‑ Что же ты их молнией не дожарил, "даровитый"? Дара не хватило? ‑ сарказм в ее голосе и дурак бы почувствовал, а этот ровно и не заметил. Пояснил спокойно:

‑ Тебя задеть боялся, вот и не дожарил.

"Нет, не мог он с Весельчаком договориться. Не таков Арвен, чтобы с целой ватагой против одного в переговоры пускаться, меня невесть кому отдавать, да еще после того, как я ему его смазливую рожу поперек располосовала… Что же получается ‑ не врет издар?… Тогда обратно ерунда выходит… Ой, да в яму его, издара этого чудного, вместе с его придумками… Что же мне плохо‑то так, а?…"

‑ Врешь ты, ‑ бросила она вяло, чувствуя как накатывает, заполняет тело слабостью дурнота. ‑ Не мечом ты велик махать, а языком по губам стучать. Какой ты, ронтова кровь, воин… Воин‑издар… Не воин, и не издар… Так, звук один… блик… Верно, мерещишься мне…

Вот тут‑то он наконец обернулся. И успел подхватить ее, уже вываливающуюся из седла, на руки…

* * *

Так иногда бывает ‑ проснулась, открыла глаза, и вдруг начинает казаться, будто подобное пробуждение у тебя уже было. В смысле ‑ такие же ощущения испытывала совсем недавно, то же самое видела, слова те же говорила, причем говорила дословно, с точностью до интонации при произношении. А именно:

‑ Р‑ронтова кровь, как же все болит… А тебя‑то откуда Хэд принес?

Последнее, между прочим, уже не разламывающейся на части голове, не ноющему во всех суставах телу, а быстро отводящему взгляд незнакомому худощавому барску… Впрочем, скорее уж "смутно знакомому", в чем окончательно убеждает ответ худощавого:

‑ Мне бы кто сказал откуда тебя он принес на мою шею, девочка.

И начинаешь гадать ‑ то ли и впрямь было, то ли просто "кажется" спросонья, то ли сон какой видела…

* * *

‑ Что со мной случилось, а, Карзаф? Помнится, ехали мы куда‑то, ехали… а потом…

‑ Поплохело тебе потом. Моя вина ‑ поторопился я тебя в седло сажать.

Вирэль села, кутаясь в одеяло, подождала пока втянется в виски пульсирующая боль, огляделась недоуменно. Она находилась в маленькой тесной комнатушке, стены которой были выложены из плохо отесанных толстых, в полобхвата, бревен. Низкий дощатый потолок местами покрывали темные сырые пятна, а над дышащей жаром в углу небольшой железной печью виднелись еще и живописные разводы копоти. В груди кольнуло, сердце забилось чаще, всплыли воспоминания, горькие и теплые одновременно. Она закрыла глаза и обступили со всех сторон призраки прошлого: тесная разбойничья землянка, ставшая для нее первым настоящим домом, потерянная навеки названная сестра, друзья‑ватажники, вольная и лихая жизнь… А потом все это разом заслонил облик Арвена и обжигающим, сдирающим кожу хлыстом ударил его голос: "Ты больше не принадлежишь нам , Дикая, а им никогда не принадлежала и принадлежать не будешь…"

Она едва слышно застонала сквозь сжатые зубы от навалившегося, оглушившего и ослепившего разом отчаяния. Неужели, и правда все зря? Неужели, прошлое не отпустит ее уже никогда? Неужели, теперь вся жизнь ‑ это вечное бегство от Весельчака, Зар‑Шами и подобным им? Уж лучше бы ей погибнуть тогда, в Калех, как Мирк, Кавиш, Залк, как Льеци или Карзаф, от удачного удара клинка или пущенной в упор стрелы, а может надо было и еще раньше ‑ как лег в свое время под глеврет стражника красавчик Шарек, как сгинули Фартаг, Ульт и Зарта… Зарта, милая, добрая, нежная Зарта… сестричка… Ну уж нет! У нее еще есть дело в этой жизни! Не со всеми она еще поквиталась за искалеченные судьбы и загубленные понапрасну жизни, за поруганную честь и униженную гордость, за стрелы в спину и палаческий кредэк по запястьям! За всех вместе и за каждого в отдельности!…

‑ Что с тобой? ‑ донесся до нее будто издалека голос Законника. ‑ Тебе плохо, девочка? Ответь мне…

‑ Да, ‑ она открыла глаза и уставилась невидящим взглядом в стену напротив, ‑ мне плохо. И лучше уже не будет. Никогда.

‑ У тебя… ‑ Карзаф запнулся. Наверное он хотел добавить "что‑нибудь болит", но вовремя сообразил, что это будет глупый вопрос. Да, у Вирэль болело все тело, но эту боль она могла перетерпеть. Что есть страдания плоти в сравнении со страданиями духа?

‑ Что тебе от меня надо? ‑ спросила она прямо, рубанула вопросом наотмашь, пытаясь одним махом рассечь путы неизвестности. ‑ Зачем ты вытащил меня из той передряги? Куда везешь? В Реска‑Рэх? В Кадр‑хад?

‑ Никуда, ‑ сухо отрезал издар, ‑ пока не поправишься, никуда не везу. Потом… видно будет.

‑ Зачем я тебе? Ты же знаешь, кто я такая, не можешь не знать! Так чего же ты хочешь? Награды за мою голову? А может, признательности спасенной девки? Или…

‑ У тебя не рот, а яма с помоями! ‑ оборвал ее зло Карзаф, резко поднимаясь на ноги. ‑ Награду?! Ее я должен был получить за голову приятеля твоего, Арвена! Признательности?! Да от тебя, милая, и обычного "благодарю" не дождешься, как я погляжу! Зачем ты мне?! А незачем! Сам не знаю, почему вдруг взбрело в голову возиться с тобой! Видно, дурею со скуки, вот всякая блажь в голову и лезет!

С этими словами Законник вышел наружу, раздраженно захлопнув за собой дверь. Сквозь приоткрывшуюся на миг щель Вирэль увидела наметенный при входе сугроб и темные стволы близких деревьев.

"Значит, не землянка, ‑ сделала она вывод, ‑ домик. Маленькая полузаброшенная хибарка где‑то в лесу. Его дом? Вряд ли, разве что бывает он здесь два‑три раза в год, да и то лишь для того, чтобы просто переночевать. Скорее просто охотничий сруб, место, где можно всегда обогреться и переждать непогоду случайному путнику. Такому, как я… Как мы."

Она снова легла, с наслаждением ощущая, как обволакивает, пропитывает все ее тело исходящее от печи живительное тепло.

"Надо поспать, ‑ подумала Вирэль, ‑ сон лечит лучше, чем любое целебное снадобье."

Когда вернулся Карзаф, обнимающий длинными руками изрядную охапку свеженарубленных дров, она уже спала, тихо посапывая и совсем по‑детски шевеля губами во сне. Законник замер и долго стоял над ней, очень долго. Он смотрел на мирно спящую девушку и не замечал, кажется, ни тяжести поленьев в руках, ни стекающих за шиворот холодных капель от тающего на воротнике снега, ни того, что затухает в печи сердито гудящее пламя. Опомнился только тогда, когда выпал из охапки неровно лежащий обрубок корявого толстого сука и больно ударил его по ноге. Карзаф вздрогнул, тряхнул головой, точно отгоняя какое‑то видение, и зашевелился. Он аккуратно сложил у дальней стены принесенные дрова, подбросил топлива в печурку, достал из добротного кожаного ранца скромные, но разнообразные припасы и скоро в его руках как живой заплясал острый охотничий нож, что‑то нарезая, кроша и перемешивая. Позже он вооружился портняжным инструментом, взялся зашивать дыру на рукаве своей куртки…

Ни разу за время работы он не взглянул на Вирэль. Со стороны могло показаться, что он избегает смотреть в сторону спящей девушки. А впрочем, чего только не померещится, когда смотришь со стороны …

* * *

Утро следующего дня прошло в молчании. Вирэль молча лежала, натянув одеяло до носа и пялилась в потолок, делая вид, что ее до смерти интересуют покрывающие его мокрые пятна и разводы сажи. Карзаф так же молча хозяйничал: то выходил из дома, то возвращался, кормил привязанных снаружи спиров, таскал дрова, что‑то чинил, кухарил. Было видно, что он привык жить один и обслуживать себя сам, никак не завися от чьей бы то ни было помощи. Дважды он поил Вэр горячим отваром незнакомых ей трав, а ближе к полудню подогрел на очаге приготовленное накануне варево. Наполнив почти доверху две глубокие миски, он подал одну из них девушке, а с другой уселся на край постели сам.