем временем продолжал:

– Обещал помочь. Сказывал, что князю понадобятся воины, пусть даст знать.

Человек покопался за пазухой, извлек оттуда кожаную суму и протянул князю:

– Прими ханский подарок…

Всеволод развязал шнурок и высыпал содержимое на стол. Засверкали аквамарины цвета морской волны, вспыхнул, словно раскаленный уголек, красный алабандин[4]. Немного помолчав, Всеволод кивнул, показывая, что встреча окончена.

Оставшись вдвоем с тиуном, князь радостно заулыбался.

– Узнает красавица, где раки зимуют. Спесь-то посбивается… А этот хорош! Ишь, обзарился… Образина узкоглазая!

– А вдруг не получим ее назад? – осторожно спросил тиун.

Князь растерянно молчал. Такой оборот дела не входил в его планы.

– Не получим? Ну что ж, – он погладил голову, – пусть знает, гадина, как против моей воли идти. Вишь ты, холопа не пожалел – и не мил стал. И братец у ней тоже хорош. Намекнул я ему давесь, а он мне: «Не по своей воле хуже неволи», – передразнил он Василия.

– Что с ним? То вроде сестру и не замечал вовсе, а сейчас поди ж ты… – тиун пожал плечами.

– И его придет черед! Место-то он точно указал? – князь подошел к столу.

– Точно, князь, – тиун тенью двинулся за Всеволодом. – Старый дуб с отломанной верхушкой на берегу. От него прямо вверх мимо леса за четвертым холмом.