Она смотрела на него сияющими глазами. Эневек не выдержал и рассмеялся.

— Ну ладно. Идёмте, если хотите.

— Правда?

— Да. Но чур, не донимайте меня. Держите все свои теории при себе.

— Это не мои теории. Это…

— Лучше всего просто не раскрывайте рта.

Она хотела ответить, но передумала и кивнула.

— Подождите здесь, — сказал Эневек. — Я принесу вам костюм.

Алиса Делавэр держала слово минут десять. Но едва строения Тофино скрылись за ближайшим лесистым мысом, как она подошла к Леону и протянула ему руку:

— Называйте меня Лисия, — заявила она.

— Лисия?

— Ну, от Алисия, но Алисия звучит глуповато. Мне так кажется. Моим родителям, естественно, так не казалось, но ведь человека не спрашивают, какое имя ему дать, а потом мучайся всю жизнь. А вас зовут Леон, ведь так?

Он пожал протянутую руку.

— Очень приятно, Лисия.

— Хорошо. А теперь нам необходимо объясниться.

Эневек растерянно глянул на Стринджер, которая управляла катером, с мольбой о помощи. Та пожала плечами и продолжала рулить.

— Так в чём дело? — осторожно спросил он.

— Я вела себя в аквариуме глупо и самонадеянно, мне очень жаль.

— Я уже забыл.

— Но и вы должны попросить у меня прощения.

— Да? За что же?

Она опустила глаза.

— То, что вы при людях поставили меня на место по поводу моих научных воззрений, это нормально, но вы не должны были говорить о моей внешности.

— Я и не говорил.

— Вы сказали, что белуха усомнилась бы в моём рассудке, если бы увидела, как я крашусь.

— Это было всего лишь абстрактное сравнение.

— Это было дурацкое сравнение.

Эневек поскрёб свою чёрную шевелюру. Да, он тогда разозлился на Делавэр, на её предвзятые аргументы. Но, похоже, несправедливо обидел её в своём раздражении.

— Хорошо. Я прошу прощения.

— Принимаю.

— Вы тогда сослались на Повинелли… — начал он. Она улыбнулась. Этими словами он подал ей сигнал, что принимает её всерьёз. Дэниэл Повинелли был самый видный оппонент Гордона Гэллапа в вопросе о разуме приматов и других животных. Он соглашался с Гэллапом, что шимпанзе, узнающие себя в зеркале, имеют представление о самих себе. Но тем решительнее опровергал их способность осознать своё ментальное состояние и, тем самым, — состояние других живых существ. Повинелли не считал доказанным, что вообще какой бы то ни было вид животного проявляет психологическое понимание, свойственное человеку.

— Повинелли мужественный человек, — сказала Делавэр. — Его взгляды всегда оказываются вчерашними, но он мирится с этим. Гэллапу легче: куда приятнее выставлять шимпанзе и дельфинов равноправными партнёрами человека.

— Но они и есть равноправные партнёры, — сказал Эневек.

— В этическом смысле.

— Независимо от него. Этика — это изобретение человека.

— В этом никто не сомневается. И Повинелли тоже.

Эневек поглядел на бухту. В поле зрения были маленькие островки.

— Я знаю, к чему вы клоните, — сказал он после короткой паузы. — Вы считаете, что это ошибочный путь — приписывать животным как можно больше человеческого для того, чтобы обращаться с ними по-человечески.

— Это заносчиво, — подтвердила Делавэр.

— Я согласен. Это не решает проблемы. Но большинству людей необходима идея, что жизнь другого существа достойна защиты лишь в той степени, в какой это существо похоже на человека. Убить животное легче, чем человека. И будет гораздо труднее это сделать, если признать животное нашим близким родственником. Мало кого порадует мысль, что мы, возможно, не венец творения и на шкале ценности жизни находимся не над всеми, а среди всех.

— Эй! — она захлопала в ладоши. — Да у нас же одинаковый взгляд на вещи.

— Почти. Мне кажется, ты слегка… мессианствуешь. Сам я держусь того мнения, что душа шимпанзе или белухи имеет свои подобия с человеческой. — Он поднял руку, чтобы остановить возражения Делавэр. — Хорошо, скажем иначе: на шкале ценностей белухи мы окажемся тем выше, чем больше доверия она в нас встречает. — Он улыбнулся. — Возможно, некоторым белухам мы кажемся даже разумными существами. Ну что, так тебе нравится больше? — он решил попробовать перейти на «ты». Делавэр повертела носом.

— Не знаю, Леон. Мне кажется, что ты заманиваешь меня в ловушку, — в тон ему ответила девушка.

— Морские львы, — крикнула Стринджер. — Там, впереди.

Они приближались к небольшому острову. На утёсах нежилась на солнце группа звёздчатых морских львов. Некоторые лениво приподняли головы и посмотрели в сторону катера.

— Дело не в Гэллапе или Повинелли, правильно? — он поднёс к глазам камеру и сфотографировал животных. — Я предлагаю тебе другую дискуссию. Мы сходимся на том, что нет шкалы ценностей, но есть лишь представление человека о ней, и этот пункт мы больше не обсуждаем. Мы оба горячо возражаем против того, чтобы очеловечивать животных. Я придерживаюсь того мнения, что в известных границах всё же возможно понять внутренний мир животных. Так сказать, постичь умом. Кроме того, я верю, что с некоторыми животными у нас больше общего, чем с другими, и мы найдём пути общения с некоторыми из них. А ты веришь, что всё внечеловеческое навеки останется для нас чужим. Что у нас нет доступа к голове животного. Следовательно, и общения не будет, а будет лишь разобщение, и мы должны удовлетвориться тем, что оставим их в покое.

Делавэр некоторое время молчала. Катер, снизив скорость, миновал остров с морскими львами. Стринджер заученно приводила научные данные об этих животных, а пассажиры фотографировали.

— Я должна это обдумать, — сказала наконец Делавэр. И действительно сделала это. По крайней мере, за то время, пока они выходили в открытое море, она ничего не сказала. Эневек был доволен. Хорошо, что тур начался с морских львов. Популяция китов всё ещё не достигла своего обычного состава. Скалы же, полные морских львов, придавали экспедиции позитивное настроение и могли смягчить разочарование, если больше ничего не будет.

Но его страхи оказались напрасными.

Вскоре они встретили группу серых китов. Они были немного меньше горбачей, но достаточно крупных размеров.