Вандербильт воззрился на него. Его брыли дрожали. Ожиревшее тело затряслось, будто в нём вызревал смех. Мясистые губы раскрылись.

— Ваша мысль убеждает меня, — сказала Ли. Заместителю директора ЦРУ словно нож вонзили в бок.

Рот его снова захлопнулся. Он вздрогнул и огорошено глянул на Ли.

— Вы что, серьёзно? — прохрипел он.

— Вполне, — спокойно ответила Ли. — Я не сказала, что доктор Йохансон прав, но выслушать его точку зрения имеет смысл. Я думаю, он сможет обосновать своё предположение.

— Спасибо, генерал, — сказал Йохансон с лёгким поклоном. — Я это действительно сделаю.

— Тогда продолжайте. Постарайтесь ужать выступление, чтобы мы скорее могли перейти к обсуждению.

Йохансон пробежал взглядом по рядам, стараясь сделать это незаметно, чтобы не создалось впечатления, что он отслеживает реакцию. Большинство лиц застыло в удивлении, на некоторых читалась увлечённость, на некоторых недоверие. Теперь он должен заставить их проникнуться этой идеей и дальше развивать её самостоятельно.

— Главная проблема прошедших недель, — сказал он, — состояла в том, чтобы связать воедино разнородные события. Казалось, никакой связи между ними нет, пока мы не натолкнулись на студенистую субстанцию, которая появляется в разных количествах и на воздухе быстро распадается. К сожалению, это открытие только усугубило нашу растерянность, поскольку это вещество мы находили в крабах и моллюсках, равно как и в головах китов — то есть животных, предельно различных между собой. В качестве возможного объяснения был предложен вид эпидемии. Плесневой грибок, некий вид заразы вроде свиной чумы. Но это тоже не объясняет гибели кораблей или того, почему крабы несут в себе смертельные водоросли. Черви на континентальном склоне не содержат никакого желе. Зато они транспортируют бактерии, пожирающие метан, и несут ответственность за высвобождение парникового газа, что недавно привело к оползню края шельфа и к цунами. В других частях мира в это время появляются организмы, явно мутировавшие, и рыбные стаи ведут себя против своей природы. Всё это не складывается в единую картину. Джек Вандербильт абсолютно прав, когда начинает заклинать духов, ответственных за планирование этой операции. Но он не осознаёт, что ни один учёный не имеет достаточных знаний об экосистеме моря, чтобы смочь манипулировать ею таким образом. Уже стало расхожим штампом, что о космосе мы знаем больше, чем о морских глубинах. Это правда. Следует сказать, отчего это так: оттого, что в космосе мы можем лучше двигаться и лучше видеть, чем в море. Мощный телескоп без усилий заглядывает в чужие галактики. Тогда как самый сильный прожектор под водой позволит нам разглядеть пространство радиусом всего в пятьдесят метров. Человек в космическом скафандре может беспрепятственно двигаться в космосе где угодно, а ныряльщика на определённой глубине просто расплющит, даже если он будет в самом современном хай-тек-костюме. Подводные лодки, батискафы и роботы — все они функционируют лишь при определённых условиях. Мы не располагаем ни техническим оснащением, ни физическими средствами, чтобы высадить на гидратный лед миллиарды червей, и уж тем более не знаем, как их вывести. Морские кабели разрушаются, и не только от оползня. Из бездны поднимаются стаи моллюсков и медуз. Кто-то там, внизу, хорошо знает все, что знаем мы тут, наверху. Кто-то, живущий там и играющий в своём универсуме господствующую роль.

— Правильно ли я вас понял? — взволнованно спросил Рубин. — Вы хотите сказать, что мы делим нашу планету с другой разумной расой?

— Да. Я так думаю.

— Тогда почему мы до сих пор ничего об этой расе не знали? — спросил Пик.

— Потому что её нет, — брюзгливо сказал Вандербильт.

— Неправда. — Йохансон энергично помотал головой. — Есть по крайней мере три причины. Во-первых, закон невидимой рыбы.

— Закон чего?

— Большинство живых существ в морских глубинах видят не больше, чем мы, но у них есть другие органы чувств, заменяющие им зрение. Они реагируют на легчайшее изменение давления. Звуковые волны доходят до них через тысячи километров. Каждое подводное транспортное средство воспринимается ими задолго до того, как его пассажиры сами что-нибудь заметят. В регионе теоретически могут жить миллионы рыб, но если они держатся в темноте, мы их никогда не увидим. А в данном случае мы имеем дело с разумными существами! Нам никогда их не увидеть, пока они сами этого не захотят. Во-вторых, у нас нет представления о том, как эти существа выглядят. Мы засекли на видео некоторые загадочные феномены — голубое облако, молниевидные разряды, непонятную штуку на норвежском континентальном склоне. Не есть ли это выражения чужого разума? Что такое это желе? Что означают шумы, которые не удалось идентифицировать доктору Шанкару?

И есть третья причина. Раньше думали, что жизнью населены только верхние, пронизанные солнцем слои моря. Теперь мы знаем, что все глубины кишат жизнью. Для многих организмов нет никаких причин переселяться выше. А большинство и не могут, потому что там для них вода слишком тёплая, давление слишком маленькое, а пищи недостаточно. Мы обследовали верхние слои, но на глубинах побывали лишь несколько человек в бронированных батискафах да роботы. Если эти разовые экскурсии уподобить иголке в стоге сена, то стог сена по размерам с нашу планету.

Это как если бы инопланетяне послали на землю космический корабль с камерами, которые отражают лишь то, что находится в нескольких метрах. Одна из таких камер снимет участок монгольской степи, вторая попадёт в пустыню Калахари, третья в Антарктиду. А четвёртая окажется в большом городе — ну, скажем, в Центральном парке Нью-Йорка, где заснимет несколько квадратных метров зелени и собаку, задравшую лапу у дерева. К какому заключению придут инопланетяне? Незаселённая планета, на которой спорадически встречаются примитивные формы жизни.

— А как насчёт их технологии, — спросила Оливейра. — Ведь у них должна быть технология, чтобы всё это осуществить.

— Я думал и об этом, — ответил Йохансон. — По-моему, у них есть альтернатива такой технологии, как наша. Мы перерабатываем мёртвую материю в техническую аппаратуру, в дома, в средства передвижения, радио, одежду и так далее. Но морская вода несравнимо агрессивнее воздуха. Там, внизу, считается только одно: оптимальное приспособление. А оптимально приспособлены, как правило, живые формы, так что мы можем представить чистую биотехнологию. Если исходить из присутствия высокого разума, то можно предположить в них и высокие креативные возможности, и обширные знания о биологии морских организмов. То есть, что делаем мы? Люди тысячи лет используют других живых существ. Лошади — это живые мотоциклы. Ганнибал переходил через Альпы с биологическими грузовиками. Животные всегда приручались. Сегодня мы изменяем их генетически. Мы клонируем овец и выращиваем генетически изменённую кукурузу. Что, если мы разовьём эту мысль дальше? Представим себе расу, культура которой выстроена исключительно на биологическом базисе! Они просто выводят то, что им нужно. Для повседневной жизни, для передвижения, для ведения войн.