‑ Своих? ‑ Арвен внезапно прекратил улыбаться, порывисто вскочил и приблизил свое лицо почти вплотную к ее лицу. ‑ Ты перестала быть своей , Вэр. Перестала в тот самый миг, как связала свою дорогу с дорогой этих двух недомерков‑изгоев. Ты больше не принадлежишь нам , Дикая, а им никогда не принадлежала и принадлежать не будешь. Ты изменилась, Вэр, ох, измени‑илась. Нынче я с тобой за один стол не сяду. Что же до танцев…
В глазах Арвена вдруг зажглись огоньки какого‑то странного, сумасшедшего веселья. Он отступил от нее и снова улыбнулся ‑ широко, радостно.
‑ Развяжите ее, ребята. Повременим чуток с веревками.
Ватажники повиновались молча, зная, что вожаку сейчас лучше не перечить ‑ вожак веселиться собрался.
Вирэль встряхнула освобожденными от пут запястьями, недоуменно посмотрела в глаза Арвена, собралась было поинтересоваться что тот задумал… А потом вдруг поняла. Поняла раньше, чем он успел спросить у нее:
‑ Танцы ‑ то дело особое. Попляшем, Дикая? В последний раз?
‑ Издеваешься, Весельчак!
‑ Просто хочу закончить наш давний спор. Мы ведь тогда так и не решили кто из нас лучший. Жаль будет, коли и вовсе не решим.
‑ Когда я сдохну, лучшим все равно станешь ты!
‑ Единственным, милая. Единственным, а не лучшим… Будем считать, что это честная сделка ‑ я получаю удовольствие, ты ‑ еще немного свободы. Ровно столько, сколько сумеешь ритм удержать. Согласна?
Не отвечая Арвену, Вирэль повернулась и пошла через трапезный зал постоялого двора туда, где подручные Весельчака уже споро расчищали место для будущего состязания. Несколько музыкантов, кормящихся при таверне, тревожно покосились на подошедшего к ним верзилу с рыбьими глазами по имени Нок. Он, согнувшись почти вдвое, сказал им что‑то и те дружно закивали, видимо соглашаясь принять участие в развлечении. В центр образовавшегося круга вытащили два широких стола, составили их вместе, образовав нечто вроде импровизированного помоста шагов пяти шириной.
"Поглумиться собрался, Весельчак? ‑ думала Вирэль, подходя к столам. ‑ Мало тебе моей жизни, тебе еще и мой позор подавай? Ладно, поглядим еще…"
Она легко вскочила на "помост", прошлась кругом, топнула пару раз для пробы. Прыгнувший следом за ней Арвен с насмешливой ухмылкой скопировал ее движения. На удар его каблука тяжелая, добротно сбитая столешница отозвалась гулким вибрирующим звуком и девушка невольно пожалела, что нет на ней ее прежних сапог, на особливый заказ подбитых стальными пластинами, так славно и звонко цокавшими при ходьбе. Сняли их с нее еще в Кервале, перед тем как тащить на казнь. Так любимые сапожки и остались навсегда где‑то в разоренной "пятнистыми" деревне.
‑ Готова, Вэр? ‑ Арвен остановился напротив нее, развел руки в стороны. ‑ Зрители ждут, Дикая. Нужно порадовать.
Вирэль посмотрела влево, вправо… Не считая застывшего в дальнем конце зала хозяина, десяток завсегдатаев, да десяток Веселых ‑ вот и все зрители. На лицах и тех, и других застыло почти одинаковое любопытство, предвкушение редкого в этом захолустье зрелища. Разница между первыми и вторыми была лишь в том, что завсегдатаи стояли подальше, изредка настороженно косясь на придвинувшихся вплотную к "сцене" вольпов, и в отличие от последних не держа рук на оружии в постоянной боеготовности. Она на мгновение прикипела взглядом к одному из ватажников, плотному угрюмого вида кальиру, который держал в руках ее акрам, потом повернулась лицом к Арвену.
‑ Готова.
Весельчак только того и ждал ‑ вскинул руки над головой, звучно хлопнул, и на хлопок этот тут же отозвались тонким гудением струны фазеста. Вирэль узнала мелодию по первым же аккордам и не удивилась выбору Арвена; было бы странно, если бы музыканты заиграли что‑то другое…
В час морозный, в час вечерний, в этот хмурый зимний час
В маленькой лесной таверне, приютившей нынче нас,
Чой‑то, братцы, нам не спится ‑ нынче спать нам недосуг ‑
Станем, братцы веселиться! Встанем, братцы! Встанем в круг!
Ну‑ка, парни, в круг, в круг! В круг вытаскивай подруг!
Пусть попляшут, спляшут нам, дадут волю каблукам!
Они начали одновременно, на середине первого куплета ‑ топнули в гулкие столешницы раз, другой, третий, и пошли выстукивать уже без остановки: пятка, носок, пятка, носок, пятка… Заныл протяжно гувин, вступил вибрирующим перестуком тугой тимбар. Музыка нарастала, становилась громче, быстрее, а вместе с ней ускоряли свои движения и танцоры.
Вирэль плясала вдохновенно, в полную силу, не щадя себя. Иначе она просто не умела, иначе не стоила бы эта последняя пляска подаренных ей мгновений свободы, иначе… по‑другому она сейчас попросту не могла испортить Арвену удовольствие…
Грянем об пол сапогами, вышибем из досок гром!
Нам в печи подвоет пламя, свиснет ветер за окном,
Балка скрипом отзовется, прошуршит по крыше снег,
И таверна вдруг взорвется дружным и веселым: ‑ Эх!…
Эх, это не по мне ‑ нянчить горе в тишине!
Выйду, выйду в круг сам! Дам волю каблукам!
Они были прекрасны, эти двое, кружащиеся в буйстве пляски. Странной казалась сама мысль о том, что кроме танца их сейчас сближала лишь ненависть друг к другу, настолько каждый из них казался зеркальным отражением партнера. Сквозь приоткрытые рты вырывалось неслышимое за музыкой и бешеным стокатто каблуков напряженное дыхание, лихорадочно блестящие глаза отрывались от лица партнера лишь на время очередного разворота. Добрых два десятка взглядов неотрывно следили за каждым движением танцоров, восторженно ловили каждое замысловатое па, не позволяя себе оторваться ни на мгновение. "Дам волю каблукам!" ‑ Беззвучно шевелились два десятка губ, завороженных давно знакомым, сотню раз слышанным ритмом. Два десятка ушей ловили синхронный стук… Пятка, носок, пятка, носок, пятка… Они не слышали как, в очередной раз сблизившись в танце с почти никому не знакомой здесь девушкой, сойдясь с ней почти вплотную, шепнул что‑то знакомый всем и каждому вожак Веселых. Расслышала только она, разобрала сквозь плотный оглушающий фон музыки прерывистый шепот:
‑ Не останавливайся!…
И уже на следующем кругу:
‑ Пока двигаешься… свободна!…
Пляски шумное веселье разольется меж столов…
Гей, плесните, братцы, зелья ‑ я пьянеть давно готов!
Чой‑то, братцы, мне не спится ‑ видно думы не дают
Мне напиться, мне забыться и в хмелю найти приют!
Эх, бом! Бом! Бом! Пляшут кружка с кувшином!
Ой, там! Там! Там! Дам волю каблукам!
"Ой, там! Там! Там!" ‑ издеваются тимбары над потугами танцоров поспеть за их бешеным ритмом… Но танцоры все же поспевают ‑ выбивают ногами синхронную частую дробь, вливают свое сбивающееся горячее дыхание в низкий стон гувинов, сплавляются с музыкой, целиком вкручиваются в водоворот сумасшедшей, никогда ранее не виданной здесь пляски.
Не сидите хмуро, братцы, лучше плачьте от души!
Те, кому уже не драться, тоже б крикнули: ‑ Пляши!
Может, завтра тоже в поле нам уснуть велит Судьба…
Так поплачем нынче вволю, да попляшем допьяна!
Эй, бей, не жалей, сердце радостью согрей!
Каблуков топот пусть ‑ в щепы пол и в Яму грусть!
Она решилась. Ей нужно было решаться именно сейчас, пока пляска еще не успела ее измотать, пока хватало еще сил в отбивающих ритм ногах, пока еще хмель усталости не затуманил взгляд и не поселил в пальцах предательскую дрожь. Она решилась…
"Эй, бей, не жалей!…" ‑ мышцы, забыв о жалости, вколотили кожу подошв в гудящую столешницу, понесли тело по кругу… Разворот… Еще… На третьем развороте она отработанным движением изогнула по‑особому кисть руки и ловко перехватила скользнувшее в ладонь узкое стальное жало. Она не сбила ритма ‑ танец будто бы сам собой бросил ее мимо Арвена и на очередном развороте Вирэль оказалась совсем рядом с ним. Их взгляды встретились на миг…
